Ненадёжный рассказчик
COSMOSCOW vs Кабаковы в Москве
08/09/2018
Мне уже доводилось писать о том, что в современном искусстве весьма интригует образ ненадёжного рассказчика. Когда ты думаешь, что тебя ведёт по тернистой дороге эмоций и смыслов разумный поводырь. А он оборачивается в итоге трикстером или, хуже того, злодеем. Сам образ этого ненадёжного рассказчика сформировался на заре рождения детективной литературы. Мир «готического романа» XVIII века был ещё и констатацией обретения человечеством таких «прелестей жизни», как психозы, неврозы, шизоанализ и разомкнутость «Цепи Бытия»…
Сегодня эта фигура «ненадёжного рассказчика» актуальна как никогда. Что за окном? Атака медиаполей, зомби-агитпроп всех мастей, изуверившееся в ценностях человечество… Самому себе верить боязно. Одновременно сегодня в тотальном круговороте фейка и потребления людей мучит жажда обрести Твердь, неотчуждаемую Истину. В этой складке – от недоверия к откровению – мы и ворочаемся. Такую складчатую структуру психозов и неврозов современных землян представляет на своих мегавыставках Илья Кабаков с супругой Эмилией.
Фрагмент инсталляции «Объекты его жизни» Ильи и Эмилии Кабаковых (2005) в экспозции «В будущее возьмут не всех»
Выпестованный на протяжении всего творческого пути образ вымышленного персонажа, которому Кабаков передоверяет факты разных биографий, создавая типического «маленького» человека, интеллигента – художника Страны Советов, как раз точно рифмуется с темой старинного ненадёжного рассказчика. Об этом в каталоге выставке Ильи и Эмилии Кабаковых «В будущее возьмут не всех» написал куратор Роберт Сторр. Выставка открылась в Третьяковской галерее. Продлится до 13 января 2019 года. Это завершающая часть трилогии. Первые две были в лондонской Тейт Модерн и в Государственном Эрмитаже. Обратимся к тексту Роберта Сторра: «Исполненная антилитературных предубеждений, источником которых являлся американский формализм, в 1940–1960-х годах проповедуемый Клементом Гринбергом, а затем, в 1970–1980-х подхваченный и развитый его адептами вроде Майкла Фрида, ополчившегося на «театральность» инсталляции, художественная публика в США была озадачена, лишь стоило ей осознать истинную природу и масштаб того, что Илья Кабаков делал прямо у неё на глазах – сначала самостоятельно, а затем в паре с Эмилией. Радикально меняя эстетическую динамику модернизма и постмодернизма путем активизации повествования, Кабаковы вносят свой вклад в общее дело наряду с Филиппом Гастоном, Майклом Нельсоном, Синди Шерман и многими другими современниками или почти современниками, которые, работая в разных медиумах, вводят фигуру ненадёжного нарратора, обладающего „языковым даром” в двусмысленном значении этого выражения» (перевод Андрея Фоменко). Сторр далее говорит о преодолении «форматного» концептуализма в нём самом благодаря «утверждению фикции и иллюзии в качестве базовых составляющих концептуального искусства», а также «стремлению к трансценденции посредством фантастической машинерии».
Читая эти пассажи, сразу вспоминаешь лист из альбома «Десять персонажей» (1970–1974). Тушью и пером нарисован тоннель из ангельских крыльев, открывающийся в перспективу светового окулюса. Именно так в XVII и XVIII веках создавали машинерию «облачного присутствия» божеств на сцене старинного театра, доказательство чему – листы немецких и итальянских сценографов барокко с подобными спиралями, тоннелями облаков, демонстрирующиеся на выставке «Гипноз пространства» в ГМЗ Царицыно. Перистая складчатость в обоих случаях заставляет вспомнить идеи Жиля Делёза об универсальной складчатости барочного мира, в котором лейбницская монада чревата бесконечным развёртыванием актуальных возможностей воплощения бесконечности. Той самой, что скрыта в монаде как в комнате без окон, проектном чертеже… Подобная вариативность, заряженная поисками идеала, удивительным способом сближает парадоксальные, оксюморонные щедроты барокко, «ненадёжные рассказы» романтического концептуалиста Кабакова и виртуальные пространства идентичности сегодняшней культуры…
Илья Кабаков. Вокноглядящий Архипов. 1970–1974. Лист из альбома «Десять персонажей». Бумага, тушь, перо. Частное собрание
Д.Торелли. Сценография оперы «Свадьба Фетиды и Пелея» Ф.Кавалли, О.Персиани. Офорт. Франция, Париж. 1654
Совершенно неважно поэтому, какой вариант выставки мы застали. Тейтовский я не видел. Эрмитажный, инсталлированный Андреем Шелютто и Ириной Чекмарёвой, был более строг и логичен. Третьяковский, спроектированный Евгением Ассом, более поэтичен и психоделичен. Лабиринт «Альбом моей матери» и пустая комната, ждущая экспонаты, вводят в эмоциональный транс.
Кабаков сложен и многомерен. Его мир можно вертеть как борхесовский Алеф, каждая грань кристалла станет искриться мириадами возможностей правды о современном человеке. Однако ни одна из них не будет окончательно достоверной и единственной. Тем художник и велик.
