Foto

Нам другой герой не нужен. Точка

Элина Норден

18/07/2018

Разговор с художественным руководителем 10-й Берлинской биеннале современного искусства Габи Нгкобо

По своему масштабу каждая биеннале в сегодняшнем широком диапазоне глобальных художественных контуров – это достаточно монументальное событие. Такого рода проекты отличаются друг от друга прежде всего форматом и выбором специфической темы. Конечно, биеннале, или мегавыставка может предложить обширное поле для экспериментов, но руководствоваться только этим принципом вовсе не обязательно. Пожалуй, важнее, что на биеннале мы можем ознакомиться с конкретной локацией и её соотношением со всем остальным вокруг на глобальном уровне, посмотреть, какие взаимодействия и противопоставления здесь вырисовываются. 

Одна такая мегавыставка – Берлинская биеннале современного искусства – хорошо вписывается в подобного рода модель. Двадцать лет назад эта институция была создана как открытая площадка для того, чтобы идентифицировать и изучать актуальные направления в мире искусства, предоставляя возможность молодым художникам заявить о себе миру и продемонстрировать свой потенциал. В этом году тематика 10-й Берлинской биеннале отталкивается от оси координат «Европа, Германия и Берлин в диалоге с миром» и бросает вызов нынешнему широко распространённому в обществе массовому психозу.


© 10th Berlin Biennale for Contemporary Art

По мнению организаторов, используя в названии биеннале отсылку к хиту Тины Тёрнер 1985 года «Нам другой герой не нужен», биеннале возвращает наше внимание к моменту, который напрямую предшествовал крупнейшим геополитическим сдвигам, вызвавшим несколько ключевых эпизодов со сменой режимов по всему миру, появление новых политических фигур на мировой арене и поворот к глобальному искусству. 10-я Берлинская биеннале не даёт единообразно выстроенного понимания исторического прошлого или настоящего. Как и в песне Тины, биеннале отказывается от ожидания мифического спасителя. Вместо того чтобы выдвигать некоего волшебного героя или поддерживать одного из политиков, куратор биеннале Габи Нгкобо предлагает нам взять всё в свои руки и изучить способы самостоятельных действий для того, чтобы расчистить себе путь вперёд. В своей кураторской практике она исследует политический потенциал разнообразных практик с целью самосохранения, защиты и предупреждения возможности оказаться жертвой под влиянием токсичных субъективностей.

С начала 2000-х Нгкобо участвует в совместных художественных, кураторских и образовательных проектах в Южной Африке и на международной арене. В 2016-м она была одним их кураторов 32-й биеннале в Бразилии, которая проходила в Павильоне Ciccillo Matarazzo в Сан-Паулу, а в 2015-м она курировала A Labour of Love, выставку в Weltkulturen Museum во Франкфурте-на-Майне, в Германии. Она является членом и учредителем двух коллективных платформ в Йоханнесбурге: NGO – Nothing gets Organized и CHR – The Center For Historical Reenactments. Участники первой платформы занимаются процессами самодисциплины, а в CHR, в свою очередь, изучают способы работы современного искусства с историческим наследием.

Выставка We Don't Need Another Hero – это разговор с художниками и участниками, которые мыслят и действуют не только в границах искусства. К тому же в Берлине Нгкобо собрала мощную интернациональную группу авторов и коллективов из южного полушария.

В нашем разговоре Нгкобо любезно объяснила принципы своей кураторской работы и поделилась мыслями о новых направлениях, которые ей представляются особо важными для южноафриканского художественного пространства. Но, конечно, главная тема беседы – её вклад в Берлинскую биеннале, которая проходит с 9 июня по 9 сентября на разных площадках города.


Sara HaqThings i did that nobody noticed (but that changed everything). 2018

Как бы вы описали свой кураторский подход или метод?

Я бы сказала, что у меня нет какого-то универсального подхода к курированию. Мои методы развиваются в самом процессе, который может поменять направление в зависимости от поставленной задачи, от обстоятельств, от дислокации проекта, от того, с кем я работаю в это конкретное время. Мне не нравится действовать автоматически, иначе говоря, быть своего рода машиной для организации выставок.

