Foto

Страдальцы и поклонники

10/07/2018
Дмитрий Комм

Должен признаться, южнокорейская психологическая драма «Пылающий», ставшая фаворитом критиков на Каннском кинофестивале нынешнего года, заставила меня страдать, как мало какому фильму до этого удавалось. Мне было невыносимо жаль исполнителя главной роли. Жестокий режиссёр заставил его всё экранное время ходить с открытым ртом. Так ведь и простудиться недолго, не говоря уже о том, что мухи и прочая живность залетают. Вот пример настоящего актёрского самоотречения во имя искусства. А всё для того, чтобы зритель смог постичь глубокомысленное откровение: жизнь – это очень сложная штука.

Снятый известным режиссёром Ли Чхан-доном, в прошлом – министром культуры и туризма Южной Кореи, «Пылающий» является очень вольной экранизацией короткого рассказа Харуки Мураками «Сжечь сарай», в свою очередь вдохновленного рассказом Уильяма Фолкнера «Поджигатель». Фолкнер же является любимым писателем главного героя картины – безработного выпускника литературного института Чжонсу (Ю А-ин), который говорит всем, что пишет роман, но при этом не знает, про что он. Впрочем, на экране он ничего не пишет, а в основном ухаживает за коровой на бедняцкой ферме своего отца, пока тот сидит в тюрьме за хулиганство.

Это не единственная странность в картине. Однажды Чжонсу встречает молодую, симпатичную модель Хэми (Чон Джон-со), утверждающую, что в детстве они были соседями, – однако он её совсем не помнит. Хэми отправляется на каникулы в Африку и просит Чжонсу приходить кормить её кота – однако кот так никогда и не появляется. Из Африки Хэми возвращается с бойфрендом Беном (Стивен Ян) – богатым плейбоем, имеющим странное хобби: поджигать старые, выглядящие бесхозными теплицы. «Я ничего не решаю», – говорит он Чжонсу в одном из редких диалогов, имеющих отношение к рассказу Мураками. – «Я просто принимаю тот факт, что они хотят сгореть». Однако ни одна теплица так и не сгорает. Вместо этого бесследно исчезает Хэми. Что заставляет Чжонсу попытаться разгадать хотя бы одну из многочисленных странностей в своей жизни. Жаль, что он не попытался для начала закрыть рот – это могло бы облегчить ему задачу.

Там, где Мураками в 1982 году создал лаконичную историю из трёх сцен, сутью которой является абсолютная отчуждённость персонажей, Ли Чхан-дон закручивает сюжет, включающий любовный треугольник, трудное детство героя, проблему социального неравенства и даже детективную интригу. Но если вы думаете, что «Пылающий» перенасыщен событиями, имейте в виду – совсем наоборот; он просто длится два с половиной часа, вызывая желание переименовать его в «Тлеющий» или даже «Коптящий».

Отчасти творение Ли Чхан-дона напоминает гибрид двух фильмов Микеланджело Антониони – «Приключение» и «Фотоувеличение». То же загадочное исчезновение героини, та же идея о преступлении, которое, возможно, было, а, возможно, и не было совершено, такая же неспособность главного героя проникнуть в истинную суть вещей и даже пантомима, имитирующая игру в теннис, отражена в аналогичной пантомиме, где Хэми чистит и ест несуществующие мандарины. Нет только раскованной, богемной атмосферы 1960-х годов, которая и сделала «Фотоувеличение» объектом культа у молодёжи. Вместо неё – вялотекущий реализм истории про безысходность, социальные пропасти и молодых людей без будущего.

«Пылающий» вполне соответствует характеристике, некогда данной корееведом, профессором университета Коре Татьяной Габрусенко интеллектуальной корейской литературе.

«Современные корейские классики изо всех сил убеждали меня пойти и повеситься на первом же фонарном столбе. Убеждали беспросветной мрачностью произведений, свинцовым фоном повествования. Герои их романов и повестей не знают, что такое смех, веселье, наслаждение. Они плачут, голодают, умирают от страшных болезней и уродств и страдают, страдают… Страдают от любви, мучаются от старости. Их в детстве бросают матери [в точности, как героя „Пылающего” – Д.К.], они теряют близких на войне. Жизнь все бьёт и бьёт их ключом по голове. А если не бьёт, так тихо давит. У этих страданий нет конца и нет причины…

То, что здоровые, сильные, энергичные люди никогда не бывают героями этой прозы, не случайно. Эта традиция опирается на так называемый принцип „хан” (неизбывная печаль, страдание), который в последние десятилетия сеульские интеллектуалы объявили эмоциональной основой всей корейской культуры. Корейская творческая интеллигенция воспитана в убеждении, что лишь печаль и страдание достойны художественного изображения. Ибо это чувства изысканные, на которые способны лишь высокоорганизованные, утончённые личности, а здоровыми и весёлыми могут быть лишь грубые неотёсанные мужланы. Думаю, поэтому в произведениях „высокой” корейской литературы господствует этакая уксусно-чахоточная тональность. В последние годы к „хану” прибавилась ещё и запоздалая мода на экзистенциализм и французскую философию (Фуко, Сартр и Ко). Экзистенциалистские мудрствования, конечно, не прибавили корейской литературе жизнерадостности и простоты» (1).

