Foto

Девять экранов и волшебная машинка

Андрей Левкин

30/09/2016

Тейт, SWITCH HOUSE LEVEL 0, художник из Таиланда Apichatpong Weerasethakul, и я не уверен, что верно бы воспроизвёл имя и фамилию на русском. Сначала место: это новый Тейт, Tate Modern, самый нижний этаж, который входил в состав ещё исходной электростанции, а не построен сейчас. SWITCH HOUSE – примерно «распределительная», а часть, где теперь видеопроекты, называется THE TANKS, там были баки с горючкой. Видеоарту удобно – подвал, окон нет. Пафос Тейта: «these galleries celebrate new art».

Проект Weerasethakul'а называтеся «Primitive 2009». Жанр определён как multi-screen video installation. Два больших экрана друг напротив друга, маленькие экраны по сторонам каждого из больших, сбоку ещё один, как-то так. Всё в темноте, свет только от экранов. Тейт в анонсе определяет метод: «обычная повествовательность в фильмах Weerasethakul’а распадается – сюжетные линии ломаются, жанр петляет между беллетристикой, фэнтези и документальностью».

Какая вообще может быть повествовательность, когда действие на девяти экранах сразу? Фактическая часть в анонсе выглядит так: «Primitive 2009 составляют девять видео, в которых история пограничного города Nabua в северо-восточном Таиланде скрещивается с тайской легендой. Исторически Набуа был местом массового насилия, а местный фольклор помнит о призраке вдовы, похищавшем любого, кто появится в её владениях. Weerasethakul фиксирует жизнь подростков, потомков коммунистических фермеров, – они строят как собственные воспоминания, так и новый мир, сооружая космический корабль возле рисовых полей». Немного тут поймёшь. Разве что массовое насилие – это вот что: (https://isaanrecord.com/2016/08/07/part-i-from-rice-fields-to-rebellion), не очень древняя история. Для сравнения можно представить, как видеоарт делают, скажем, в Катыни.

В фильме прямого нарратива нет. Визуальную часть не увидит полностью никто – физически сложно, девять экранов, что уж о логической последовательности, когда всё происходит одновременно. Всякий зритель получит свой набор отрывков, для каждого история начнётся на том экране, на который он взглянул вначале, и – с того места, которое там увидел. А потом – то один экран, то другой, то надо глядеть под ноги, чтобы в темноте не наткнуться на других зрителей. Как если бы книга была в нескольких тетрадях, а читать её начинаешь с того места, на котором случайно открыл одну из них. То, что будет прочитано всё и в определенном порядке, не предполагается. Конечно, что-то будет вычитано и во что-то сложится. Разумеется, каждый свяжет эпизоды иначе.

Начал с чего-то, что-то стало прицепляться дальше, что-то раскручивается – но не по авторской логике, он-то её не внедряет, а по ходу перемещений по залу. Я сначала увидел долгую поездку молодых людей на каком-то открытом транспортном средстве: орут, веселятся, машут руками. Зная анонс, можно расценить это как авторский пессимизм, молодые люди, которые когда-то могли бы здесь убивать, теперь веселятся, так что есть ли тут, да и вообще на свете память и влияет ли она на что-либо. Что, разумеется, ничего не исчерпывает, это не единственный контекст.

Существует ли внятный контекст всех девяти фильмов? Здесь не критика, мне чрезвычайно понравилась эта работа, лучшее, что сейчас увидел в новом Тейте. Тут попытка разобраться, где и в какой области искать причину того, что это понравилось. Автору пояснение контекста не видится необходимым. В пятиминутном ролике (есть тут: https://www.tate.org.uk/visit/tate-modern/display/tanks/apichatpong-weerasethakul) он рассказывал, что там, например, был человек, который помнит свои прошлые жизни, но не может точно сказать, был он человеком или быком. Упомянул историю коммунистической деревни в блокаде правительственных войск, свёл воедино тогдашние насилие и проблемы, которые испытывают теперь подростки. Обычные проблемы, в подростках нет памяти о той истории. Добавил, что некоторые из них решили остаться в деревне и делать свое будущее там. Говорит о галлюцинациях, о том, как работает мозг, об иррациональности – это уже о своем методе.

Общий смысл в таком формате неизбежно плавает (вообще разные описания – и от Тейта, и авторское, и в разных публикациях – будто о разных работах). Но автору потребовалось представить эту историю именно так. Не делать линейный нарратив (на одном экране с сюжетом и закадровыми пояснениями). Девять экранов, девять фильмов, значит – он делал что-то другое. Понятно, что производится некий сгусток смысла и ощущений, но тогда надо организовать хотя бы эмоциональный контекст, а иначе где этот сгусток сможет возникнуть.

Следовательно, этими экранами и историями надо строить пространство работы. Тогда со зрителем что-то там произойдёт, успеет произойти за те несколько минут, которые он в нём пробудет. То есть это именно о том, чтобы понять: а что происходит? Даже не что, а где, в каком пространстве? В реальном сегодняшнем, в историческом, в социальном, в мистическом, в гипотетическом – много вариантов.