Я работаю в Уитской школе искусств в Йоханнесбурге, где обучаю студентов. Вообще, я предпочитаю слово раз-учать. Я руковожу площадкой, которая называется NGO – Nothing Gets Organized, также я являюсь соучредителем The Center For Historical Reenactments (CHR). Обе эти площадки находятся в Йоханнесбурге. Мне нравится создавать пространства, где я могу вместе с другими людьми экспериментировать и на практике проверять, как работают наши идеи. Всё, что я делаю, взаимосвязано, нельзя отделить одно от другого. Поэтому работаю ли я со студентами, или с коллегами на независимой территории, или над своим кураторским проектом, для меня всё это часть кураторского мышления. Термин «кураторский» для меня довольно всеобъемлющ. И никуда тут не денешься – ем ли я, сплю ли, всё у меня в рамках кураторского. Это не какая-то работа, не бейджик с титулом, поэтому я не сижу и не пишу бесконечные проекты, мечтая о выставках. У меня всё не так. Сразу несколько разных вещей могут происходить одновременно или в разное время, но всё это – часть одного целого. Для меня это часть моей жизни, это делает меня живой.


Кураторская команда 10-й Берлинской биеннале, слева направо: Thiago de Paula Souza, Gabi Ngcobo, Nomaduma Rosa Masilela, Yvette Mutumba, Moses Serubiri. Фото: F. Anthea Schaap

Как вы собираете свои команды художников?

Есть отдельные художники, особенно в Южной Африке, которых я хорошо знаю и работы которых я люблю. Есть такие, с которыми я по-человечески очень близка, их я тоже привлекаю к разным проектам. Также есть люди, которые очень нужны мне лично для моей деятельности, которых я включаю в проекты для того, чтобы не начинать всё время с нуля. Люди меняются в зависимости от того, какая тема, какой проект. Иногда это – художники, а иногда – писатели, это могут быть музыканты, другие кураторы. А иногда это просто какой-то текст или его фрагмент, и только он и важен для моего замысла на какое-то время. И ещё это могут быть открытые вопросы или интересные темы, к которым я непрерывно возвращаюсь. И все эти вещи для меня как отвёртки, и я их всё время таскаю с собой.

Впервые куратором Берлинской биеннале выбрали человека, так сказать, не из западного контекста, и это такой захватывающий момент для нас, для аудитории. Какова для вас сама специфика этой деятельности – работы на такой большой международной художественной выставке, как Берлинская биеннале?

Когда я в первый раз приехала в Берлин работать, я смутно себе представляла, как и что предыдущие кураторы оставили после себя в этой институции, которой является Берлинская биеннале, что оставили они после себя в физической сущности самой институции. Это слегка раздражало, потому что я лично не верю в то, что с приходом каждого нового куратора всё, что происходило раньше, должно быть стёрто начисто, и начинать надо каждый раз с чистого листа. Нет этого чистого листа. Потому для меня было очень важно сделать заявление о том, что всё уже запущено в работу, всё уже движется, и я не на девственной почве работаю, которую ещё никто не культивировал. Очень важно учитывать всё, что предыдущие кураторы сделали, каких они были убеждений, какие смещения произошли в выставочной практике.

Когда я предложила свою концепцию Берлинской биеннале, в комитете мне напомнили о том, что новая выставка будет отмечена памятной датой – 20 лет со дня проведения первой Берлинской биеннале. Обычно я не придаю значения памятным датам. Нет, я, конечно, думаю о памятных исторических датах, но мне хочется держаться от всего этого подальше. Имея это в виду, тем не менее мне пришлось поразмышлять об этой биеннале с первого выпуска до девятого и подумать ещё о том, как это будущее событие может выглядеть. И очень увлекательно оказалось оглядеться назад, вспомнить самое начало. Есть много любопытных моментов в воспоминаниях участников, и я хочу посмотреть на это прошлое как бы со стороны.

Сегодня мы сидим здесь, во дворике Института современного искусства, разместившегося в здании бывшей маргариновой фабрики в Митте. Оно было полностью опустошено и безжизненно, когда группа молодых начинающих активистов от искусства заняла это пространство и превратила его в культурную институцию. Первая, вторая, третья Берлинские биеннале происходили в совершенно другом режиме. Не было ещё чётких правил, годилось и шло в дело всё, что попалось под руку. Потом уже, когда первичная инициатива стала официальным учреждением, были установлены и правила. И я думала, как же это случилось, что площадки первой биеннале, которые были вот здесь, на этой самой улице, больше не доступны. Для меня интересно, как биеннале трансформировала эту часть города в то, что мы видим сегодня как Митте. И это важная часть диалога.