Здесь уместно вспомнить, что Ли Чхан-дон закончил университет как раз по специальности «корейская литература» и карьеру свою начинал как романист, а не как режиссёр, так что принцип «хан» должен быть ему прекрасно известен. Впрочем, не нужно быть корейцем, чтобы заметить, что описанной Татьяной Габрусенко моде на страдания следует большинство каннских фильмов-призёров, произведённых совсем не в Южной Корее: от «Розетты» братьев Дарденнов до «Левиафана» Звягинцева. Поэтому нет ничего странного в том, что в Каннах «Пылающий» стал фаворитом критиков, с рекордно высоким баллом возглавил рейтинг аккредитованной там прессы и в итоге получил престижный приз федерации кинокритиков ФИПРЕССИ. Других наград «Пылающий» не удостоился, возможно, потому что предыдущие картины Ли Чхан-дона не были ими обделены: его фильм «Тайное сияние» про несчастную мать, ребёнка которой убивают без всякой причины, в 2007 году получил в Каннах приз за лучшую женскую роль, а «Поэзия» про страдающую болезнью Альцгеймера пожилую женщину в 2010 году завоевала награду за лучший сценарий. Одним словом, Ли Чхан-дон входит в число штатных страдальцефилов Каннского фестиваля.

И сейчас вряд ли аккредитованная в Каннах кинопресса была так уж потрясена «оригинальной» идеей «Пылающего» о непостижимости жизни. Скорее, его успех был связан с депрессивностью и социальным гиперреализмом, в которую эта идея оказалась упакована. Уже упоминавшееся «Фотоувеличение» Антониони некогда завоевало в Каннах «Золотую пальмовую ветвь». Но это было полвека назад. Сегодня каннский фаворит – это Кен Лоуч, дважды за десять лет выигрывавший «Золотую пальму» со своими социальными драмами. И с учётом этой тенденции превознесение критиками опуса Ли Чхан-дона выглядит логично: «Пылающий» – это кино Антониони, пересказанное Кеном Лоучем.

Характерная для кинематографа 60-х годов прошлого века поэтическая, дразнящая атмосфера тайны, скрытой под покровами бытия, в XXI столетии утонула в бытовом мусоре повседневности, щедро вываливаемом на экраны фестивальными фаворитами. По этому захламленному пейзажу бродят, как зомби, артхаусные страдальцы с дебильно открытыми ртами и восторгающиеся ими критики. Возможно, кому-то кажется, что они поддерживают гуманистическую тенденцию в кино? Но нет ничего гуманистического в том, чтобы обеднять внутреннюю жизнь людей, сводя её к проблемам социального расслоения, сладострастно копаясь в бытовых трудностях, несчастьях или неизлечимых болезнях. То, что человек не может жить без ботинок, никогда раньше не означало, что он живёт ради ботинок; это «открытие» целиком на совести современного кинематографа.


Команда создаталей картины во главе с режиссёром Ли Чхан-доном (крайний справа)

И особенно цинично выглядит кино социальной депрессии на фестивалях вроде Каннского, давно превратившегося в закрытый клуб для богатых и знаменитых. «Вопреки расхожему мнению, Каннский фестиваль вообще не является кинофестивалем», – пишет Дина Йорданова. – «Это клуб для знаменитостей и инсайдеров индустрии, не допускающий обычную аудиторию на просмотры. Для широкой публики – это медийная постановка, которую освещают больше репортеров из журналов мод, чем кинокритиков, и на которой представлено едва ли не больше модных брендов, чем фильмов… Большинство Каннских победителей за последние два десятилетия не оставили значительного следа в пейзаже современного кинопроцесса» (2).

Кинодеятели, гордо шествующие в смокингах и вечерних платьях по красной ковровой дорожке, чтобы аплодировать фильмам про бедняков, социопатов и аутсайдеров, заставляют вспомнить фразу Реймонда Чандлера: «Она была настолько утончённой, что возбудить её могла лишь идея соблазнить грузчика в потных подштанниках». Это не про гуманизм и даже не про постгуманизм, это про банальное лицемерие и пресыщенность.

Не пора ли сжечь этот сарай?

 

 

(1) Татьяна Габрусенко. «Корейская литература и российский читатель». Русский журнал, 28 ноября, 2000 г. https://old.russ.ru/krug/20001128.html

(2) Dina Iordanova. «Cannes is not a film festival – it’s a club for insiders». The Conversation, May 15, 2018. https://theconversation.com/cannes-is-not-a-film-festival-its-a-club-for-insiders-96651