Soft Baroque. Странные вещи века
Арт-дуэт Soft Baroque делает вещи, которые мы не могли до этого вообразить, и меняет наше представление о самой имматериальности образа
11/09/2019
В одном из своих интервью они объясняют: «Мы идём от разных бэкграундов. Николас от традиционного изготовления мебели, а Саша из визуального искусства, что вместе отлично работает в нашем случае. Николас – это руки, а Саша – глаза, но у нас одно тело, которое мыслит одинаково. Мы приносим разные навыки к рабочему столу, но нас интересуют одни и те же идеи – хотя Саша часто рисует вещи, которые не держатся вместе в реальной жизни».
А на сайте представляющей их копенгагенской галереи Etage Projects написано: «Дизайнерский дуэт Soft Baroque размывает границы между принятыми типологиями мебели и концептуальными репрезентативными объектами, исследуя предметность и восприятие материальности в эпоху цифровых изобразительных культур».
Что это значит? Пожалуй, то, что Саша Штуцин и Николас Гарднер – одни из самых интересных художников наших дней, тонко работающие с тем, как меняется наша реальность, и пытающиеся отчасти повлиять на эти изменения. Но делают они это с помощью совершенно обыкновенных вещей – столов, стульев, скамеек. Эти вещи выставляют в галереях, музеях (от V&A в Лондоне до Depot Basel в Базеле) и на форумах дизайна, но в то же время их можно встретить и в каком-то частном доме или в люксовом магазине. Ими в большинстве случаев можно пользоваться по прямому предназначению, но прежде всего они будоражат наше воображение и проверяют наши «границы дозволенного», которые мы приписываем вещам. Может ли зеркало быть облаком ароматизированного тумана? Может ли головной убор представлять собой фонтан или водопад в миниатюре? Что мы видим, когда смотрим на шёлковую ткань, по которой распечатана визуальная поверхность мрамора или гранита?
Corporate Marble Vase. 2019. Из экспозиции World of Ulteriors. Фото: Etage Projects
В нашем мире всё менее популярно говорить о будущем, потому что сама реальность такая текучая и меняющаяся, что очень сложно понять, какие вещи в ней только на сегодня, а какие перетекут и в завтра. На этой тонкой грани, на этом визуальном нерве современности, безусловно, испытывающем гигантское влияние дигитального восприятия информации, базируется большая часть их объектов, которые совмещают в себя «авангардный» дизайн и концептуальное искусство. Это своего рода «лакмусовые бумажки» современности и нашего визуального мышления о ней.
Огромная удача, что Сашу Штуцин и Николаса Гарднера в середине августа удалось пригласить в Латвию, в одну из самых красивых её точек – в Сигулду, где проходила очередная летняя школа дизайна «MAD». Прямо рядом с Сигулдским замком раскинулся большой прозрачный павильон, в котором международная команда студентов, молодых художников и дизайнеров, что-то лепила, обтёсывала, склеивала и конструировала. Soft Baroque прочитали здесь лекцию и плотно поработали с участниками лагеря над их проектами. Мы встретились с Сашей и Николасом за день до конца летней школы, когда все работы близились к завершению и можно было присесть за столик открытого кафе в паре десятков метров от павильона и поговорить.
Саша Штуцин и Николас Гарднер во время летней международной школы дизайна «MAD» в Сигулде. Фото: Рихардс Фунтс
Саша из Словении, Николас из Австралии… И вы встретились в Лондоне?
Николас: Мы учились в одном и том же Royal College of Arts, но на разных направлениях. Сначала мы стали что-то делать вместе, реализуя какие-то малоформатные идеи, небольшие отдельные проекты. Сашу больше интересовало создание объектов в 3D и подчёркнуто скульптурный, инсталляционный подход, а я концентрировался скорее на практичной стороне вещей. И в этой разнице интересов уже был заложен какой-то важный концептуальный излом – все наши вещи несут в себе некое противоречие… или противостоят обычному потоку. В общем, мы просто начали работать вместе. А наше название Soft Baroque было чем-то вроде псевдонима, чем-то вроде обозначения фейкового стилевого направления, каким мы себя представляли. Как будто это какое-то мощное художественное движение с почти религиозными последователями, ведь модернизм в прошлом тоже был чем-то вроде религии. С другой стороны, тут есть и идея softpower, software в противопоставлении hardware, оттенок новых технологий. Это звучит как терминологическое противоречие, но в то же время неким гармоничным образом рассказывает о нашем времени, о том, какое оно.
Саша: Да, нам нравятся такого рода противоречия и противопоставления, которые сначала кажутся алогичными, но когда ты в них вдумаешься, то возникает какой-то иной смысл. Многие наши работы близки этому по духу. Причём иногда это может быть очень простой, чистый, изящный объект, но за этим всегда скрывается что-то ещё.
Про soft более-менее понятно, но какие элементы барокко вас привлекают настолько, что вы решили использовать это слово в названии своего проекта?
Н.: Я думаю, что нас интересует то, как декорации, орнаменты, необычные поверхности или материалы могут придать объекту иную ценность. Сейчас, в нашу эпоху потребления, которая по духу ещё более барокко, чем что бы то ни было вообще, на все продукты накладывается этот отпечаток искусственности, который придаёт им более высокий статус. В Лондоне, скажем, очень популярно ламинатное покрытие для пола, которое по сути является пластиком, но его покрывают сверху тоненьким слоем декоративной фанеры – под старое дерево. И так этот обычный ламинат получает ценность и приобретает культурную значимость. Это тоже своего рода культурный капитал, хотя тут работает, конечно, очень дешёвая и поверхностная ассоциация. Я думаю, в наше время мы вкладываем больше средств в придание этого декоративного аспекта всему на свете, чем в само производство вещей.