Lorrena Gutiérrez Camejo, ¿Dónde están los héroes? [Where are the heroes?], 2015–16. Courtesy Lorena Gutiérrez Camejo

Какие темы вы хотите затронуть и что, по вашему мнению, зритель получит от этой биеннале?

Мы обращаемся к теме нынешнего коллективного состояния безумия, и мы хотим ему противостоять. Другого пути просто нет. В последнее время много тайного становится явным, и это вывело многих людей из спячки. Такие вещи просто вторгаются в наше жизненное пространство. Это происходит повсюду. Какие-то исторические травмы снова повторяются, это что-то, чему, как нам казалось, уже никогда больше не позволят вернуться, и вот это снова происходит у нас на глазах.

Нетрудно заметить, что к власти приходят всё более консервативные правительственные фракции. Это можно наблюдать в Бразилии, в Камеруне, вот теперь и в Австрии, Германии. А мы готовы предложить свой план противостояния этому коллективному безумию. Мы не можем сидеть спокойно и довольствоваться тем, что мы такие благопристойные граждане, потому что этим ведь делу не поможешь.

Что касается Берлинской биеннале, начинать нужно с факта месторасположения Европы и места, которое занимает Берлин в этих географических рамках. Для меня Берлин – удивительный город ещё и потому, что он вызывает разные воспоминания о себе у разных людей. Разные истории, которые так воздействуют на людей в противоположных частях света, все эти истории сформулированы в этом городе и в Европе.

Я хочу напомнить аудитории биеннале, что мы все вместе должны это обсудить. В Южной Африке много думают о будущем. Там черты этого будущего уже почти проступают, а тут нам мешает тяжёлое прошлое, за которое многие ещё цепляются, в то время как кто-то просто хочет избавиться от него.

В Уитской школе искусств я преподаю студентам из различных слоёв общества, есть и такие студенты, чьи родители весьма преуспевали при апартеиде. Ясно же, что и эти ребята пользовались привилегиями в системе. Я вовсе не собираюсь отнимать у них эти привилегии и выбросить всё это на помойку, я хочу принять это как факт и работать со всеми возможными ракурсами для того, чтобы разрушить границы между всякими «иметь» и «не иметь».

Часто молодые люди говорят, что, мол, «да я же ещё и не родился, когда все эти исторические события происходили». Что ж, должна сказать, что это не довод. Потому что те студенты, которые до сих пор страдают от тех исторических конструктов, тоже тогда ещё не родились. Но история им до сих пор противостоит. И я столкнусь с этим в аудитории, я это знаю. В самом деле, я не хочу ставить это им в вину, но эти неприятные исторические построения являются частью нашего настоящего, поэтому давайте все вместе с этим разберёмся! Недостаточно сказать, что вот «это не моя история» или «это ко мне не относится». Давайте не будем застревать в прошлом, нам нужно найти правильные инструменты для движения вперёд.

Афро-карибский мыслитель Франц Фанон утверждал, что программа по переустройству, по деколонизации «не может быть осуществлена при помощи колдовства, или методом шока, или путём дружеского приятия» (The Wretched of the Earth, 1961). И вот, работая в сфере образования, я нередко наблюдаю, как формируется предубеждение. Студенты ведут идеологические битвы, а к третьему году обучения взаимоотношения в корне меняются. Они начинают дружить, дружить по-настоящему, и это проявляется не только внешне, они могут сидеть и спорить о чём-то по-доброму и довольно продуктивно.

Современное африканское искусство стало хорошо продаваться в 2017-м. Арт-ярмарка 1-54 представила коллекционерам из разных стран молодых талантов со всего континента. The Zeitz Museum, Музей современного искусства Африки, открылся в Кейптауне в сентябре прошлого года. Эксперты предсказывают и плодотворный 2018-й. Каким вы видите влияние африканского искусства на искусство мировое?

Я не знаю, что такое африканское искусство. Африканское искусство – это что?

Полагаю, на этот вопрос не очень легко ответить. Но это словосочетание нельзя считать абсолютно неправильным. Я имею в виду «искусство, созданное современным художником африканского происхождения».

Так точнее. Но всё же я всегда считала обе формулировки весьма проблематичными, потому что это категории западного образца. Во многих частях Африки художники не болтаются в своих мастерских, пребывая в размышлениях о современном африканском искусстве, они искусством занимаются. Они об этих категориях не думают. Только когда произведение искусства попадает в западный контекст, оно становится современным африканским искусством.


