Каким был 2014 год для современного искусства в России?
30/12/2014
В этом году мы снова проводили наш традиционный опрос – о важнейших событиях 2014 года в искусстве и культуре России, Скандинавии и стран Балтии. Ответы наших респондентов мы снова объединили в несколько блоков. Сегодня мы предлагаем мнения нескольких художников, кураторов, арт-критиков и главного редактора профильного издания о том, что происходило и происходит в России. Отвечают Олеся Туркина, Дамир Муратов, Валентин Дьяконов, Дмитрий Озерков, Евгений Гранильщиков, Дмитрий Булатов, Дмитрий Булныгин и Милена Орлова. Мы задали им три вопроса: «На ваш взгляд, какими были самые заметные тенденции и важнейшие события в современном искусстве? Самый большой сюрприз и самое серьёзное разочарование года? Что, на ваш взгляд, стоило бы поменять в современном искусстве?» Год этот был крайне непростой для страны, что, безусловно, отразилось в ответах. Тем интереснее их читать.
Олеся Туркина, куратор, арт-критик
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Начну с того, что я не доверяю рейтингам, и традиция провожать старый год, вспомнив и обо всём хорошем, и о плохом, мне чужда. В тоже время, как утверждал Велимир Хлебников, между гражданином неба и гражданином тела заключён договор. В этом смысле, наверное, можно говорить о планетарном воздействии земных событий, в том числе и тех, что произошли в области искусства и наооборот. Что проявилось и стало более или менее очевидным за прошедшие 365 дней? На наших глазах тихо скончался один из мифов, которые возникли двадцать пять лет назад после падения Берлинской стены, миф о глобализации. Стало ясно, что глобализация невозможна. Это разочарование, наверное, можно сравнить с горечью утраты идеи перманентной революции когда-то. И дело не только в том, что идея глобального в искусстве претерпела трансформацию. Как всякий универсальный миф, глобализация разбилась о то, что можно назвать «производственными отношениями» в нематериальном мире искусства. Что же осталось на руинах этого мифа? Образование и надежда на то, что, как говорил когда-то Николай Фёдоров, в будущем люди будут делиться не на бедных и богатых, а на знающих и незнающих.
Из экспозиции Петра Белого «Эстетика спортивления» в рамках проекта «Квартирное искусство как домашнее сопротивление». Фото: Иван Карпов, art1.ru
2. Сюрпризы и разочарования года
Я не буду говорить о политике, потому что в аду нет ни сюрпризов, ни разочарований.
Если вернуться к искусству, то и другое было свойственно Манифесте 10, которая прошла в этому году в Эрмитаже. Сюрпризом стало само проведение Манифесты в России, казалось бы, не в самое подходящее время, во время нисходящих надежд, утраченных иллюзий и полной растерянности. К тому же Манифеста впервые прошла в такой институции, как Государственный Эрмитаж. Сюрпризом стали работы Томаса Хиршхорна, Эрика Лисхаута, рокировка, осуществлённая Каспером Кёнигом, заменившего модернистскую героику Анри Матисса на Марлен Дюма и Николь Айзенман в Зимнем дворце. Сюрпризом стала публичная программа, которую развернула Иоанна Варша, следуя заветам футуристов, на улицах и площадях, на вокзале и в коммунальной квартире. Кстати, именно Иоанна предоставила нам (вместе с Романом Осминкиным) возможность сделать проект «Квартирное искусство как домашнее сопротивление» в коммунальной квартире, отчасти воскресив совесткую традицию андеграундых показов, выставок и перформансов, в котором приняло участие более ста художников. Компенсировало ли это минимальное включение в главный проект российских художников? Нет. Возможно, в будущем этот «вежливый отказ» современному российскому искусству компенсируется обширной образовательной программой, осуществлённой Манифестой.
Gerhard Richter в Эрмитаже. Фото: Александр Лаврентьев
3. Что нужно поменять?
Искусство само должно всё поменять, и прежде всего – точку зрения на мир, став в этом смысле политическим искусством.
Дамир Муратов, художник
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
За тенденциями не слежу, вернее, ничего не могу выделить.
