Манифеста 10. Тесными вратами
18/07/2014
Коллега Глеб Ершов свою первую публикацию о международном фестивале Манифеста 10 завершил вздохами по поводу отсутствия в городе Санкт-Петербург какой-либо информации и рекламы, посвящённой авторитетнейшему в мире смотру нового мирового искусства. Свидетельствую лично: не прошло и полмесяца, как афиши и билборды в честь Манифесты запестрели по всему городу, включая метро. Своим пуристским оформлением (на жёлтом фоне мелко набранные слова и цифры) они ассоциируются с какими-то уведомлениями от налоговой инспекции или техническими инструкциями по безопасности. Но всё-таки они теперь есть и, будем надеяться, проживут до дня официального закрытия – 31 октября.
В отличие от Международной биеннале молодого искусства в Москве Манифеста 10 в Санкт-Петербурге объединена не единой, чётко понятой темой, а неким общим движением мысли, настроением, флюидами ещё не сформулированных до стадий догм и клише идей. Посетитель движется внутри неких облачных сияний и свечений наощупь, интуитивно выстраивая свой собственный путь. В основном проекте основная часть – работы заслуженных мэтров. Такой мудрый и пожилой фестиваль молодого (по изначальной идее) искусства сродни фильму Микеланджело Антониони «За облаками». Нынешнюю десятую Манифесту сделал пожилой мэтр – куратор Каспер Кениг. Он назвал главную выставку «контрцикличной», отвергающей хронологический и линейный порядки, основанной на перекличках с разными эпохами и традициями. Все эти интуитивные аукания через века заставляют вспомнить опусы и другого куратора-мэтра Жана-Юбера Мартена, обожающего режиссировать очную ставку между предметами из великих сокровищниц человечества и вещами, которым отроду нет году.
Проект Луиз Буржуа «Институт». Клетка с зеркалами, в которую вмонтирована модель Нью-Йоркского института изящных искусств
Расфокусированный центр оживил активность энергий периферии. Где границы этого самого центра – большой вопрос. Формально всё, что собрано в Главном штабе и описано Глебом Ершовым, – основной проект. Но и в Зимнем дворце произведения, ставшие агентами некоей интервенции в респектабельные музейные залы, тоже основной проект. И даже в далеком музейном комплексе «Разлив», где в шалаше скрывался от преследований Временного правительства в 1917 году некий В.И. Ленин, живёт себе маленькая часть основного проекта Манифесты. Это созданный Ильёй Орловым и Наташей Краевской музей «Сарай» в «Разливе», в котором деконструируются механизмы работы политической памяти о событиях революционного и советского прошлого.
Такое море разливанное основного проекта позволяет быть совершенно свободным в выборе приоритетов фестиваля, того, что в нём главное, а что параллельное. В Зимнем дворце и других эрмитажных корпусах больше всего понравились те работы, что умно и чутко обращаются к теме site-specific. Первое место среди них отдаю рассредоточенным по всему музею стендам японца Ясумаса Моримуры «Эрмитаж. 1941–2014». На них в технике фотографии воспроизводятся рисунки сотрудников музея Веры Милютиной и Василия Кучумова, сделанные во время Великой Отечественной войны, когда Эрмитаж был эвакуирован. Огромные залы с пустыми рамами и хранителями в тулупах потрясают намного больше эффектного аттракциона Хиршхорна в Главном штабе с выпавшим фасадом и обнажившимися интерьерами, где томятся подлинники Малевича, Филонова и Розановой. Вся руинная меланхолия Хиршхорна на поверхности, а вот Моримура запечатлел момент рождения в старом музее первых ростков концептуального искусства. Обратимся к истории. Моримура по сути воспроизвёл реальную экспозицию пустых рам, что была в блокадном Ленинграде. Она создана бывшим в то время директором Эрмитажа Иосифом Орбели ради быстрого возвращения на свои места эвакуированных картин. Снимки «экспозиций пустых рам» производят ошеломляющее впечатление феноменальным сочетанием «текста», который представлен, и контекста, порождённого им. Текст – это, собственно, то, что мы видим на снимках фактически: трагические в своей вынужденной антиэстетичности реалии военного времени. Картин нет, рамы остались, музей опустел. Однако даже имея в виду открытый трагизм запечатлённого исторического факта, фото заставляют созидать иные пространства смыслов. В принципе, они о трудном и необходимом сопряжении нескольких миров знания об искусстве. О том, что пустые рамы, да ещё в постоянной экспозиции музея становятся столь же значимы, что и представленные в них традиционные шедевры. Сохранилось свидетельство, что в одну из блокадных зим пустые рамы стали объектом необычной экскурсии. Бывший до войны экскурсоводом, а в войну начальником охраны Эрмитажа Павел Губчевский отблагодарил помогавших ему убирать музей после артобстрела солдат экскурсией по залам. В этой экскурсии был рассказ о картинах и были рамы, а того, что в них – не было.
