Foto

Эпохи Александры Бельцовой

Вилнис Вейш

Ретроспектива художницы Александры Бельцовой проходит в Латвийском Национальном художественном музее до 12 января 2020 года. К выставке издательством «Neputns» выпущена и посвящённая ей монография Натальи Евсеевой

30/11/2019
Вилнис Вейш

Александре Бельцовой повезло как редко какому другому латвийскому живописцу. На такое утверждение можно было бы отреагировать, изумлённо подняв брови, – потому что и объёмная монография Натальи Евсеевой «Александра Бельцова», которую к ретроспективе в большом зале Национального художественного музея выпустило издательство «Neputns», и написанная ещё до этого пьеса Инги Абеле «Мастер и Александра» (её независимую постановку осуществила режиссёр Инара Слуцка, а исполнительница главной роли Зане Домбровска в этом году была номинирована за неё на премию «Ночь лицедеев», сам же спектакль можно посмотреть и во время проведения выставки) содержат немало фактов, которые заставляют по-настоящему сочувствовать Бельцовой во всех её жизненных невзгодах и переживаниях. Действительно, Александра Бельцова прожила долгую жизнь (1892–1981), в которой нашлось место не только для грандиозных исторических перемен, но и для болезней, горя и несправедливостей. Однако моё утверждение о её успешной судьбе основано не столько на личной жизни художницы, сколько на тех внешних условиях, которые порой делают художника художником с большой буквы, то есть выделяют его достижения над прочими, присваивают ему символическое значение, вписывают в историю искусства. Конечно, сегодня только сумасшедший мог бы сказать, что карьеру женщины в искусстве в любой исторический период можно сравнивать с мужской без той оговорки, что для женщин всё было сложнее, потому что общество, культура и в том числе искусство были устроены на патриархальный манер. Так, безусловно, и было. Но отражается ли это напрямую в тех работах, которые можно увидеть на этой выставке в ЛНХМ? Я в этом не уверен, но подробнее выскажусь чуть позже. Моё намерение не в том, чтобы сравнивать жизнь и творческую судьбу Александры Бельцовой с судьбами современников-мужчин, хотя наверняка можно найти и более неудачные случаи. И не в том, чтобы рассматривать этого автора в специфически узком дискурсе «женщины-художницы», что, наверное, лучше удастся осуществить кому-то другому. Я просто хочу рассматривать эту выставку и читать книгу как ряд свидетельств удивительной, насыщенной и счастливой жизни, и, поверьте мне, такая установка может доставить немало радости.


Портрет Александры Бельцовой. 1926. Фото: Alfrēds Pole. Из коллекции Музея Романа Суты и Александры Бельцовой

Роман Сута и Александра Бельцова – одни из немногих латвийских художников со своим мемориальным музеем в самом центре Риги. Рассказ о его создании стоит отдельного изложения, он повествует о трогательной заботе, уважении и привязанности к наследству этой пары, а также о судьбоносных совпадениях. Не было бы справедливо пенять автору монографии и куратору выставки на то, что в этой и без того объёмистой книге, да и обширной экспозиции не хватает раздела «наследие», но в силах самого музея вполне было добавить хотя бы его в описание в интернете – пока что на сайте lnmm.lv можно прочесть только два абзаца в общей истории музея. Они говорят нам вот что: мемориальный музей устроен в квартире, куда Сута и Бельцова переехали в 1935 году. В советское время она стала коммуналкой, однако в результате денационализации оказалась в собственности дочери художников, искусствоведа Татьяны Суты (1923–2004). Татьяна всю свою жизнь хранила и популяризировала работы родителей, а в своём завещании квартиру вместе с коллекцией работ передала Национальному художественному музею, который в 2006 году принял наследство, а в 2008 году открыл здесь хорошо обустроенную экспозицию (её художница – Анна Хенрихсоне, которая занималась и прошлогодней ретроспективой Суты в том же ЛНХМ, и теперешней выставкой Бельцовой). Самая большая заслуга в этом процессе, конечно, принадлежит Татьяне, но и остальные члены семьи решили не претендовать на наследство (эту часть истории мне приходилось только слышать, и стоило бы её зафиксировать в каком-то официальном тексте). В результате под крылом Латвийского Национального художественного музея теперь не только произведения Суты и Бельцовой, но и само пространство, где они постоянно выставляются, плюс хотя бы минимальные ресурсы сотрудников для исследования и интерпретации. Как свидетельствует выставка и монография (куратор и автор Наталья Евсеева – руководитель мемориального музея), такое долгосрочное вложение является решающим для создания ценных научных работ.

