Что-то личное и без названия
Российский художник Евгений Гранильщиков о своей экспозиции «Без названия (после поражений)»
Надежда Лялина
11/02/2016
Фото: Александра Тонкова
Евгений Гранильщиков – один из наиболее известных молодых российских художников. Чаще всего он работает с «движущейся картинкой», видео, порой снятым на профессиональную камеру, а порой – на обычный мобильный телефон. И он, и его работы популярны не только в художественной среде, но и в медиа, причём далеко не только в профессиональных. Это всегда вызывает большой интерес к его новым проектам, но накладывает и дополнительный груз ответственности. Его масштабная экспозиция «Без названия (после поражений)» открылась на этой неделе в Москве при поддержке Мультимедиа Арт Музея и галереи «Триумф». Это экспозиция новых работ, создававшихся под впечатлением «противоречивых и турбулентных событий, охвативших весь мир за последний год».
В пресс-релизе выставки её концепция формулируется так: «Описывая своё внутреннее состояние как “руинированный пейзаж”, Гранильщиков стремится воссоздать его в пространстве музея, используя видео как своего рода метафоры этого состояния… Разрозненные произведения склеиваются в единую смысловую систему неким поэтическим веществом, и перед нами возникает вселенная художника, у которой ещё нет названия. Есть только движение наугад в попытке собрать разорванную, потерпевшую крушение реальность, по руинам которой зрителю предстоит проделать свой путь, восстанавливая, словно “после поражения”, утраченные связи».
Мы побывали на открытии выставки «Без названия» и задали Евгению несколько вопросов прямо в зале, не отходя от экспозиции.
Поздравляем вас с действительно внуштельным открытием – в рамках программы «Молодые львы» галереи «Триумф», в таком большом зале МАММ и ещё в один день с «Фотобиеннале 2016». Как давно был задуман этот проект и как долго вы подбирали материалы?
Первоначально этот проект, над которым мы работали совместно с Андреем Мизиано, был предложен музею год назад. Но с течением времени я понял, что уже не могу делать проект в первоначальном виде – многое изменилось, и тот материал потерял для меня свою остроту. Поэтому сейчас, когда Аня Зайцева предложила вернуться к проекту и реализовать его, у меня было встречное предложение: в кратчайшие сроки сделать всё заново. У нас было около трёх недель, но прежде чем согласиться, я просмотрел свой архив. Там оказалось достаточно много новых материалов: фотографий, рисунков, коротких видео, включая один снятый, но не смонтированный фильм. Где-то за полчаса я начертил довольно сырой план экспозиции. В отобранных работах были какие-то внутренние инерции, неочевидные рифмы, и было понятно, что всё это во что-то точно складывается. Поэтому далее, уже вместе с Андреем и Аней, мы начали детализировать проект, работать с материалами уже в пространстве музея.
Выставка начинается с кадров, снятых на «Instax» (аналог «полароида»). Это довольно простые фотографии – портреты друзей, взятые из моего архива. Мне было важно начать с довольно личной ноты, чтобы другие работы, которые формально выглядят как абстракция, зазвучали иначе, приобрели бы реальную основу. Мы стремились выстроить экспозицию так, чтобы на все работы можно было бы смотреть одновременно.
Расскажите подробнее про эти видеоработы, почему именно они вошли в экспозицию?
Выставка складывается в один единый пейзаж – видеопейзаж. И перед нами выстраивается градация состояний – таких, как, например, фрустрация, но в то же время и что-то обратное, позитивное. Во всём этом проекте есть что-то ностальгическое, связанное с видеоискусством, на которое я проецировал свои политические разочарования.
Вообще, во всех работах, представленных здесь, есть какая-то странность, может, не всегда заметная на первый взгляд. То, что выглядит на выставке обычным, повседневным, на самом деле содержит какой-то сбой. Но я не хочу акцентировать внимание на конкретных деталях и навязывать свои интерпретации. Гораздо важнее говорить о проекте в целом, а именно о тех интенциях (и инерциях), из-за которых проект собирается в единое целое.
Мне хотелось, чтобы через эти личные и простые материалы мы видели какие-то социальные трансформации, видели, что с нами произошло, к чему мы пришли и какие социальные надежды не сбылись и уже, возможно, не сбудутся никогда.
Я пытался быть антропологом и объектом его исследования одновременно.
