Foto

Координаты исчезновения. Разговор с Олей Кройтор

Надежда Лялина
02/05/2016

До 10 мая в московской Artwin Gallery можно было успеть посмотреть персональную выставку Оли Кройтор «Координаты исчезновения». Многим её имя знакомо только по её перформансам, тем более что за перформанс «Точка опоры» она в конце прошлого года получила престижную российскую Премию Кандинского в номинации «Молодой художник». Но на самом деле она использует довольно разнообразный арсенал художественных средств, которые Оля подбирает интуитивно для наиболее адекватного выражения своих идей. Подтверждение тому – сама экспозиция. Чтобы определиться в её «Координатах исчезновения», мы встретились и поговорили с Олей прямо в пространстве выставки. Когда мы поздоровались, Оля сразу предложила зайти в «чёрную комнату».


Оля Кройтор во время перформанса «Точка опоры»

Хорошо, давай начнём со «Сгоревшей комнаты». Ты её делала раньше – в рамках другого проекта в ММОМА в 2011 году, почему ты возвращаешься к ней теперь?

Да, в первый раз «Комнату» я делала лет 6 назад в рамках выставки «ЧТОНИЧТО» в ММОМА на Гоголевском бульваре. Но она была в другом виде и носила совсем иной смысл. На тот момент я снимала комнату в двухкомнатной коммунальной квартире, где моим соседом был мужчина без определённого возраста, он был необщительный, тихо выпивал, собирал еду из мусорных баков. Фактически не будь у него комнаты, его можно было бы, наверное, назвать бомжем – свет и электричество в его части квартиры были отключены, ну, и в принципе у него не было средств для существования (к моему сожалению – на тот момент мне и самой едва хватало средств на жизнь). От соседа по лестничной клетке я узнала, что когда-то у него была семья, друзья – но потом по непонятной причине он бросил всех… Спустя полтора года, под Рождество, он умер. Обычно каждый из нас держал дверь в свою комнату закрытой, а в этот день я впервые увидела его комнату изнутри. Когда я его нашла, дверь в его комнату была открыта. Говорят, люди перед смертью часто оставляют двери открытыми, будто чувствуя, что произойдёт. Всё пространство заполняли вещи: стулья, столы, книги, посуда, одежда, обувь и т.д... Единственное свободное место – не больше полуметра у входной двери в его комнату.

Через неделю я должна была уезжать, делать в Петербурге выставку – думала показывать там свои коллажи. За день до отъезда мы с моим другом, возвращаясь домой, нашли огнетушитель и попробовали распылить его с моста. На следующий день в Петербургском метро, в вагоне поезда, ежась от холода, я грела руки в карманах пуховика, и оттуда вылетела этикетка от того огнетушителя. И тогда история полностью сложилась. У меня часто так бывает – череда событий в какой-то момент неожиданно складывается в нужную историю, в нужный образ.

На выставке в ММОМА «Комната» была небольшой, и главным была не она, а этикетки, на которых были написаны артикулы вещей как на советской мебели – стол, стул и так далее. Все этикетки висели на месте реальных предметов, но теперь и предметов не было. Так я рассуждала о том, что остаётся от человека после его смерти.

Летом 2015-го Сергей Ковалевский (главный куратор Красноярской биеннале) пригласил меня поучаствовать в Красноярской биеннале. Мы долго говорили о сгоревшей комнате, и отчасти благодаря ему я совершенно изменила отношение к этой работе. Важно было уйти от душащей конкретики, создать воздух между зрителем и произведением, чтобы это перестало быть чем-то тяжёлым, а превратилось в место некой реальности, параллельной физическому миру. Это пространство начала и конца, где всё рождается и всё исчезает. Это то место, в котором можно почувствовать себя наиболее безопасно, это чем-то напоминает взгляд внутрь себя, где твоё внешнее «я» не имеет значения, потому что вся комната – есть ты. Так как себя ты еле видишь, за счёт мягкости материала появляется ощущение – как в детстве, – когда делаешь домики из одеял, а кто-то вообще сравнивает это с ощущениями в утробе.


Фрагмент «Сгоревшей комнаты». Фото: Наташа Польская

На мой взгляд, это похоже на медитацию. Когда ты готовишь свои работы, ты думаешь о том, что другие смогут от них воспринять и какие ощущения испытать?