Это свидетельство не только полнокровной жизни музея в сознании преданных ему людей, но и необычайной важности многоуровневой коммуникации с произведениями свободных художеств. По сути, экскурсия Губчевского на экспозиции пустых рам – это первая концептуальная акция современного искусства, только сверхответственная и архисерьёзная. Вот уж где язык, слово, текст, комментарий отработали своё присутствие в мире искусства сполна! И Моримура этот факт вспомнил, и нить времён крепко связал.
Работы японца Ясумаса Моримуры о жизни залов блокадного Эрмитажа. Это облик музея с пустыми рамами
В связи с официально принятой Россией политикой подавления и унижения меньшинств своевременным и пронзительно нежным воспринимается проект художницы Марлен Дюма «Великие люди». Это выполненные в лёгкой, чаще акварельной технике портреты знаменитых гомосексуалистов, внёсших вклад в мировую культуру. Среди них и Нуреев, и Дягилев, и Чайковский, и Теннесси Уильямс. Лёгкие, светлые и подвижные, будто бликующие узоры на стекле, лица тем не менее очень помнятся. Не в последнюю очередь благодаря снятой с них защитной ролевой, официальной оболочки. Они доверчивы и уязвимы. Живой отклик находят у зрителя (при надежде на то, что сам он отзывчивый и живой).
Марлен Дюма увековечила великих геев России в серии лёгких портретов
Великолепна в смысле архитектуры звука инсталляция в жанре саунд-арт Сьюзен Филипс. На парадной лестнице Нового Эрмитажа, спроектированного знаменитым баварским архитектором Лео фон Кленце по заказу Николая I, коринфские колонны вытягиваются строчками нотной записи, а в интерколумниях образуются акустические ниши, заполненные звуками фортепианной музыки. Пространство Музея приобретает новое измерение зримого звука. Потрясает и вдохновляет. И, как всё гениальное, – создание Филипс просто.
Такая же мудрая простота убеждает в инсталляции наследницы идей arte povera молодой итальянской художницы Лары Фаваретто. В зал с античной скульптурой она внесла с десяток грубо обрезанных бетонных блоков. Контраст понятен, но неуловим сам факт преображения дурацкого бетонного хлама в то, что может тоже нести некий свет живой творческой мысли. Она рождается здесь в сознании зрителя индивидуально. И притягивает не хуже античности. Не из такого ещё сора растут стихи, не ведая стыда. Для наблюдения сформулированных Анной Ахматовой «Тайн ремесла» необходимо после Эрмитажа отправиться на Васильевский остров в бывший Первый Кадетский корпус. Там в протяжённых, траченных временем пространствах разных эпох – продолжение Манифесты 10. Отличная возможность наблюдать и «жёлтый одуванчик у забора», и «лопухи и лебеду». А также – «сердитый окрик, дёгтя запах свежий», «таинственную плесень на стене»...