2. Сюрпризы и разочарования года
И здесь я тоже ничего не могу сказать.
3. Что нужно поменять?
Современному искусству – поменьше чувства собственной важности.
Валентин Дьяконов, арт-критик, куратор
1–3.
Весной 2014 года, после того как прошёл референдум о присоединении Крыма к России, латвийский художник Кришс Салманис по политическим соображениям отказался участвовать в моём кураторском проекте «Детектив». Я уговорил его визуализировать бойкот. Экспликация к неприехавшей работе недвусмысленно демонстрирует причины, а пустой монитор – следствия отказа.
Фото: Валентин Дьяконов
Считаю совершенно излишним еще раз писать о внешней и внутренней политике России. Есть, слава богу, люди, способные на это куда лучше меня, например, Дмитрий Бутрин. Роль гуманитария в такие времена прекрасно, на мой взгляд, отрефлексирована Умберто Эко. С той разницей, что Эко пишет о территориально (но не идеологически) далёком контексте, а я живу в стране-агрессоре. Когда делать моё дело – писать, готовить выставки, спорить – станет невозможным, и ситуация, и моё отношение к происходящему, скорее всего, изменятся. Пока культурная политика российского правительства напоминает афоризм Брехта из «Ме-ти»: «Общепризнанным должно стать, что всякая страна, в которой нужна особая нравственность, управляется плохо». Мне кажется, что закон о пропаганде гомосексуализма, выступления министра культуры о современном искусстве и критическом кино, сравнение Эрика Булатова с Гитлером, прозвучавшее из уст замминистра культуры, – примеры того, как власть внедряет клоунов в надстройку для того, чтобы скрыть катастрофические процессы в базе, то есть экономике. Это дымовая завеса над порядком вещей, удобным тем, кто неплохо устроился в последние сроки Путина и Медведева, а сегодня хочет сохранить активы. А может, пропаганда «традиционных» (а на деле – простых, рефлекторных, как плевок на тротуар) – ценностей лишь часть логичной при таких стремлениях элиты политики закрепощения России – привязки к «земле предков», на которой выживание подчинено жёсткому распорядку.
Меня уже года два интересует «вес искусства» (наверняка есть более понятная и общепринятая терминология, но я её пока не нашел). «Вес» – это соотношение физического присутствия произведения искусства с превалирующими политическими и экономическими условиями: чьё место оно занимает и какую, собственно, работу в обществе производит. Критика, допустим, может отъесть кусочек от экономической или политической значимости произведения, но зато благодаря своей связи с печатным станком повысит его узнаваемость, а стало быть, и относительный вес в печатном эквиваленте. Эта сложносоставная категория не имеет, конечно, абсолютного выражения: каждое произведение, появляясь на свет, обрастает весом, как днище корабля – кораллами, и он меняется в зависимости от тысячи факторов. Более того, тяжелая или легкая работа – не столь важно. В такой политической ситуации, наверное, самым честным для автора будет стремиться к невесомости, то есть не выпускать произведение в те контексты, где оно потенциально обрастет тяжелыми коннотациями. Так что бойкот – несмотря на то, что я лично уговаривал Кришса отказаться от его решения, – представляется мне решением единственно правильным. Правда, один из российских участников «Детектива» говорил мне, что этот жест – уже новое произведение. Ну и пусть: Кришсу нет необходимости брать за него ответственность.
Но нельзя и осуждать художников, стремящихся усилить вес своих работ в противостоянии ситуации. Как нельзя и заранее приветствовать тех, кто придаёт своим работам однозначно политический вес или, наоборот, ведёт себя подчеркнуто аполитично. Пусть вес не определён изначально, но его зависимость от политики и экономики задана заранее, так же как любой физический объект на поверхности земли подчиняется законам физики. И когда работа учитывает в своей структуре и фактуре экономические и политические обстоятельства, прямо на них не ссылаясь, это всегда важно.