Александра Бельцова и Роман Сута в Юрмале. Первая половина 1930-х. Из коллекции Музея Романа Суты и Александры Бельцовой


Разворот книги Натальи Евсеевой «Александра Бельцова». Издательство «Neputns»

Если не учитывать факты личной жизни Александры Бельцовой, кажется, что в профессиональной деятельности ей повезло с самого начала. Учёба в Пензенской художественной школе (1912–1916) полностью вооружила её комплектом необходимых для дальнейшей деятельности профессиональных навыков. Конечно, Пенза – это не Петербург, но преподаватели представляли петербургскую академическую традицию и были – одни в большей, другие в меньшей степени – достаточно творческими людьми. На немногих сохранившихся работах периода учёбы вполне заметно, что классические дисциплины – рисование, живопись, композиция – преподавались и изучались на надлежащем уровне. Далее следуют творческие поиски художницы, в которых она акцентирует то одну, то другую грань своей профессии. Интересно, что все их вместе она задействует очень редко. Например, в начале 1920-х годов – на этапе кубизма (который стал легендарным в том числе и благодаря интерьеру вегетарианской столовой, созданному Сутой, Бельцовой и их единомышленниками) – в её работах полностью правит композиция, язык геометризирования плоскости, который формируется сложными ритмами пространств. Успех Бельцовой трудно рассматривать изолированно от работ других участников Рижской группы художников, настолько они похожи, но попадание в этот прогрессивный круг определённо можно считать ещё одной удачей Бельцовой. Можно по-разному рассматривать её жизненный союз с Романом Сутой; возможно, лидерство мужа затенило индивидуальность Бельцовой и в патриархально обустроенном мире искусства не позволило ей быть оценённой по достоинству, но в то же время их отношения не заставили её прервать карьеру, как это произошло с многими получившими художественное образование женщинами, которые вышли замуж не за собратьев по профессии. Нет сомнений в том, что отношения супругов временами были бурными, выставка не обходится и без упоминания традиционного греха художников-мужчин – Сута подписал одну живописную работу своей жены, – впрочем, очевидно, это было сделано для того, чтобы её можно было продать подороже. И всё же если следовать лишь за визуальной стороной её самовоплощения, то кажется, что талант Бельцовой только расцветает и приносит плоды. Начало 1920-х годов в латвийском искусстве в целом – это годы чудесной смелости и открытости в поисках. В творчестве Бельцовой особенно выделяется 1924 год – в это время появились профессионально зрелые, мастерские композиции с сочетанием лёгкого кубизма и фигуральной живописи, которые своим качеством заслужили неподвластную времени автономию.


Александра Бельцова. Суккуб. Декоративное панно № 2. Холст, масло. Коллекция ЛНХМ. Фото: Нормундс Браслиньш

Во второй половине 1920-х годов, следуя хронологии монографии Натальи Евсеевой, в искусстве Бельцовой наметился этап неореализма. Её стиль переживает большие перемены – исчезают ясные, геометрические линии, яркие цвета. Для метода работы Бельцовой характерно, что она рисует много эскизов, почти непрерывно; и именно в небольших работах на бумаге, в набросках лучше всего заметно изменение её творческого почерка. Линии становятся более гибкими и свободными, цветовая гамма сосредоточена в узкой шкале, много внимания уделено свету и объёму. Если посмотреть на пейзажи, созданные во французском городе Вансе (1929–1930), и на их серо-зелёное сияние, кажется, что мы имеем дело с совсем другой художницей, а не с дерзкой и острой авторкой «Суккуба». Да, биографически это тяжёлый период для Бельцовой, болезнь отбрасывает мрачную тень, но творчески – это удача за удачей: путешествия, впечатления, пейзажи Южной Франции, которые подталкивают к новым творческим достижениям.


