Чёрно-белая память
В музее «Гараж» открылась выставка «Секретики: копание в советском андерграунде. 1966–1985». Опыт реинтерпретации советского неофициального искусства предпринял рижский куратор Каспарс Ванагс в сотрудничестве с кураторами «Гаража» Александрой Обуховой, Валентином Дьяконовым, Андреем Мизиано
16/12/2019
Самой выставке предшествовал процесс создания «платформ». На протяжении осени музей «Гараж» совместно с порталом Arzamas – Academy готовил публикацию воображаемых выставок на материале архива «Гаража». Были выбраны пять вариантов. Их авторы – арт-критик Кира Долинина, художник Михаил Молочников, куратор Каспарс Ванагс, публицист, историк и художник Андрей Хлобыстин, а также, совместно, режиссер Кирилл Серебренников и автор этой статьи. Адрес материала: https://arzamas.academy/mag/752-virtual_exhibition.
Создание платформ, предшествующих выставке, – почтенный жанр. Он блестяще реализуется на таких смотрах искусства, как «Документа», например. И в случае с архивом неофициального искусства «Гаража» весьма уместен. Заведующая архивом Александра Обухова любит формулировку «милосердие архива». Действительно, собрание документов чуждо оценочной конъюнктуре и прихоти интерпретатора. Оно объективирует процесс. Потому четыре специалиста и наш с Серебренниковым дуэт собрали пять воображаемых выставок на материале гаражного архива. Что замечательно, они все вышли разными по жанру. Андрей Хлобыстин реконструирует большую эпатажную для позднесоветского времени ленинградскую выставку «Геополитика», которая проходила зимой 1991 года в Музее этнографии и куратором которой и был Хлобыстин. Кира Долинина посвящает свой выбор экспонатов одному персонажу – гениальному трикстеру российского неофициального искусства Владиславу Мамышеву-Монро. Михаил Молочников создаёт выставку-воспоминание о художественной жизни 1980-х годов. Наш дуэт с Серебренниковым обращается к политической теме: выставка как противостояние свободы художника репрессивному аппарату власти. Наконец, Каспарс Ванагс режиссирует тему архива в качестве секретного послания, предмета, зарытого в саду.
Важно, что в этих виртуальных выставках явлены принципиальные модели работы с архивными источниками. Из архива можно выстроить биографию художника (Монро у Долининой). Благодаря архиву можно понять политическую атмосферу в стране (Серебренников – Хачатуров). Архив помогает реконструировать точечное событие (Хлобыстин). Коллекция документов оживляет голоса эпохи в неком эссеистическом, атмосферном ключе (Молочников). Архив является набором секретиков, создающих параллельную историю искусства (Ванагс).
Логично, что воплотить решили самую многозначную и объёмную по смыслам модель рижанина Каспарса Ванагса. Визуальное впечатление от открывшейся экспозиции: чёрно-белый музей. Почти нет ярких цветных акцентов. Экспозиция ассоциируется с мемориальными выставками трагически сдержанных эмоций: Музеем ГУЛАГа, Сахаровским центром… Причина понятна и объяснима. Все экзистенциальные секретики желающих свободно мыслить и понимать мир людей накрывает чёрная тень монстра-дементора, тоталитарного государства СССР. Эта дементорская сущность времени застоя (1966–1985, так определена хронология) отлично передана в экспозиции. Однако не только ею, наверное, можно объяснить чёрно-белый аскетизм и пуризм решения. Выбранный хронологический период совпадает с зарождением и расцветом стиля, метода «московский романтический концептуализм». Вспоминается принципиальный для него образ «земляные работы». В земле закапывают дети свои «секретики». Монастырский вслед за Кабаковым считал раскопки во время проведения строительных работ «демонстрационным полем» произведений московского концептуализма. Объясняет он это так. Начиная с 1968 года из окна мастерской Илья Кабаков наблюдал за строительством административного здания на Тургеневской площади и не то чтобы осознанно, но методично принимал земляные и строительные работы «сакральным инспиратором» собственного творчества. То есть копание ям для фундамента совпадало у Кабакова с разработкой рам, фонов, щитов в качестве самого воплощения предметной художественности. А когда из фундамента начала расти архитектура, тогда экзистенциальное напряжение гравитационных полей изображения ослабло, и наступила эра кабаковских реди-мейдов. Монастырский уверен, что советские стройки инспирировали и акции группы «Коллективные действия», формообразующей предметностью которых является работа с почвой и пространством (копание ям, натяжение веревок, проводка коммуникационных осей – всё это в безлюдном поле на природе). Само рамирование художественного высказывания дикими природными материями Монастырский назвал «экспозиционным знаковым полем». Возможно, это поле повлияло на брутальные, одновременно строгие аскетичные визуальные ряды выставки.
Масштабных изобразительных работ на выставке нет. Она не зрелищна, скорее – нонспектакулярна. И, пожалуй, её интереснее читать, чем смотреть. Много развёрнутых экспликаций, которые прикреплены наподобие гостиничных табличек, что вешаются на дверные ручки с напоминанием об уборках в номерах. Таблички можно снять с крепления и неспешно почитать. Благодаря развернутым текстам удаётся разговорить совсем потерханные почеркушки, полустёртые фотографии, непрезентабельные предметцы. В этом и суть игры в секретики. Не вау-эффект от найденного сокровища важен, а процесс поиска и потаённый его, поиска, смысл.