В нашей политической ситуации трудно обойтись без личного стремления сбежать куда-нибудь – за границу, например, или риторически, через рационализацию с помощью исторического материализма, кейнсианства или старого доброго фатализма. В моем внутреннем кармане-уходе располагается немецкий художник Вольс (Wols). Встречи с ним в 2014-м были краткими, но частыми. Во-первых, я видел его ретроспективу в Мадриде, в музее Рейна-София. Во-вторых, его работы привезли на замечательную выставку «Пути немецкого искусства» в ММСИ. Вольс, как и всякий антифашист, человек трудной судьбы. Начинал как фотограф, позже переключился на абстрактную графику и – уже после войны, когда им стали по-настоящему интересоваться – живопись. Вольс – тот удивительный и счастливый для каждого любителя искусства случай, когда вес произведения меняется прямо на глазах. Работа как будто переходит из твёрдого в жидкое, потом в газообразное (то есть – «не лучше ли вспоминать о Вольсе, чем смотреть?») состояние прямо на глазах. Мне кажется, ему удалось передать бесперебойное беспокойство живой материи, и это, как только присмотришься к ритму линий, зрелище вне сформированного иконографией и иконологией аппарата восприятия. Недавно украинские художники открыли выставку «Референдум о выходе из состава человечества», тема в эпоху расцвета аргументов и контраргументов очень актуальная. Вот, кажется, Вольс знал, где выход.
Thomas Hirschhorn в Эрмитаже. Фото: Александр Лаврентьев
Дмитрий Озерков, заведующий Cектором современного искусства Государственного Эрмитажа
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Мне не кажется, что в этом году в регионе происходило нечто исключительно важное помимо, это может показаться нескромным, проведённой нами Манифесты 10. Манифеста оказалась на пике разговоров о политике, законах, войне. Будучи по определению не просто художественным, но и социальным проектом, Манифеста имела шансы поставить и решить серьезные вопросы. Созданная на месте снесенной Берлинской стены и задуманная как место острого разговора о разъединении и объединении, о разнице менталитетов, в Петербурге она стала прежде всего художественной выставкой, лишь отчасти проблематизирующей политические проблемы страны, в которой была организована. Но Манифеста оказалась бесконечно важной для Эрмитажа, и это было лучшим подарком к юбилею. Как сказал Каспер Кёниг, в Эрмитаже есть всё, так что ему сложно что-то подарить. Поэтому подарок живого искусства – самое лучшее. Не справившись, вероятно, со своей внутренней задачей, не став однозначным политическим стейтментом, Манифеста оказалась отличным опытом проведения фестиваля современного искусства в старинном музее: такого никто не видел никогда. Не думаю, что это уже породило какую-то тенденцию, пока её не видно. Но само ощущение от того, что современное искусство – лишь часть, лишь последняя страница истории искусства, принадлежащей универсальному музею. Вторым событием в Эрмитаже, последовавшим сразу после Манифесты, стало полное открытие здания Главного Штаба – теперь самого большого музея искусства XIX, XX и XXI вв. в регионе.
2. Сюрпризы и разочарования года
В ответе выше – сюрприз, разочарования в искусстве нет.
3. Что нужно поменять?
Исследователям следует отделить политический активизм от изобразительного искусства. Перформанс «Пусси Райот» в церкви – это политический и антиклерикальный протест. То, что он выдержан в форме искусства, говорит о том, что общество в кризисе. Свидетельство этого – кризис в искусстве. Следствием этой ситуации может стать то, что искусство в его привычных формах вообще перестанет быть актуальным для общества.
Евгений Гранильщиков, художник
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Трудно однозначно выделить какие-то события в искусстве этого года. На мой взгляд, они логично вписывались в конъюнктуру времени. Все биеннальные или камерные выставки не стали чем-то большим, чем обычно.
2. Сюрпризы и разочарования года
Я сразу пропущу первую часть вопроса и отвечу на вторую, о разочарованиях, поскольку в некотором смысле они стали сюрпризами, но с отрицательным знаком.
В данном случае я не могу не коснуться политический жизни моей страны, поскольку искусство здесь не сможет остаться в стороне и художникам всё-таки придется комментировать ситуацию, в которой мы оказались сегодня. И это так ещё и потому, что профессия журналиста в этом году была окончательно дискредитирована. Мы видим девальвацию истории, совпавшую с девальвацией рубля (возможно, эти явления в этот раз связаны довольно буквально). Мы имеем сокрытую, необъявленную войну, в которой, я убежден, – ровно наполовину вина как раз журналистов.