Александра Бельцова. Ванс. 1927. Холст, масло. Из коллекции Музея Романа Суты и Александры Бельцовой

Параллельно Бельцова занимается чем-то совершенно противоположным – рисунками, которые, как выяснила в своем исследовании Наталья Евсеева, создавались под влиянием японского художника Парижской школы Цугухару Фудзиты. В них тон задают изысканный рисунок, элегантная линия, лёгкая игра света и тени и «площадки» пастельных цветов. Два портрета пожилых женщин, особенно «Старая пьяница» (не позднее 1928-го), просто шедевры. У Бельцовой сравнительно мало картин большого размера – они все хорошо известны и многократно репродуцированы, но именно эти небольшие рисунки заставляют замирать, восхищённо сдерживая дыхание.

1930-е годы в творчестве художницы отмечены укреплением стилистики «нового реализма» – снова надо отметить, что подобное происходило и в латвийском искусстве в целом. Художница больше не подчёркивает свои способности рисовальщицы, детали в её работах уже не так тщательно проработаны, зато особый упор сделан на эффекты света и теней. Картины выдержаны в единой гамме, которая занимает небольшую часть цветового спектра, но зато отношения тонов выходят на передний план живописного языка. Появляются довольно традиционные портреты, которые в случае успеха приводят к эффекту, подобному сверканию озера (например, «Мирдза», 1934).

Особый и уникальный случай во всём латвийском искусстве – небольшая серия рисунков, которая появилась в период немецкой оккупации (1941–1944). На ней изображено еврейское гетто. На ней изображено еврейское гетто. В этот тематический цикл входят также две картины маслом – «Женщина с вуалью» и «Автопортрет», – в которых художница как бы примеряет страдания евреев к себе.  Конечно, этот цикл появился как свидетельство глубоко личного переживания, это почти, можно сказать, психотерапевтическая проработка, поэтому он не репрезентабелен и не создавался для экспонирования на выставках. Однако его художественная и документальная выразительность поразительна.


Александра Бельцова. Декоративная тарелка «Парикмахерская». 1925–1928 

Нетрудно заметить, что творчество Александры Бельцовой в своей стилистике проходит все те же круги развития, что и латвийское искусство в целом с момента создания независимого государства – от хулиганского кубизма через умеренное ар-деко до «нового реализма», только в индивидуальной, мягкой, не столь насыщенной и тяжелой «редакции», как у её коллег-мужчин Романа Сута, Волдемара Тониса, Конрадса Убанса и других. Амплитуда колебаний её творческой манеры настолько широка, что впервые встретившийся с её искусством может и не понять, что смотрит на работы одной и той же художницы. Как оценить это тенденцию «зеркалить» эпоху, веяния и влияния? Как слабость индивидуальности или наоборот – чувствительность, способность реагировать, дух поисков? Если мы примем вторую версию (и как иначе создать образ художницы, миф, легенду?), надо признать, что Бельцовой невероятно повезло. Вы можете рассказывать историю латвийского искусства, приводя примеры творчества художников-мужчин и в конце концов каждый раз добавлять, что всё это с некоторыми различиями отражается и в творчестве Бельцовой. Но вы также можете рассказать обо всей истории довоенного латвийского искусства, просто обойдя выставку Бельцовой, лишь добавляя, что вот в этом или том направлении работали и её выдающиеся современники. В этой истории не будет не хватать чего-то существенного – вот вам роспись по фарфору «Baltars», вот парадные портреты или одержимость Францией… У Бельцовой не было таких грандиозных успехов, как у Суты, например, в сфере сценографии, зато было… продолжение личной истории после Второй мировой войны, чего нет и не могло быть у убитого супруга.


Александра Бельцова. Автопортрет с дочерью. 20-е годы ХХ века. Холст, масло. 60 x 80 см. Частная коллекция

Цвета и краски Александры Бельцовой в послевоенный период не меняют свой характер, только как будто возвращаются к тем основам, которые были освоены в Пензе. Этого оказывается достаточно, чтобы соответствовать стилистическим требованиям соцреализма. Художнице, которая всю жизнь держалась в кругу малых форматов и тем, не приходится себя слишком ломать – возникают портреты друзей, эскизы, наброски моментов отдыха в Юрмале. И так всю оставшуюся жизнь. Но это ведь ещё так долго! Когда давление соцреализма несколько ослабевает, художница снова рисует как будто развязнее, но в контексте её творчества это уже не ново. Со временем творческий накал утихает, но последний акт жизни Бельцовой отмечен смирением и надеждой – художница снова и снова набрасывает эскизы того, что можно разглядеть из окна её квартиры…