Вход на Манифесту10 в Кадетском корпусе
Кадетский корпус заняли российские художники. Один лейтмотив – тема травмированной памяти. В красивом некогда колонном зале лежит человек-глобус Ирины Кориной. Он вывалился на пол сквозь полиэтиленовую дыру. На рожице-смайлике глуповатая инфантильная покорность. Глобус прикатился из официально оптимистичных 60-х. На нём написано «Евразия» – слово официального оптимизма 2010-х. Маленький слабый мир, в кой-то раз становящийся игрушкой в руках тщеславных политиков, жалко до слёз. В зале, где в 1917 году работал Первый съезд рабочих и солдатских депутатов, Иван Плющ вытянул ковровую красную дорожку – от пола до карниза, а под ней положил обломки депутатских кресел. Рядом с этим залом – наплывающие друг на друга звуковые поля от разных саунд-артистских проектов, а также рожи из простыней, раздуваемые ветром (работа группы «МишМаш»). Отдельная экспозиция посвящена руинам старых домов и квартир в городском ландшафте (проект «Этюды оптимизма»). Такая археология руин и упоение крошащейся субстанцией Бытия очень кстати в городе на Неве, где многие интеллектуалы сознательно предпочитают эскапизм и созерцание потёртых временем поверхностей активной социальной, гражданской позиции.
Группа «МишМаш». Пока не скажут СТОП. Рожи ветров, хор вентиляторов, ноты популярных оперных арий
Также в этом городе предпочитают создавать монументы собственной искусствоведческой мифологии, отказываться от отстранённого взгляда на феномен искусства. По принципу мифологизации неких искусствоведческих максим сделана очень интересная выставка и каталог «Жизнь замечательного Монро» (параллельная программа Манифесты 10 в Новом музее). Кураторы Олеся Туркина и Виктор Мазин подробно и талантливо пересказали все постулаты придуманной ими в соавторстве с художником Владиславом Мамышевым-Монро мифической науки «монрологии». Получился такой длинный и постоянно возвращающийся к исходным тезисам (отражение, бинарность, система сигналов) фольклорный эпос, скрученный в узорчатый орнаментальный свиток. По принципу сказочного издания с крупным шрифтом единого, разделённого на главы текста, с интересными картинками и билибинскими орнаментами смакетирован и каталог экспозиции. Очень искренним, добросердечным и в чём-то простодушным, как и искусство Мамышева-Монро, вышел первый посвящённый ему большой выставочный проект. В дальнейшем ждём ясно артикулированной исследовательской дистанции и созидания пространства общения искусства замечательного художника Мамышева-Монро с созвучным этому искусству творчеством других мастеров contemporaryart (упомянутой в тексте каталога Синди Шерман, например).
Аслан Гайсумов. Элиминация
Наиболее в параллельной программе убедили проекты, соотносящиеся с темой рождения новой эстетики, дающие надежду на полноценное приятие нового мира и одновременно отзывчивые к старой культуре. В таком контексте понравились многие проекты молодежной программы СТАРТ в Кадетском корпусе (работы Татьяны Ахметгалиевой, Кирилла Макарова, Игоря Самолёта, Таисии Круговых…). В плане виртуозного сопряжения старого и нового впечатлила небезосновательно желающая быть фресками в гигантском купольном зале живопись Егора Кошелева в рамках программы «Искусство перевода». Прекрасна и инсталляция с фотографиями Ольги ЧернышевойDomestication. Можно согласиться с куратором Екатериной Андреевой, что в невзрачном процессе строительства новых микрорайонов художница волшебным способом видит энергию жизни, одухотворяющую и преображающую утлый быт. Совсем как в стихах Анны Ахматовой «Тайны ремесла».
У работы Сергея Прокофьева «Заграждение»
Запомнился почему-то вход на Манифесту 10 в Первом Кадетском корпусе: гигантские цифры и скромная дверь, вроде обычной квартирной или классной. Пока ещё совсем современное искусство обживает Санкт-Петербург осторожно и резонанс его в обществе не то что бы очень велик. Однако появление даже таких тесных contemporary-врат всё же очень радует.