В начале года в феврале были вынесены приговоры некоторым участникам митинга на Болотной площади. Ни в чём не повинные люди (судья так не считал) были осуждены и получили от трёх до четырёх лет тюрьмы. С этого для меня началась череда трагедий этого года.
Российское общество, как бы оно сегодня ни было расколото, оказалось в оцепенении. Никто не ожидал Крыма, никто не ждал войны, никто не думал, что с полок магазинов может исчезнуть множество продуктов.
Буквально вчера мы жили в другой стране.
В целом ситуацию очень сложно прокомментировать. Набирая этот текст, я понимаю, что упускаю множество других разочарований.
Весь травматичный опыт этого года должен быть осмыслен художниками и молодыми режиссёрами. Мне казалось, что все эти события должны породить новую волну, например, независимого, документального кино, но этого не произошло. Политического искусства в России сегодня явно недостаточно. Так же как и осмысленных аналитических текстов о политике.
3. Что нужно поменять?
Я считаю, что менять что-то можно только личным примером, что я и стараюсь делать.
Кадр из Unfinished film Евгения Гранильщикова, работы, выставленной сейчас на выставке «Большие надежды» в Манеже
Дмитрий Булатов, куратор
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Самая заметная тенденция сегодня – это стремление к воспроизводству чего-то уже прожитого и пройденного ранее. Как оказалось, мы живем во времена реконструкторов и реставраторов. Это – худшее, что могло с нами произойти. Основной чертой этой тенденции в искусстве я бы назвал растиражированность практик, которые по тем или иным причинам оказались лишены насыщенности и внутреннего смысла. Риторика таких проектов и рассуждений обычно строится на концепции отказа – она не подразумевает привнесения никаких новых сущностей. Иными словами, вместо активного «живого» времени, определяемого как мера изменений художественной системы и художника, мы встречаемся с «мёртвым» временем, вычисляемым через повторяющиеся события: временем, для которого нет и не может быть ничего нового. Безусловно, у подобного «мейнстрима» – если под «мейнстримом» понимать некий устойчивый свод художественных приёмов и стратегий – есть важная культурно-канализационная роль. Она заключается в том, чтобы освободить искусство от уже усвоенных практик прошлого. Тем самым дебанализировав наше восприятие окружающего. И в этом я вижу позитивную динамику происходящего процесса.
2. Сюрпризы и разочарования года
Если говорить о сюрпризах, то в этом году они не были связаны с искусством. Для меня 2014 год – это год русской философии XIX века, преломленной через события на Украине. Та легкость, с которой Россия нарушила международное право и собственные обязательства, явилась полной неожиданностью для многих моих коллег. Безусловно, все эти действия можно рассматривать как закономерный итог развития страны – с разрушением сложившихся в 1990-е годы либеральных устоев, ограничением прав и свобод человека. Всё это так. Однако то, с какой скоростью Россия противопоставила себя всему миру, то, с каким облегчением она приняла на себя роль страны-изгоя – не может не удивлять. Как выразилась по этому поводу Людмила Улицкая – «Моя страна больна». Вроде бы всё правильно, если мы считаем логику неотъемлемой частью российской жизни. Однако напомню, что уже в XIX веке многие русские философы (Киреевский, Хомяков, Чаадаев и др.) указывали на то, что Россия своим существованием скорее очерчивает границы логики и рационального мышления, нежели подтверждает их. В своих работах эти авторы уделяли большое внимание аутизму и бессознательности российской жизни, полагая именно эти черты залогом цельности страны. Чтобы происходящее сегодня не являлось для нас сюрпризом, я думаю, нам стоит заново открыть для себя русскую философию XIX века.
3. Что нужно поменять?