Фильмы преимущественно тёмные, там играют в футбол горящим мячом, что-то ещё вспыхивает и искрит. Не прямая документалка, организованы и люди, и пиротехника, и т.п. Демонстративно выстраивается некая вторая реальность, несколько угрожающая, обращенная не назад, а вперёд. Тоже вариант прочтения: прошлое оказывает воздействие на будущее, даже если оно ушло из памяти. Но не сходится и здесь, тоже ведь тривиальное морализаторство. А космический корабль из пояснения – это вот что: они там построили нечто в виде летающей тарелки. Но не для того, чтобы куда то улететь. Наоборот, их там как раз засасывает куда-то внутрь, и корабль для того, чтобы там обособляться, спать и мечтать. Dreams.

Не связь нынешнего с прошлым, не мистика – её надо делать на одном экране и повествовательно, чтобы в определённые моменты происходило упс! и становилось ясно, что это у нас тут мистика. Даже не так, что сквозь видимое просвечивает нечто невидимое, тоже скучный ход. К тому же всё предъявлено, вот же видео. Тема зла, разлитого и впитавшегося в эту территорию – тоже абсурд, о чём конкретно такая версия? Что разлилось, как впиталось, каким образом не исчезает и в самом ли деле действует? Просто разговоры (а разговоры всегда могут быть какими угодно и мало что значат), гоняют горящий мяч, взрывы какие-то, дым, явно искусственные молнии (вполне эффектные, но звук не пафосный: глухой, шипящий). История раскручивается, имея, что ли, на уме соединить все возможные контексты, все девять экранов, одновременно. 

Но контексты слоисты, они разные для разных лиц в разных ситуациях. Контексты исторические, которые всё еще влияют (на что-то). Исторические, уже не влияющие, но неизбежные (в том же месте, где когда-то...). Известные практически всем, известные немногим. Для такой группы лиц, для сякой. Это как всегда, в текстах их всегда много, и каждый читатель уловит свой, для него нет даже выбора, он читает книгу в своём пространстве: в том, в котором живёт. Читая одну книгу, все читают свои, конечно. А тут девять экранов, предлагают разное – какой из них главный и за что именно зацепиться? В каком пространстве это – данный арт – происходит? Или ни в каком из имеющихся, но в пространстве самой этой работы, которое ею и создается?

Похоже, именно это тут и работает. Опознание пространства (частное, не совпадающее с авторским) есть тот нарратив, процесс, который воспринимает зритель. Это уже его история, а нарратив выстроит пространство. Автор может провоцировать вывод, но не настаивает на том, каким он должен оказаться. Собственно, этакая высшая форма детектива: что тут конкретно за майя и кто её производит? То есть автор, но кто и как делает это внутри его работы? Может, никто конкретно – в данном случае похоже, что именно так. Сам зритель себе сансару-майю и организует. Буддийский детектив.

Зритель и не должен понимать всю историю в сумме, иначе он полностью вовлечётся – как если бы фильм был на одном экране. Это, конечно, тоже будут майя-сансара, но фильм обычный – как бы понял, о чём это, ну, и ушёл туда внутрь. Но экранов много, в один не влипнуть – остальные отвлекают (хотя бы звуками), всё складывается нелинейно. Непоследовательно производится нечто, порождаемое всем этим, то есть если что-то сложилось (а это внятное ощущение), то, значит, возникло пространство. Оно может не иметь отношения к тому, что предполагалось автором (если предполагалось), не важно. Вот такая у зрителя тут получилась самодельная, но – конкретно самодельная майя. При этом она осознается как майя, по крайней мере – ощущается, потому что возникло пространство, которое размещает в себе все предъявленные контексты. Тогда уже не нарратив, не дескрипция, не мораль, а вообще невесть что – что только и имеет смысл делать. Даже не само это пространство, а чтобы оно возникало. Чтобы сработала некая машинка.

Вот, я нарративом добрался до этой фразы. Когда всё это смотрел, то вычленял какие-то случайные элементы, которые связывались в повествование. Моментом сборки, осознания наличия этой машинки был эпизод секунд на 15. Не потому, что там опять молнии, на экранах же всё время что-то взрывалось и ухало. Просто совпало. Но проблема: ситуация выходит за уровень словесных объяснений. Вербально эффект описывается так, как я здесь написал, но сам результат не вербален в принципе. Должно произойти/возникнуть что-то, что заодно сделает маловажным и контексты. Для того, в общем, они и раскладывались — чтобы сработала эта машинка. Дело ровно в том, чтобы ощутить, как срабатывают машинки, создающие смысл. Пространство, в котором это происходит, возникает, и ничего, что оно без слов.

Вот эта последовательность вспышек, не на автомате. Чисто читательская выборка. Молнии постановочные, вполне кривые – не могли они ничего во мне произвести, всё как-то иначе. Просто совпало, они просто точка, к которой привязался, когда что-то щёлкнуло, и понял про машинку. Но уж пусть будут, во всяком случае, это красиво.