Есть ли жизнь после живописи?
04/12/2015
«Картина после живописи». Научно-исследовательский музей Академии художеств, Санкт-Петербург, 27 ноября 2015 – 17 января 2016
В Рафаэлевском зале Академии художеств начала работать выставка «Картина после живописи». Двое известных петербургский художников, обозначенных в каталоге выставки как кураторы – Елена Губанова и Александр Дашевский, и команда Северо-Западного филиала ГЦСИ во главе с Еленой Коловской организовали в одном из парадных залов Академии показ работ примерно двадцати современных петербургских художников неакадемической направленности.
От заявленной темы – попытки рассказать о судьбе картины после конца модернистского проекта – осталось только название, и это можно считать справедливым. Судьба картины в последние полвека с лишним и вся история борьбы современного искусства с конвенциональной изобразительностью безусловно интересна и в качестве темы проекта имеет право на существование, но всё же выглядит банально и старомодно. Конечно, главенство живописи в России исторически обусловлено, и с этим приходится считаться, но сейчас картина такая же «царица живописи», как кукуруза — царица полей.
Андрей Рудьев. Stereokino 2. 2012
Думается, сам выбор темы основан на ложной предпосылке об исторической неизменности идей и сюжетов классического модернизма. На открытии выставки один из кураторов Елена Губанова поделилась воспоминанием, связанным с прошедшей в 1988 году в Русском музее абсолютно новаторской и революционной по тем временам выставкой «Территория искусства»: тогда на мастер-классе с художественной молодежью французский художник Саркис решительно отверг целиком как жанр всю живопись, что поразило и даже задело художницу, которая училась ей до этого шесть лет в Академии! Надо заметить, что отрицание живописи и дискредитация её как подспудно тоталитарной, связанной с большим нарративом, была в те годы далеко не нова и уже сходила на нет: как раз в 1989-м по всему миру, начиная с Нью-Йорка и Музея Гуггенхайма, прошла выставка немецкого неоэкспрессионизма, объединившая художников от Герхарда Рихтера до Иржи Георга Докупила, которая завершила процесс легитимации живописи и картины, начатый в дискуссиях начала десятилетия.
Так или иначе, сейчас академические залы заняты искусством, которого здесь прежде никогда не было. Студенты Академии художеств, одного из самых консервативных художественных учебных заведений, плохо знают современное искусство и, как следствие, боятся его. Способна ли экспозиция в Рафаэлевском зале изменить ситуацию? Сокуратор выставки и автор вошедших в каталог текстов про художников Александр Дашевский ответил на несколько вопросов обозревателя Arterritory и объяснил, какова идеальная форма проекта «Картина после живописи».
Леонид Цхэ. Отдельный день. 2014
Какова ваша роль в организации выставки?
Слово «куратор» с его властными коннотациями очень неточно отражает мой вклад в этот проект, скорее, я некий прораб, привлечённый к созиданию определенной его части. В сфере мой ответственности были статья и аннотации в каталоге обо всех художниках, отчасти их отбор. Получившуюся выставку едва ли стоит рассматривать как «кураторский проект» в чистом виде – задумывалась большая и титульная выставка Санкт-Петербургского ГЦСИ с каталогом, как бывает ежегодно. Производство выставки состоит из формулирования темы, отбора художников и работ, написания текстов, разработки дизайна экспозиции, строительства, дизайна каталога, подготовки фуршета и так далее. Конечно, это весьма интересный опыт – расщеплённый на функции, вселяющийся в разных людей дисперсный куратор делает выставку о расщеплении медиума живописи.
Как определить одним словом художников, участвующих в этой выставке?
Мы собрали произведения тех авторов, для кого язык живописи является проблемным. Тех, для кого живопись, картина и цель использования этих художественных средств находятся в парадоксальных, амбивалентных отношениях. Список авторов, естественно, не исчерпывающий. В каталог вошли далеко не все, о чьём искусстве продуктивно было бы подумать в этом ракурсе, а на выставку попали далеко не все, кто есть в каталоге, не говоря уже об ограничении зоны поисков Петербургом.
Изначально планировалось сгруппировать авторов по принципу расщепления живописного медиума: это постмедиальная живопись; это живопись, сколлажированная с новыми технологиями (видео, печатью, подсветкой); это живопись, работающая с историей живописи; это живопись, акцентирующая материальность картины; это процессуальная живопись; это картина как фрагмент большой, невозможной к написанию картины. Однако впоследствии от этого принципа отошли.
Семён Мотолянец. Раздевалка в подвале. 2015
Почему залы Академии художеств?
Помимо того, что в Петербурге дефицит больших залов, у Академии есть и своя содержательная сторона. Из всех художественных учебных заведений Академия художеств – самое жёсткое. Сейчас она уже не такая страшная – капитализм, китайские студенты, реформы, новый живой ректор. Тем не менее это именно с ней, а не с музеем или Рафаэлевским залом мы пытались выстроить диалог. Когда появился неожиданный для всех, приложивших руку к проекту, экспозиционный дизайн, вышла большая хлёсткая инсталляция: такой тесный недостроенный Ноев ковчег с мечущимися и сомневающимися экспериментаторами, сгрудившимися на борту, – а вокруг бьётся море «почти как настоящих» незыблемых традиционных ценностей.
Вид экспозиции. Фото: Павел Герасименко
В чём же актуальность темы?
Как предполагалось изначально, выставка будет строго соответствовать своему названию «Картина после живописи» и иллюстрировать тезис, согласно которому после разрушения модернистского проекта картина продолжает существовать как форма, при том, что живопись как занятие стала бессмысленной. Это схема – внятная, чёткая, прогрессистская, а значит, к жизни отношение не имеющая.
На мой взгляд, и «картина», и «живопись» существуют (и будут существовать), но сейчас есть много интересных вариантов, где они не встречаются друг с другом: там живопись существует отдельно от картинного формата, картина – от живописи, процесс от результата.
Почему? В России живописный медиум как никакой другой являлся полем битвы – и в конце 80-х, и в 90-е, и в нулевые. Все эти выражения – «уставший вид искусства», «атавизм и анахронизм», «духовка и нетленка» – помимо нормальной бодрой межпоколенческой и межтусовочной драчки за место под солнцем всё-таки обладали содержанием. Позднесоветская картина (что официальная, что неофициальная) не могла вместить в себя вихрь информации, технологий и образов, сметающих старую систему представлений в искусстве и его функционирования. Растерявшаяся и медлительная, она не успевала за авансами, которые новая культура давала сама себе. С триумфом и ехидством это понимали реформаторы и прогрессисты, с растерянностью и аутоагрессией это же чувствовали живописцы. Собственно, анатомирование картины началось с того, что нужно было протащить в новое профессиональное поле хоть что-то, поскольку картина целиком не влезала. Пусть это будет живопись по бросовым материалам, исчезающая после выставки, или картина, пародирующая картину, или картина, потерявшая единичность и вплетённая в метавысказывание, ставшая частью «проекта»... Стратегий много.
Пока прогрессистская концепция будущего подвергала сомнению уместность традиционных художественных медиа, происходила постепенная деконструкция языка живописи. Она дошла до ниток холста, клиньев подрамника, химии краски. У меня возникло исследовательское любопытство, и латентные амбиции этой выставки – как раз показать начало пересобирания живописного языка.
Григорий Майофис. Летят перелетные птицы. 2013
Что же дальше?
Сейчас весы колеблются – какой будет новая российская живопись, непонятно. Картина продолжает быть местом битвы. Но представляется, что многие важные и знаковые события в ближайшие 5–10 лет будут происходить именно в живописном медиуме.
