Снимки и судьба
31/07/2017
«Братья Хенкины: открытие. Люди Ленинграда и Берлина 1920–30-х годов».
Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж, Главный штаб, 1 июля – 24 сентября 2017
Любительские фотоархивы – найденные на чердаках, доставшиеся по наследству от дальнего родственника или купленные на распродаже выморочного имущества коробки с негативами – стали сейчас одним из самых интересных и модных направлений, соединяющих в исследовании актуальные гуманитарные практики в сфере истории и социологии, антропологии и этнографии. Всего 10 лет прошло с тех пор, как было открыто имя Вивиан Майер, которая вела жизнь гувернантки, будучи, как теперь пишут, «одним из самых загадочных и талантливых фотографов ХХ века», – и вот неизвестный прежде пласт изображений изменил всю историю фотоискусства.
Фотографии братьев Хенкиных – в этом же ряду. Эрмитаж и Отдел современного искусства во главе с Дмитрием Озерковым поступили безошибочно, устроив выставку «Братья Хенкины: открытие. Люди Ленинграда и Берлина 1920–30-х годов». Помимо серьёзного развёрнутого заголовка она имеет ещё одно название, подходящее больше для цирковой труппы: «2 Хенкин 2» ассоциируется с буффонадой, но и метко характеризует показанный материал. Главное в фотографиях братьев Хенкиных составляет сама живая жизнь – тут есть городские сценки, спортивные соревнования, массовые гулянья, самодеятельные театральные представления, попросту застолья, сослуживцы, друзья и подруги, собаки, дети, родственники.
Евгений и Яков Хенкины родились в Ростове-на-Дону соответственно в 1900 и 1903 годах. Старший брат в 1926 году уезжает в Германию, а младший перебирается в Ленинград. В Берлине Евгений учится в высшей технической школе в Шарлоттенбурге, Яков в Ленинграде работает бухгалтером и инженером-экономистом в типографии, оба увлекаются фотографированием. Фотоаппарат в Советском Союзе относился к предметам роскоши, но во второй половине 1920-ых годов массовое фотолюбительское движение поощрялось и пропагандировалось. Впрочем, просуществовало оно недолго: какие-то десять лет спустя человек с фотокамерой уже вызывал подозрения. Евгений Хенкин в 1936 году уезжает из гитлеровской Германии и возвращается в сталинский СССР. После его ареста по обвинению в шпионаже и расстрела в 1937-м вслед за старшим братом легко мог последовать младший, но Якову Хенкину было суждено умереть в ноябре 1941 года от ран в полевом госпитале на Ленинградском фронте.
Как у многих людей из их поколения, жизнь братьев Хенкиных оказалась трагически короткой – всего по 38 лет: история ХХ века ни одному из братьев не оставляла шансов выжить. Евгений Хенкин разочаровался в карьере инженера и последние проведённые в Берлине годы выступал с игрой на терменвоксе, но фотография продолжала быть важной частью жизни, и он привёз негативы с собой в Ленинград. Совокупный архив братьев Хенкиных, сохранённый их родными, насчитывает больше семи тысяч изображений, из них только малая часть – выбранные кураторами 142 кадра – показаны на выставке.
Сопровождающее всякий просмотр архивных фото (и фотографий Хенкиных в том числе) пытливое разглядывание вызывает сложную эмоцию. Вслед за мнимым узнаванием или припоминанием возникает стойкий образ, лучше всего выраженный строчкой стихотворения Осипа Мандельштама 1934 года: «Ещё мы жизнью полны в высшей мере» – будто не замечая наползающую тень, делающую совсем иное понятие из двух слов в конце.
Чтобы рассказать историю жизни братьев Хенкиных и их увлечения фотографией, кураторами выставки выбран максимально театрализованный способ экспозиционной подачи. Самый большой зал в Главном штабе Эрмитажа крест-накрест разделён двумя диагоналями и превращён в подобие фотолаборатории. Одни снимки развешаны на прищепках и как будто сушатся, другие погружены в ванночки для проявки и промывки отпечатков. Но чёрные кюветы сделаны из металла и намертво прикреплены к столам – видные сквозь водяной слой лица и фигуры никак не получается оживить рябью на поверхности изображения. Всё заливающий красный свет создает ощущение напряжённости и опасности, одновременно оставляя смотрящего наедине с каждой фотографией. Помимо этого, все работы проецируются на стену зала в режиме непрерывного слайд-шоу.
Самый интересный эксперимент, который может поставить над собой зритель фотографий Хенкиных – не читая подписей, угадывать, где сделан тот или иной снимок: в Советском Союзе или Германии. Вот красивая светловолосая спортсменка позирует у перил, возможно, на мосту в парке: она модель Александра Самохвалова и Александра Дейнеки или же Лени Рифеншталь и Герхарда Кайля? А вот две молодые женщины играют с детьми во дворе между домами недавно построенного жилмассива. Самодельными качелями служит брошенная на уступ доска, и, подпрыгнув, одна из героинь остаётся висеть на фотографии в воздухе – так же и наше знание об эпохе 1930-х годов всё время даёт сбои при попытке определить страну по деталям фото.
Конечно, в попадающих в кадр незначительных деталях декора бывает заметна непривычная русскому глазу завершённость – всё то, что относится на счет немецкого «чувства формы». В берлинских фото Евгения Хенкина не просто больше буржуазности – показанные на них предметы, кажется, раз и навсегда прочно укоренены в пространстве. Этого не скажешь о быте, запечатлённом его братом: после революции в Советской России снялись с мест и поехали не только вещи, но понятия и смыслы (они до сих пор так и не могут остановиться).
Евгения и Якова Хенкиных никак нельзя назвать крупными фотохудожниками. Пусть нам теперь знакомы имена авторов, но эти фотографии лишь в небольшой степени – «авторские работы». Однако в том, как транслируется визуальный стандарт эпохи, есть особая ценность. Передовые приёмы фотографов своего времени не становятся здесь частью оригинального художественного языка – они используются просто потому, что «так тоже можно». Прямо на наших глазах ходы, заданные Августом Зандером, Александром Родченко, конструктивистской фотографией, превращаются в общее место, и бывает интересно почувствовать эту скорость коммуникации.
Вот Яков Хенкин в каком-то ленинградском ресторане снимает человека, чьи руки одновременно заняты бокалом и стаканом, и этот рассчитанный на комическую реакцию снимок явно подготовлен и срежиссирован: держа бокал в правой руке, левой рукой герой несёт ко рту стакан, который сверх того удвоен долгой фотовыдержкой. Так иногда возникает необычная и непреднамеренная современность в случайных и отбракованных кадрах: вот Евгений Хенкин ловит прямой взгляд в камеру человека в каком-то интерьере, заполненном активным движением: люди входят в кадр с двух сторон, ещё сильнее зауживая вертикаль снимка, в белом нечётком мазке справа угадывается рукав пиджака, но главный персонаж продолжает смотреть сквозь всю комнату, и его лицо на самом дальнем плане дано чётко в фокусе. Стоит помнить: от мира с фотографий Хенкиных мало что останется через пять-десять лет. А пока что в приятельском разговоре двух военных, сидящих на скамейке у эстрады в ленинградском парке, явно возникает пауза: красивый майор отвернулся в сторону, комполка-артиллерист глядит с недоверчивым прищуром – и вместе с этими людьми и нажимающим кнопку затвора фотографом современный зритель делает свой шаг в трудно объяснимую пропасть между содержанием и выражением.