Словно часть тотального проекта самого Кабакова, его протейной, даже трикстерской природы, воспринимаю постоянную ошибку почти всех выставок творчества художника и даже книг о нём. Широко известно одно произведение Ильи Иосифовича. На синем фоне муха и вверху слева слова Анны Борисовны Стоевой (в других версиях Евы Александровны Казарьянц) «Чья ЭТА муха?» Именно «эта» – буква «а» в указательном местоимении сразу переводит общение и интерпретацию на уровень личной биографии персонажа и зрителя. И в книгах о Кабакове двадцатилетней давности, и на новой выставке в ГТГ упорно даётся такая экспликация: «Чья ЭТО муха?» В местоимении конкретная буква женского рода «а» заменяется на среднее «о». Такая «очепятка» как будто срежиссирована самим художником, желающим спрятаться ещё в одной складке, ещё раз уйти от точности надёжного нарратора.
Характерно, что на открывшейся одновременно с выставкой Ильи и Эмилии Кабаковых ярмарке Cosmoscow лучшие стенды тоже так или иначе коррелировали с темой «ненадёжный рассказчик». Ведь когда в стране террор против культуры и искусства, подло солидаризироваться с гламуром и потреблением. Организаторы, участники Cosmoscow это понимают. Потому привлекают новое поколение, тонко мыслящее на тему самокритики, изнаночности и оборотничества «встречи с прекрасным».
Пётр Дьяков. Цезарь. 2018 © NAMEGALLERY
Организовавшаяся благодаря таланту директора Маргариты Пушкиной коммерческая ярмарка по праву снискала себе лавры большого фестиваля искусств, на котором предъявляются интересные некоммерческие программы и открываются новые не раскрученные имена. По сравнению с ярмарочными тяжеловесами Европы Cosmoscow более камерная, изысканная и недорогая. Работы классиков современного искусства из России (Дубосарского, Пивоварова) можно приобрести за 30–40 тыс. евро. Монументальные опусы молодых – в два раза дешевле. Логично, что на молодых Cosmoscow делает ставку. Их выставляют многие галереи. Им делают премии и мини-фестивали.
Фрагмент стенда Orekhov Gallery. Фото: Денис Булкатов
Известная молодая художница из Дагестана Таус Махачева стала художником года Cosmoscow 2018. В номинации Премия для молодых художников Credit Suisse – Cosmoscow победила петербургская художница Ася Маракулина. Её искусство как раз ловко и тонко представляет силки зрения, в которых одна иллюзорная модель, будто калька или папиросная бумага, накладывается на другую. Вышитые тонкие дорожки комнатных пространств, ламп, карнизов, оконных рам и решёток эпохи советского модернизма с солнечными лучами дополнены нежными лоскутками материи, что закрывают участки панно и превращаются в снопы света, заливающие комнату. Создаётся такой визуальный ребус об очень камерном переживании памяти, личной биографии в коридорах и ячейках личного места жизни. Зыбкость и призрачность тоже оттеняют тему ненадёжного рассказчика и неразрешимой тайны.
Самокритичность нового искусства, конечно же, совпадает с желанием ускользнуть от прямого высказывания и манифеста. Московская галерея Osnova, получившая вместе с воронежской галереей ХЛАМ приз за лучший стенд Cosmoscow, выставляет оммаж и одновременно разоблачение мифа Кабакова – инсталляцию Яна Гинзбурга «Мой жук». Вот уж где молодой художник понял, подхватил и трансформировал фантастическим способом тему «критика критики» и ненадёжного рассказа…
Павел Отдельнов. Артём 43°22′03.78″N,132°18′21.22″E. 2018
Лучшим стендом, по моему мнению, оказалась программа галереи JART. Представлены визави два мастера, Павел Отдельнов и Илья Трушевский. Тема – «Запретная зона». Входишь в бокс. Красивые, буржуазные вроде работы справа и слева: у Отдельнова яркие, сверкают как ювелирные изделия, у Трушевского каллиграфичные, «искусство для искусства». На поверку и те, и другие оказываются оборотнями. Малахиты и янтари Отдельнова – это увиденные с высоты птичьего полета территории мёртвых зон, резервуары для утилизации химических отходов, которые лишайниками покрывают землю. Родившийся и живший в зоне экологической катастрофы, Дзержинске Нижегородской области, Павел Отдельнов занимается изучением влияния этих «чёрных дыр» на экологию, социальную среду. Создаёт пластические квесты, в которых надо блуждать, а поводырь-рассказчик грозит вот-вот исчезнуть, оставив зрителя в растерянности и тоске. Уникальный честный опыт. Важный во время, когда потёмкинские деревни российской политики маскируют катастрофические хозяйственные и политические проблемы.
Каллиграфия Ильи Трушевского – это не досужие картинки для офисных стен. Это личный трагический опыт художника, проведшего пять лет в зоне заключения. Ажурной красоты линии заплетают узор колючей проволоки, а серебряные колкие штрихи на металлических пластинах – не дань японской каллиграфии, а движение технических модулей по рабочей поверхности в процессе производственного цикла… Трушевский был изолирован от щедрых впечатлений. И его испытание оказалось победой Художника. Даже те украдкой пойманные визуальные опыты, что он переживал на зоне ежедневно, преобразованы им в искусство. Если ты можешь не быть поэтом, художником, артистом etc, лучше им не быть. Но если не можешь не быть – будешь!!! Тема ненадёжного рассказа дарит надежду на то, что это изречение истинное.