Когда я их делаю, то и подумать об этом не успеваю! (Смеётся.) Мне нравится, когда люди сами могут решать, что именно собой представляет произведение. В большинстве моих работ – перформансах, коллажах, инсталляциях – мне не хотелось заранее задавать определённое «прочтение». Конечно, я могу рассказать свои мысли, но интереснее, чтобы сначала зритель сформировал своё собственное мнение. С произведением искусства всегда так – каждый видит то, что внутри его больше всего беспокоит, что ему ближе. Обычно, когда я начинаю делать работу – это об одном, потом получаю обратную связь – вижу или слышу реакцию, какие-то эмоции, я принимаю всё это к сведению и понимаю, что получается уже что-то другое. Мне было очень интересно показать «Сгоревшую комнату» и в Баку, и в Красноярске, всё-таки в Москве достаточно подготовленный зритель, здесь уже все всё видели. И в Баку, и в Красноярске выставку хорошо приняли, никому не показалось это пространство ужасным или страшным, наоборот, многие говорили, что это похоже на такой укромный уголок, берлогу или нору. Разность интерпретаций очень важна, можно дать зрителю какое-то направление, но не навязывать ощущения. Ведь это всё равно что рассказывать, как нужно испытывать любовь.

Эта «Комната» – твоя первая работа, когда ты погружаешь самого зрителя в перформанс? В «Очищении» тоже предполагалось некоторое прямое взаимодействие. Но теперь вы будто меняетесь местами – перформер и зритель.

Как некая тотальная инсталляция, да, это первая такая работа. Я думала об этом, насколько можно дать другому человеку почувствовать то же самое, что переживаешь ты. Всё, что я делаю, никогда не делается специально (чтобы получить какую-то конкретную реакцию), просто жизнь многогранна и мне хочется смотреть на неё с разных сторон – быть и внутри, и снаружи, и ещё где-то, поэтому в том, что я делаю, я использую самые разные средства.


Из серии Collage soviet (2010–2012) 

Когда я пересматривала твои перформансы, то поняла, что для тебя это самый сильный и минималистичный жест, чтобы передать свои внутренние ощущения.

Да, тут возможна самая быстрая реакция. И в «Комнате» то же самое работает – задействована такая мгновенная чувствительность. Можно погружаться и дальше, но, уже попадая в это пространство, ты сразу что-то испытываешь.

Меня беспокоит вопрос преодоления барьера. Когда ты видишь реалистичное изображение, к примеру, мужчину или женщину, ты сразу считываешь эти образы и накладываешь свои шаблоны: как минимум, что они на кого-то похожи, ну, и дальше начинает виться мысленная цепочка. Мне всегда казалось этого недостаточно. Я не говорю, что это плохо или так не должно быть, я достаточно субъективна, я всегда делаю то, что бы понравилось в первую очередь мне, у всех разные пути наилучшего восприятия информации. Создавая коллажи – «Ситуации», – я использую абстрактные, геометрические фигуры, здесь сами формы, композиции, цвета сочетаются таким образом, что появляется «сюжет», но не предметный. В итоге барьер в виде шаблонов, рождающихся из головы, отпадает, а зритель получает возможность напрямую понимать, чувствовать смысл изображённого.

Как приходит понимание, в какой форме нужно реализовать произведение – перформанс, фотография, видеоработа?

Ты представляешь, что это именно так должно быть и в других вариантах отобразить это невозможно. И ты готов на всё, чтобы сделать именно так. Выбор формы – это решение чувства. Оно копится, копится и выливается в образ. Я в голове все время прокручиваю какие-то изображения, большая часть их отсеивается. Потом находится именно тот образ, с которым у меня все ощущения совпадают. И я уже начинаю думать, как с этим работать. Например, моя видеоработа «Распад», где я хотела показать распадающиеся кадры фотопленки, – пришлось делать видео, их просто нельзя иначе передать.


Фрагмент экспозиции «Координаты исчезновения». Фото: Наташа Польская

Расскажи ещё про фотографии.

Давай, тогда пошли к ним.

(Выходим из чёрной комнаты на свет.)

В первый раз подобные фотографии появляются у тебя на выставке «Лишние» в 2014 году. Там ещё был шкаф, который символизировал твои детские переживания, и, насколько я понимаю, фотографии несли другой смысл, чем сейчас. Хотя вроде бы это всё про то же – исчезновение, отсутствие.

Мои работы живут вместе со мной, меняются с течением времени, приобретают смыслы. Что-то исчезает, а что-то сохраняется, меняюсь я, меняется мое отношение к миру. Выставка «Лишние» была про лишнего человека, ненужного, забытого. На тот момент я и сама чувствовала себя лишней. На открытии я делала перформанс, на протяжении которого сидела в шкафу, а зрители могли наблюдать за этим (на фуршетный стол транслировалось видео в живом времени). После этого целый месяц я ходила в ужасном состоянии, знаешь, как будто кость в горле застряла, и ты не можешь от этого избавиться. Я только потом поняла, как важно для себя в каких-то проектах обязательно подготовить выход. На финисаж выставки я позвала своих близких друзей и рассказала полностью историю со шкафом и теми переживаниями. После чего топором разрубила этот шкаф в щепки (конечно, на это потребовалось какое-то время). С того момента ощущение «лишнего» ушло.