Donna Kukama, Chapter P: The-Not-Not-Educational-Spirits, 2017, durational performance within "I’m Not Who You Think I’m Not #1," 7.7.2017. Photo by Anthea Schaap

Всегда трудно избежать ошибочного толкования, если речь заходит о культурной принадлежности и художественной практике.

Я вам могу задать точно такой же вопрос. Вот что интересно, ведь в Южной Африке или в Бразилии люди не размышляют о «европейском» современном искусстве. Это взгляд из конкретной перспективы. И если вы спросите меня, кто субъект этого взгляда, то ответ на этот вопрос может оказаться не так прост, как кажется.

Что касается арт-рынка, должна сказать, это для меня другой мир вообще. Я знаю, он существует, и я осознаю его значимость. В последнее время меня всё чаще и чаще люди спрашивают о Музее современного искусства Африки (Zeitz MoCAA). Поэтому я знала, что этот вопрос назреет! Музей пришёл к тому, что у людей он стал реально ассоциироваться с Африкой. Столько средств было вложено в развитие музея, всё так наглядно. Люди в Европе и Америке говорят о музее так, будто в этом музее наше спасение. На самом деле он нас откинул назад. Ничего он не изменил! Сам факт, что Zeitz MoCAA находится на африканской земле, не меняет ни его вида, ни его содержания. На самом деле это – евроцентричный музей в Африке.

Тем не менее я согласна с тем, что арт-ярмарка 1-54 сдвинула кое-что на рынке и что художники считают себя гражданами своего континента. Зимбабве заслуживает особого внимания. Экономика страны пошла на спад и всё ещё слаба из-за экономических санкций. Но начиная с Рафаэля Чикуквы, главного куратора Национальной галереи Зимбабве, который выбил павильон Зимбабве в Венеции, что-то стало происходить. Художники этой страны продолжали работать в жесточайших экономических условиях – они работали вместе и создали групповые арт-площадки, предоставив рабочее и выставочное пространство для большего количества участников. Это был поступок, который помог очень многим художникам вырваться из нищеты. Это очевидно. Для меня 1-54, безусловно, важнее Zeitz MoCAA в этом смысле. Новый же музей сформировал снова те же иерархии, вот и всё.

Я много работаю со студентами в своих проектах. Это помогает продолжать диалог между поколениями. Как я уже упоминала, студенты становятся другими людьми с годами. Иммерсивная инсталляция Месшак Габа Museum of Contemporary African Art (19972002) очень много значит для меня, потому что этот проект связан с темой создания собственных организаций. «У меня музей без стен», – говорит Габа. – «Это не модель… это всего лишь вопрос». Я стараюсь донести до своих студентов мысль о том, что никто их не ждёт с распростёртыми объятиями у врат университета, никто их не отведёт за ручку в галерею и не предоставит им шанс использовать свои бесчисленные возможности. Вместо того чтобы ждать помощи от кого-то, нужно создавать свои самоуправляемые площадки, создавать места для творческих экспериментов и создавать свой мир, взять это дело в свои руки. На независимых площадках можно развивать те идеи, которые жизненно важны для них самих. Габа говорит, что «это всего лишь вопрос». Но это же отличная модель!


Кадр из фильма Эндрю Росси Bronx Gothic (2017), представляющий Оквуи Окпоквасили во время перформанса Bronx Gothic © Andrew Rossi

В заключение нашей беседы хочу вам задать вопрос: кого из избранных для участия в Берлинской биеннале вы могли бы особо выделить?

Выделить кого-то одного очень трудно. Может быть, стоит назвать работу нью-йоркского хореографа и исполнительницы Оквуи Окпоквасили. Для 10-й Берлинской биеннале она работала над партитурой коллективной жалобной песни. Её вдохновил способ протеста женщин Южной Нигерии против патриархальности, он называется «сидя у мужика на голове». Песня-жалоба будет исполнена самой Окпоквасили и небольшой группой исполнителей. Проект Окпоквасили – это как пульс пространства. Если бы можно было представить, что у каждого пространства есть сердце, то её проект стал бы сердцебиением этого места, он дышит и создаёт новые впечатления. Иногда он ещё больше «активизируется», если есть взаимодействие между участниками и зрителями.


Габи Нгкобо, куратор 10-й Берлинской биеннале современного искусства.  Фото: Masimba Sasa