В версии Ванагса и Со смысловые ряды выстраиваются по программе: неофициальные методы рефлексии мира и человека – оборотни официоза. Именно оборотни, со всей их страшной, хтонической и часто жестокой по незнанию, неразличению добра и зла силой. Концептуальные стратегии дополнены обращением к перформативному искусству, акционизму. Настоящее открытие выставки: широкая презентация истории советских (рижских) хиппи.
Большой раздел составляют материалы на тему «психометоды» – паранаука, эзотерические практики. Первый бокс выставки: демонстрация фрагментов фильма Феликса Соболева «Семь шагов за горизонт» (1968). Тема: неизведанные возможности мозга как платформа известной в то время дискуссии «физиков и лириков», а также как возможности эскапизма, внутренней эмиграции от ходульных зомби-установок официальной пропаганды. Эта тема «внутренней Монголии» эффектно продолжается в серии фотографий Никиты Алексеева (1982/2019) с камнями на голове. Камни буддистских ступ на голове символизируют равновесие в целях достижения духовной сосредоточенности. Ирония здесь неотделима от искреннего и истового желания разобраться с собой, временем и пространством.
Подобными же целями руководствуются Римма и Валерий Герловины в своей работе 1977 года «Предметы с планеты ФС-9Х». Белые предметики в чёрных чехлах отсылают нас к возможности поразмышлять о природе невидимых открытий и о странствии души «между чёрными и белыми дырами».
Интересны разделы с фотодокументацией шаманских обрядов по материалам этнографических экспедиций в Туву. Они позволяют перейти к другому тематическому блоку выставки: неофициальное искусство как территория создания собственных мифологий. Принципиальны в этом аспекте работы группы ТОТАРТ, Дмитрия Александровича Пригова, фотоархив Игоря Пальмина… Интересную тему археологии готической советской империи формулировал в своих почеркушках Вячеслав Ахунов. Предметы коммунистического церемониала (лозунги, флаги, атрибуты, символы) в своих рисунках он помещает в подобие древних капищ, сделанных из валунов, а тексты гимнов и речей превращает в древние руны. Эти работы вошли в книгу «Арт-Хеология СССР».
Тема досуга и альтернативного, не включённого в нормативный цикл советских трудовых будней «ленного» бытия составляет следующий, едва ли не самый интригующий раздел выставки. Научно-популярный журнал досугового чтения «Знание – сила» с приходом в 1964 году главного редактора Нины Филипповой стал площадкой, где человек обретал навыки независимого мышления. Дискуссионные материалы о космосе, социуме, экологии, фантастические рассказы Стругацких, Лема, Азимова, рисунки Неизвестного, Штейнберга, Кабакова тому способствовали.
И, конечно, уникальные материалы посвящены поколенческому протесту против советского истеблишмента. В фокусе – хиппи. Экспозиция честно даёт понять, что это движение не только про вечное счастье, свободу и молодость. Саморазрушение, депрессии, психбольницы, предательство – неизбежный аккомпанемент. Трагическая судьба дзен-баптиста Владимира Теплышева становится эмоциональным фоном знакомства с самиздатовскими журналами 1970-х.
К концу 1960-х одним из центров всесоюзной молодежной контркультуры оказалась Рига. Её тамошним лидером считался дизайнер мужской одежды Андрис Гринбергс. Ощущение путешествия на машине времени дают фильмы приезжавшего в Литву из Америки Йонаса Мекаса и рижской хипповской киностудии Birojs. В царапанных выцветших травмированных кинокадрах мы видим перформансы, джазовые сейшны, прогулки по нудистским пляжам… Как пишут кураторы, нудистские пляжи стали идеальной площадкой для хеппенингов Андриса Гринбергса. Языческие обряды и эстетика мученичества переплетались с идеями польского театрального режиссера Ежи Гротовского о совместном творчестве актёров и зрителей «как акте глубочайшей любви между двумя человеческими существами». Конечно, возникают параллели с венским акционизмом. Шокирующие сцены с бьющимися в конвульсиях телами и трепыхающимися обезглавленными птицами тоже есть. Однако по сравнению с пышными, мощными зрелищами оргий Нитча всё по-советски кустарно, косноязычно, угловато. В этих документах заключена безжалостная правда о неугомонных человеческих существах, своими небогатырскими силами, интуитивно, наугад желавшими пробиться к свободе из душного вонючего «совка».
Интересно, что для нового поколения адаптированная история прибалтийских хиппи доступна сейчас и в московском Центре имени Мейерхольда, на спектакле театра «ИюльАнсамбль» «Как эстонские хиппи разрушили Советский Союз» (драматург Михаил Дурненков, режиссёр Талгат Баталов).
Завершает выставку инсталляция Яна Гинзбурга «Комната гениев». Она обращает нас к идеям постоянного собеседника Яна, гуру неофициального искусства СССР Иосифа Гинзбурга, к его мысли о создании комнаты с портретами великих людей. Эта комната сродни несистемному архиву московского романтического концептуализма, её можно рассматривать и как продолжение традиций концептуального шизоанализа, согласно которому гений и безумие две вещи ещё как совместные. Однако в выстроенной навигации выставки она становится чем-то вроде заключающего плаката с призывом не бояться нетривиально мыслить.