Неслучайно я взял много видео из моего домашнего архива. Места, где я жил, ситуации, которые документировал, какие-то мои визуальные находки – всё это сошлось вместе. И я надеюсь, что это дает некое представление о том, чем мы живём сегодня. Это простые вещи. Может быть, даже чересчур простые.
В итоге эта выставка в целом похожа на то, как если бы я документировал человека, который спит. По тому, как он спит, мы можем видеть, тревожен его сон или нет. Но самого сна мы не видим. Только симптомы. Так, через детали, мы можем увидеть и историю страны в целом.
Все эти работы – как различные состояния: страх, любовная эйфория, меланхолия, растерянность… И поэтому говорить об отдельных работах, может быть, не нужно. В отношениях между зрителем и материалом должна остаться полная свобода.
Но вот о чём, быть может, всё-таки следует сказать, так это о полусознательном цитировании или отсылках, про которые я почти забыл, пока мы собирали этот проект. Я стал замечать их, только когда сам оказался на месте зрителя, за несколько часов до открытия, когда проект был полностью готов.
Я заметил, что как минимум в трёх работах встречаются отсылки к моим любимым режиссёрам. Самые буквальные из них – в фильме «Призрак». Там на стенах в доме, в котором живут двое героев, висят кадры из фильмов «Табу» Мигеля Гомеша, «Хорошие мужчины, хорошие женщины» Хоу Сяосяня, «В другой стране» Хон Сан Су, «Молодость на марше» Педру Кошты и других. При этом я совершенно не хотел как-то особенно выделять эту линию, связанную с синефилией.
Вообще, для меня характерна эта специфическая раздвоенность, одновременное пребывание и на территории кино, и на территории искусства. И на этой выставке мы видим один сюжетный фильм, вокруг которого словно «раскручивается» множество коротких видеоработ, которые я мыслил скорее как видеоскульптуры. И я надеюсь, здесь складывается интересная история отношений между кино и видео.
Да, на стенах и в витринах много как будто бы случайных фотографий. Это всё тоже про «некие сбои» в нашей жизни?
Дело в том, что я постоянно нахожу в своих фотоархивах (особенно в съёмках, сделанных на телефон) какие-то абстрактные кадры неясного содержания. Когда это было снято, почему, в какой ситуации? Эта серия – «Без названия». У меня довольно большая коллекция таких снимков, сейчас их более 70. И собираю я их без малого три года.
Конечно, технически эти фотографии неправильные, «плохие», но в этом и есть их очарование. Мне интересно, о чём именно они говорят? Что означает эта не отрефлексированная сторона жизни?
Сейчас у вас параллельно выставляется ещё один проект в ММОМА на Петровке, 25 – «Война (Без названия)». Насколько перекликается этот проект с выставкой «Без названия (после поражений)»? Кажется, что если сравнивать эти два проекта, то в ММОМА у вас довольно конкретный социально-политический посыл, а здесь в МАММ – больше лёгкости, иносказательности, даже чистой визуальности.
Да, всё верно. Я знал, что эти выставки будут идти параллельно, поэтому здесь есть пересечения. Буквально, в их заглавиях:
Война (Без названия)
Без названия (после поражений)
Проект «Война» – довольно камерный, состоящий из небольших коллажей, которые размещены в довольно большом зале. Я работал над ним в течение двух-трёх месяцев: читал всю прессу подряд, резал её, составлял коллажи. Каждый день пропускал через себя этот чудовищный поток медиа: Сирия, теракты и вся эта пропагандистская риторика. И тот момент, когда я делал эти коллажи, и был моментом окончательного разочарования, стало понятно – уже ничто не будет прежним.
Выставка «Без названия (после поражений)» сделана уже в посттравматическом состоянии, когда не остаётся никаких надежд. Здесь важно состояние разрушенности, ощущение поражения, как в военном, так и в иносказательном смысле. Но мне было важно найти какой-то внутренний ресурс, чтобы не сделать прямых политических высказываний. Даже наоборот, стало необходимо выстроить что-то новое, хоть немного обнадеживающее.
Поэтому я начал с самого для себя важного – с моих личных записей, фотографий, и довольно сложного для меня – последнего фильма, рассказывающего как раз о видеохудожнике, который исчезает, может, иносказательно, а может, и вполне конкретно – при помощи спецслужб.
Проект «Без названия (после поражений)» – это выставка, которую я мечтал бы сделать в иной политической ситуации, но в том-то и дело, что я вряд ли бы это сделал в иной ситуации.