Спустя полгода я поехала во Владивосток, и когда стала снимать там фотографии из серии «Лишние», то поняла, что это уже не история о лишнем человеке. Когда ты смотришь на землю, переходящую в нескончаемый океан, то к тебе приходит чувство бесконечности, ощущение, что это всегда было и будет и сюжеты из одной жизни будут повторяться в другой. И человек, как герой произведения, переходит из одной фотографии в другую.

Где проходили фотосъёмки, ведь это же реальные места?

Для меня важно, чтобы это были настоящие кадры, максимально реалистичные, но при этом без чёткой привязки к времени и месту. Приходится искать подходящие места и предметы для съёмки. Фотографию со шляпой и фотографию с удочкой я снимала во Владивостоке. Чтобы снять шахматы, мы с другом часов пять провели на ВДНХ в поисках «той самой идеальной» лавки. (Смеётся.) За фотографией чашки в поезде отправилась в Тулу. Книги я хотела отснять в библиотеке, но в итоге нашла хороший книжный магазин на Кузнецком мосту. Для того, чтобы правильно выстроить сцены, я наблюдаю за движениями людей, за тем, что и как они обычно делают.


Фрагмент экспозиции «Координаты исчезновения». Фото: Наташа Польская

(Переходим к видеоинсталляции «Распад». Смотрим сменяющиеся слайды 80–90-х годов. Видно, как колышутся куски облупившийся плёнки, сквозь трещины пробивается свет.)

Откуда эти снимки? Какая история у этой работы?

Здесь я использовала фотослайды, которые нашла, переехав в новую мастерскую. Они остались там от прежде работавшего в ней художника. Я стала смотреть слайды через проектор, часть из них от тепла и старости распадалась прямо на глазах. Они плохо хранились, многие были покрыты плесенью. Я стала снимать на видео проекции, в итоге отсняла часов пять. А конечное видео составило лишь пять минут, но это самые важные пять минут.

Это видео непосредственно связано с моим сном... Я помню, что с шести лет меня беспокоила смерть, она вызывала во мне панический ужас. Так продолжалось довольно длительное время, только сейчас стало легче. Года три назад я с друзьями отправилась в поход на лодках. В один из дней был дождь, делать было нечего, и я лежала в палатке. Когда я уснула, то увидела сон (если его можно так назвать), в котором было странное чувство, будто вокруг меня нет ничего. Я не чувствовала своё тело, не видела, вокруг всё было белое-белое. При этом я испытывала абсолютное счастье, такое счастье, которого я никогда не испытывала. Одновременно я понимала во сне, что это абсолютное счастье и есть смерть. То есть я находилась в каком-то пограничном состоянии. Поэтому я пыталась проснуться, и я просыпалась, но мне хотелось обратно – и я засыпала опять, держась за тонкую ниточку сознания. Так продолжалось длительное время, пока я окончательно не проснулась. После этого страх смерти перестал меня так сильно беспокоить, она стала для меня ассоциироваться с каким-то счастьем, с рождением после, с ощущением, что смерть – это что-то такое светлое (но я, конечно, к ней не стремлюсь). Об этом – видеоработа. И поэтому моя выставка и в Баку, и в Москве завершается светом, пробивающимся сквозь распадающиеся снимки.

Можно сказать, «Координаты исчезновения» – это вариация твоей выставки «По другую сторону» в Баку. Но там, в некоммерческой галерее Artwin Gallery Kicik Qalart, экспозиция занимала целых три этажа, выстраивая зрителю путь «от тьмы к свету» – комната, фотографии, видеоинсталляция. В московской Artwin Gallery всё намного компактнее. Какой вариант в итоге тебе нравится больше?

Сначала я думала, что в Баку было идеально. Но теперь не знаю, правильно ли показывать этот проект на трёх этажах. Мне кажется, для него требуется более камерное пространство. При этом мне было интересно решить композицию в многоуровневом помещении, и в случае Баку это удалось.

Как всё получилось в Artwin (в Москве), мне нравится. Центром экспозиции является световое пятно на полу, от которого уже выбираешь три направления, три измерения. При этом очередность просмотра сохраняется: комната–фотографии–видео.

Мне важно было показать этот проект в Москве, чтобы его увидели близкие. Для меня искусство – это самый естественный способ общения с окружающим миром, потому что на словах всё не то, не настолько тонко и точно. Или нужно всё рассказывать с детства, чтобы человек начал не просто понимать, а чувствовать так же как ты. И только отход от конкретики рождает понимание на уровне чувств – после этого нужные импульсы объясняют всё мозгу и зритель понимает тебя, как правило, безошибочно, вы уже находитесь с ним в диалоге.

