Foto

Искусство, которое не покупали и о котором не писали

Вилнис Вейш

О выставке Владимира Глушенкова «Мифология абсурда» в Художественном салоне Мукусалы и книге Дайны Аузини «Vladimirs Glušenkovs»

30/09/2018

С Владимиром Глушенковым я встречался два раза – и оба, к сожалению, заочно. Первая встреча произошла в 2010 году, вторая – сейчас. С искусством Глушенкова (1948) я познакомился через несколько месяцев после его смерти в декабре 2009 года, когда Латвийский центр современного искусства готовился к выставке «И ДРУГИЕ направления, поиски, художники», планировавшейся на конец 2010 года. Историк искусства Ирена Бужинска, непревзойдённый эксперт в вопросах маргиналий советского времени, уже несколько раз звала поехать в гости к Владимиру Глушенкову, потому что в экспозицию выставки предполагалось включить художников, работавших в советское время, творчество которых в силу тех или иных обстоятельств не было оценено по достоинству. Как водится, поездка откладывалась и откладывалась. А потом художник умер – слишком рано, в возрасте всего шестидесяти одного года. Так вышло, что гостить надо было уже у его вдовы Терезии, и визит прошёл под впечатлением недавних похорон. Хорошо помню небольшую квартирку в доме хрущёвских времён, ставшую также хранилищем творческого наследия художника: каждая щель между предметами скромной мебели была сметливо использована, чтобы впихнуть туда папки с рисунками, картины на пресс-картоне, записи. Картины были повсюду – на шкафу, за шкафом, между шкафом и диваном, и т.д. Картины были либо вынуты из рам, чтобы занимать меньше места, либо же в рамах они никогда и не были. Яркие рисунки с шаловливыми, загадочными или же откровенно эротическими сюжетами ощутимо контрастировали с нависающим ощущением, что они остались без своего творца и чётких перспектив на будущее – увидит ли их кто-то ещё или же эти куски картона будут только семейными реликвиями? Наводило тоску и ощущение, что вот так же, вероятнее всего, кончается жизнь многих художников, о которых мы так ничего и не узнаем. 


Владимир Глушенков. Beautiful Beach. 1991. Картон, темпера. 60 x 100 см. Коллекция Зузансов

О второй встрече позаботился Художественный салон Мукусалы – в обоих его выставочных залах сейчас можно увидеть масштабную ретроспективу работ Владимира Глушенкова «Мифология абсурда», к выставке также издана довольно объёмная иллюстрированная монография «Vladimirs Glušenkovs». Куратором экспозиции и автором исследования является Дайна Аузиня, издатель альбома – «Neputns». Куски картона, которые я видел прислонёнными к спинке стула, теперь вставлены в рамы. Тёплое освещение и тёмно-серый фон придают им блеск и солидность, так же как стеклянные витрины возводят в статус ценных реликвий общие тетради и записные книжки. Всего этого оказалось намного больше, чем я предполагал. Фактически состоялся акт канонизации – большую часть творческого наследия художника приобрели коллекционеры Янис и Дина Зузансы, это зафиксировано и заприходовано, и ясно, что истории латвийского искусства в дальнейшем придётся с этим считаться. Как пишет Дайна Аузиня в послесловии к книге: «История искусства периода оккупации постепенно пересматривается и переписывается. Из прежних официально признанных художественных авторитетов многие сохранили свои позиции. (…) Но некоторые понемногу откатываются на второй план, и на их месте зажигаются новые имена, которые десятилетиями оставались неизвестными».


Владимир Глушенков у мольберта в своей квартире в Гривском массиве. Конец 1970-х годов. Фото из семейного архива

Что же определяет особое место Владимира Глушенкова на картине искусства Латвии и почему оно вроде бы было на самой обочине, а теперь оказалось в центре внимания? Это скорее целое скопление обстоятельств, а не какая-то одна причина – какой-то судьбоносный запрет или конфликт. Художник был вполне продуктивен, имел соответствующее образование и был наделён своим, как теперь оказалось, неповторимым почерком, но попросту «о его искусстве не писали и его работы не покупали» (Дайна Аузиня).


Владимир Глушенков. Манифест. Новый стиль (обложка). 1976. Бумага, тушь, фломастер. 40,5 x 28 см. Коллекция Зузансов

Возможно, довольно часто причиной того, что работы Глушенкова не отбирались для показа на больших выставках с профессиональным жюри, было их своеобразное несоответствие стандарту фигуральной живописи (в центре его внимания всегда находились человеческие образы), или, как назвал это один современник, их «слабость». Под этим, скорее всего, подразумевались свойства рисунка, потому что фигуры довольно часто не вырисовывались анатомически правильно, пропорционально, они деформированы или не разработаны. Это поразительно, потому что Глушенков – выдающийся рисовальщик, о чём свидетельствуют его графические работы. Он был определённо способен нарисовать фигуры более «правильно» и на живописных работах, если бы это было его целью. Поражает, что качества рисунка в графике и в живописи столь разнятся – очевидно, художник осознанно отделял одну область от другой, и таким вот образом выражался и его темперамент, и подход, и художественная программа, которая, возможно, предусматривала отношение к самой живописи как к фикции какой-то другой живописи, подражанию. Что, однако, не означает, что она не была оригинальной. Просто в картинах Глушенкова нет такой тяжеловесной серьёзности, как в работах других живописцев советского времени, которые что-то очень непосредственно «отображают» или «выражают». Искусство Глушенкова является постмодернистским – и не только по признакам стилистических элементов, как это виртуозно представляет в своём исследовании Дайна Аузиня, а по своей сути: в нём могут спокойно уживаться подходы разных периодов, как будто бы несовместимые влияния, шутовство и зверская решимость. Надо думать, что именно такая была ему необходима, чтобы из года в год продолжать многократно отвергнутое движение к только тебе самому известной цели и следовать только побуждениям своего внутреннего развития.