Всё зависит от того, как мы сформулируем для себя понятие современности, современного искусства и какую роль отведём художникам в этой системе. Как следствие – мы будем либо участвовать в процессах мышления и деятельности, связанных с эпохой постиндустриального общества, либо оперировать исключительно индустриальными смыслами. Даже не подозревая, что эти смыслы – подобно географической карте – большей частью уже освоены в мире. С системной точки зрения российское искусство совершенно неадекватно миру и заключается в транслировании индустриальных смыслов на территории, в которых системообразующим фактором является постиндустриальная экономика. Если осознание этой ситуации нам удастся перевести в рамки практической деятельности, то я не исключаю, что ситуация может измениться. Это, кстати, касается не только России – любой страны. Что это значит для современного искусства? Это значит, что нам нужно по-новому выстраивать связи между художественными и технологическими факультетами, инициировать программы для художников, желающих работать с новыми технологиями, содействовать развитию разного рода исследовательских институций, устраивать выставки и конференции, выпускать книги. Ибо всё это – элементы единой экономики «общества знаний», экономики, к которой мы всё равно рано или поздно придём.
Проект Дмитрия Булныгина «И.Репин» в Самаре
Дмитрий Булныгин, художник
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Честно говоря, я не заметил в 2014 году каких-либо серьёзных тенденций и т.н. важных событий.
2. Сюрпризы и разочарования года
Сюрприз и разочарование – это политика России в отношении Украины, особенно то, как российское большинство вторит безумной телеге местных телеканалов про фашистов, ситуацию и т.д. Такого пи…ца я не видел давно.
3. Что нужно поменять?
Не понимаю, что значит «менять в искусстве».
Милена Орлова, главный редактор The Art Newspaper Russia
1. Самые заметные тенденции в 2014 году?
Если говорить о России, то ключевым событием, на мой взгляд, стало проведение биеннале Манифеста в Петербурге, в Эрмитаже. В этом событии сошлись сразу несколько важных историй. Во-первых, это сопровождавшие это решение о проведении международной выставки в Петербурге дискуссии – должно ли арт-сообщество присоединиться к политическим санкциям против России или художники, наоборот, должны солидаризироваться? Я рада, что случился второй вариант и большинство приглашённых участников не отказались. Во-вторых, это тема внедрения современного искусства в классический музей, в случае Эрмитажа особенно показательная. Стоит напомнить, что впервые и Пушкинский музей в этом году устроил интервенцию произведений Вима Дельво в свои залы классического искусства. Наконец, важным было и то, что параллельная программа Манифесты показала, что несмотря ни на что, в обеих российских столицах работает много активных и интересных художников. Если говорить о Москве, то мне кажется очень важной реформа городских выставочных залов, которую проводит московский департамент культуры. Для такого мегаполиса, как Москва, очень важны не только блокбастеры, но и сеть локальных точек, где можно увидеть самых интересных современных художников.
2. Сюрпризы и разочарования года
Этот год для меня был связан скорее с разочарованиями. Закрылась самая старая и успешная ярмарка современного искусства «Арт-Москва». Многие планировавшиеся громкие обменные выставки, например, в рамках Года культуры России и Великобритании, были отменены или отложены до лучших времен. Наконец, меня очень разочаровывают отдельные заявления в адрес современного искусства, исходящие от российского министерства культуры, заставляющие вспомнить о риторике и идеологических установках советского времени о «правильном» и «неправильном» искусстве. На этом фоне приятным сюрпризом для меня стало шоу открытия Олимпиады в Сочи, где русский авангард был подан как одно из главных достижений нашей культуры. В ряду приятных сюрпризов я также назвала бы грандиозный мультимедийный проект Питера Гринуэя и Саскии Бодеке «Век русского авангарда», финансировавшийся Российским государством и показанный в московском Манеже, выставку «Постпоп. Между Востоком и Западом», открывшуюся в галерее Саатчи в Лондоне, где впервые российские художники в таком масштабе интегрированы в мировой процесс и показаны вместе с американскими, европейскими и китайскими коллегами.
Кадр из мультимедийного проекта Питера Гринуэя и Саскии Бодеке «Золотой век русского авангарда»
3. Что нужно поменять?
Не могу ответить на этот вопрос, потому что искусство настолько разное, что в одном случае будет уместен совет «Поменьше снобизма!», а в другом – наоборот: «Поменьше попсы!»