(Пришла знакомая Оли с гостинцами – подарила коробку печенья «макарон», которыми Оля тут же со мной поделилась. Ещё эта девушка сказала мне: «Правильно, что интервью берёте! Она замечательная! Оля показывает вещи, которые мы обычно можем не замечать, но когда они нас касаются, то очень сильно трогают. Мы все смотрим куда-то вдаль, забывая близкое и важное». Потом мы пошли в соседнее кафе пить кофе.)

А как начинался твой путь в художественной среде?

Именно в среде… Как-то плавно и правильно, наверное. Когда я училась в ИПСИ, то параллельно участвовала в квартирных выставках, во всех групповых выставках – куда только звали, – ну, и постепенно стали звать участвовать в более крупных проектах. Думаю, листа не хватит описать, что и за чем следовало, но я безумно благодарна тем людям, которые так или иначе помогали мне, зачастую того, может, и не осознавая – насколько. У меня часто бывает ощущение, что в какой-то момент смещаются рельсы.

Ты, наверное, как куратор своих же проектов контролируешь все процессы подготовки?

В своих выставках только я знаю, как должно быть, за себя я могу отвечать. Я могу посоветоваться, но опять же с кем-то близким, кто видит так же, как я, смотрит в одном направлении. Я стараюсь контролировать всё, что касается моих выставок, если успеваю, стараюсь влезть во всё. Для меня важно, чтобы экспозиция была тщательно выстроена, чтобы она звучала как музыка.

Я очень упрямая, если что-то решила – спорить бесполезно. Иногда доходит до абсурда. В Баку, после монтажа выставки, уже все знали, какой у меня характер, так что на всякий случай уточнили, оставлять ли официантам галстуки-бабочки. Я, конечно, сказала, что эти бабочки надо срочно снять. (Смеётся.)

Давно работаешь с галереей Artwin? Что успели реализовать?

Больше года, кажется. Началось всё с открытия пространства Artwin Gallery моей персональной выставкой «8 ситуаций». Летом 2015-го галерея организовывала моё участие в ARTBAT FEST-2015 в Алма-Ате, где я показала перформанс «Точка опоры». Потом была выставка «По другую сторону» в Баку. И вот сейчас – «Координаты исчезновения». Ещё участие в аукционе Sothbey’sв Лондоне и в ярмарке в Дубае. Ну, и ещё параллельно много чего делалось, главное – это большое количество путешествий по делу: резиденция и выставка во Владивостоке, участие в Красноярской биеннале, ну, и ещё много всего невероятного. А в сентябре мы с галереей открываем мою персональную выставку в Алматы в государственном музее искусств им. Кастеева.


Оля Кройтор. Достало. 2015. (Фрагмент экспозиции «8 ситуаций» в Artwin Gallery)

Уже есть идеи для будущих проектов?

Они у меня всегда есть, главный вопрос – как всё это реализовать! (Смеётся.) Мне часто нужна профессиональная помощь технических специалистов. Раньше «Гараж» был местом воплощения моих безумных идей (имеются в виду перформансы «Изоляция» и «Точка опоры», оба 2014 года). Мне на самом деле сложно просить кого-то о помощи, я как-то привыкла всё сама… Но когда предлагают – не отказываюсь.

Я хочу сделать продолжение выставки «Лишние», но она будет выглядеть совсем по-другому. Мне стало интересно посмотреть на феномен «лишнего» не с позиции человека, переживающего внутри чувство «ненужного», а с позиции исследователя, который пытается разобраться, как это работает.

Есть и другие идеи – но я не люблю ничего рассказывать, да и получается это не очень убедительно. Когда сделаю – тогда и будет смысл об этом говорить.

Получается, что в твоём распоряжении есть целый арсенал выразительных средств: коллаж, перформанс, фотография, инсталляция, видео, недавно ты делала акцию – «Время, которое существует» – во Владивостоке…

Да, но это происходит само собой, у меня нет задачи использовать то или иное медиа – когда думаешь о чём-то, понимаешь, что это можно выразить так и никак иначе. Меняюсь я, меняются интересы, меняется ощущение себя. Кто-то живет прошлым, мне же нравится сегодня (хотя, конечно, что-то из прошлого я бережно храню). Сейчас у меня есть возможность делать то, что нравится, меня окружают люди, которые мне интересны. Что вообще может быть лучше? С чем-то со временем стало и тяжелее, но главное, что эта тяжесть не внутри.

kroytor.jimdo.com