Эротический мотив II. 1980. Бумага, тушь, акварель. 28,5 x 21 см. Коллекция Зузансов

Обратите внимание на размеры картин! Возможно, художник действительно работал с небольшими форматами только потому, что экономил краски (в книге упомянута эта версия) или считал, что картинам придётся вписываться в щели небольшой квартиры, а не в площади музейных залов. Однако как же ему пришло в голову вместить многофигурные композиции на мифологические темы в столь скромные размеры? Не выполнены ли они осознанно как репродукции, на которых мы видим работы классиков, например, в альбомах и журналах? Интересно, что работы Глушенкова великолепно выглядят именно в своих естественных размерах. Многоплановые композиции в них решены легко и непринуждённо. Зато впечатление меняется, когда ту же работу, не обращая внимания на величину размеров, разглядываешь в книге – кажется, что тут мы имеем дело с эскизом какой-то огромной картины или её неразработанной версией. Определённо стоит увидеть их в натуре!


Семья Глушенковых: Владимир, Терезия, Зигурдс, Петра и Криста. 1981. Фото из семейного архива

Дело обстояло вовсе не так, как будто Владимир Глушенков был совершенным аутсайдером или чудаком, хотя его современники подчёркивают его эксцентричность. Он фактически учился у тех же персонажей, которых и я хорошо узнал через каких-то неполных двадцать лет, – у легендарного учителя рисования Виталия Каркунова на отделении скульптуры Рижского училища прикладного искусства, у живописца Бориса Берзиньша и сценографа Гунарса Земгалса на отделении сценографии Академии художеств. Его трудовая деятельность также заслуживает самого глубокого уважения: так называемый Телевизионный театр, может быть, и не был самым престижным в Латвии, потому что страдал от недостатка средств, техники и таланта режиссёров, однако возможность реализоваться у Глушенкова там была. Интересно, что на телевидении свойства его таланта раскрылись далеко не столь ярко, как в самостоятельных работах. Очевидно, режиссёры телевидения или не смогли использовать весь потенциал художника, или в этом просто не было надобности. Если так, то не стоит удивляться, что он нередко называл свою основную работу «халтуркой». Слишком различные вкусы и стили.


Владимир и Терезия Глушенковы у своего дома на улице Пилсоню. 1973. Фото: Мара Брашмане. Семейный архив

Да, вкус и стиль! Вот они-то – ключевые слова, о которые могла бы споткнуться даже потенциально успешная карьера. Даже не так важно, был ли этот неприемлемый стиль сюрреализмом, поп-артом или чем-то другим. Вкус и стиль, как нам известно, являются верным пристанищем и настоящим бичом латвийского искусства, и Глушенков в них никоим образом не вписывался. В книге есть очень смешной эпизод, о котором рассказывает Миервалдис Полис – один из немногих сподвижников Глушенкова. Речь идёт о студенческой выставке 1973 года в мастерской Академии художеств – той самой, которая вошла в художественный фольклор как «Выставка собак». В ней приняли участие также Полис и Марис Аргалис, и с неё, кажется, и начался латвийский фотореализм. Работы Глушенкова на этой выставке заняли целую стену. Увидев нарисованные им голые тела, тяжеловесы латвийского искусства – Индулис Зариньш, Борис Берзиньш и Петерис Постажс – поддались истерии главного соцреалиста Академии художеств Владимира Козина и почти вцепились друг другу в волосы, споря, является ли этот неприемлемый стиль сюрреализмом или нет – потому что сами толком не знали, что же это за зверь. Во всяком случае, выставку приказано было немедленно свернуть. Тут выяснилась ещё одна сторона неуместности Глушенкова: он – одна из тех редких в общей картине латвийского искусства личностей, которые действительно много читали, писали дневники и даже стихи и, можно сказать, были одержимы текстами. В сущности, его искусство и тексты переходят друг в друга, как это видно по экспозиции на втором этаже Салона Мукусалы. Однако тут есть и свои противоречия – художник много дискутировал с друзьями, но хорошим оратором не был, писал как сумасшедший, но хаотично, только для себя… Ориентированным на интеллектуализм художникам приходилось пробиваться сквозь теоретические джунгли поодиночке, потому что никакого систематического подхода или поддержки от захваченных Вкусом и Стилем авторитетов не было.

https://www.arterritory.com/images/main/2_Glusenkovs_jpg.jpg
Владимир Глушенков. Женщина и лев. Около 1976. Пресс-картон, холст, темпера. 34 x 50,5 см. Коллекция Зузансов

И ещё эротика. Я – совсем не тот, кому стоит об этом рассуждать, однако на насыщенной эротикой выставке Владимира Глушенкова, где вообще-то живости и веселья хватает, совсем не кажется, что именно гетеросексуальная эротическая озабоченность является неистощимым источником радости. Скорее, от постоянно акцентируемых женских половых органов ею веет как неким олицетворением тёмной власти, судьбы, кто знает. Хотя о судьбе и вообще вся эта выставка.