С.: Мне барокко нравится и как метафора… Ведь если посмотреть на историю искусства, барокко – это самый неверно понятый и трактуемый её период. Многие, не задумываясь, определяют стилевое направление барокко как нечто чрезмерное, чересчур декоративное, но если вы копнёте вглубь – всё чуть ли не наоборот. Барокко очень театрально, с мрачными нотами…
Н.: С гротеском…
С.: Да, с гротеском. И мне это ужасно нравится. Даже если барокко было включено в функционирование церкви и какие-то социальные рамки того времени, в нём всё равно оставалась эта внутренняя жутковатость. Как Беллини и Караваджо – во всех их работах, сделанных на заказ, есть какой-то гротеск, есть мощное выражение их собственных идей. И мне это по душе. И всё это к тому, что барокко трактуется абсолютно неверно…
Кофейный столик Malaparte, чей дизайн остылает к знаменитой Villa Malaparte на Капри, попавшей в фильм Жана-Люка Годара «Презрение» (1963). Фото: Soft Baroque
Недавно мы опубликовали интервью с группой художников из России AES + F, и они в нём говорят о том, что мы живём во времена необарокко. Они имеют в виду всеобщую визуальность и комбинации стилей предыдущих эпох, которые в наше время используются только как визуальные, декоративные элементы.
Н.: Мы тоже немало думали и говорили о – в некотором смысле – смерти стилевых движений и направлений, например, в дизайне. Мы больше не двигаемся от одной идеи к другой, происходит скорее умножение стилей. В этом смысле мир настолько полон, настолько богат контентом – хорошим или плохим. Царит такое невероятное разнообразие стилей и вкусов, что даже если в каких-то точках происходит агломерация, всё равно всё в целом очень рассеянно.
И есть эта жажда чего-то, что возбуждает или привлекает внимание, динамично или по-своему убедительно и что в то же время по-своему тоже жаждет нашего внимания. Нам нравится поиграть с этим в своих работах, например, сделать что-то очень динамичное или оптически странное. И с первого взгляда вам кажется – да, это классная штука. Но для нас всё это и о том, что объектам теперь надо быть всё более и более вызывающими, кричащими на вас, требующими вашего внимания, добивающимися его всё более и более дьявольскими способами. И мы и играем с этим, и отчасти критикуем происходящее. Мы часто берём какие-то безвкусные вещи и переигрываем их в более художественном контексте.
Lenticularis. Фото: Soft Baroque
Но в этом мире, где уже есть столько всего, возможно ли в нём вообще что-то новое, сама идея нового? Или мы можем идти к нему только через гибридизацию уже существующего?
С.: Конечно, мы часто работаем с чем-то знакомым и привычным, добавляя туда какой-то совершенно «чужеродный» элемент, чтобы получить что-то новое… Но мы также много размышляем о нашем мире как о возможности появления новых манер поведения и привычек, мы пытаемся представить новые типы личности или какие-то новые потребности.
У нас есть серии работ, где мы работаем с идеей реконтекстуализации ландшафта домашней среды. Например, мы сделали зеркало с увлажнителем с задней стороны и с перфорированной поверхностью, то есть в результате получается что-то вроде облака тумана, и это облако к тому же ещё и парфюмировано. Так что когда вы смотритесь в это зеркало, ожидая увидеть своё ясное отражение, вас окутывает этот туман. Тут мы как бы противоречим традиционной функции зеркала, создавая при этом новый тип личности, который будет пользоваться теперь этой вещью совершенно иным способом.
Н.: Я думаю, что на ваш вопрос можно было ответить и так, что мы не ищем чего-то вроде идеальных решений. Мы пытаемся подвергнуть сомнению различные функциональные структуры, которые уже существуют. Скажем, у всех есть диван в доме, у всех есть стол, и если мы меняем этот привычный ландшафт домашней среды, это, в свою очередь, может повлиять на то, как мы ведём себя в этом пространстве. Так что в каком-то смысле мы действуем так же, как и традиционные промышленные дизайнеры, – думаем о функциях, материалах, о том, как та или иная вещь воспринимается в человеческой культуре. Но у нас есть и другая программа действий – нарушить или подорвать эту традиционную, не обязательно традиционную, но уже существующую форму и функциональность. Не всегда тут можно добиться успеха, иногда мы просто «вбрасываем» свои вещи и смотрим, как у них пойдёт. И порой они срабатывают.
С другой стороны, в наши дни нам всем нужно больше понимания – что мы впускаем в свои жизни, во что мы вкладываемся, какой у этого смысл? И то, чем мы занимаемся – мы как будто пытаемся задействовать отвечающий за это мускул, стараемся не дать ему облениться, постоянно упражняя его. Что значит этот объект и какой у него смысл в существующем обществе потребления? И это всё не о каких-то вымышленных сценариях, а о том, что происходит в мире вокруг нас.
С.: Со всеми его Amazon Prime, Alibaba и Ebay. Это тоже реальность.
Фрагмент экспозиции World of Ulteriors в копенгагенской галерее Etage Projects. Фото: Soft Baroque
Что-то вроде мускула ответственности за объекты…
С.: Да… Ник уже подустал от того, что я это говорю. Но я зачастую отношусь к нашим объектам как к домашним животным, понимаете, потому что они безмолвные, но они не сливаются со всем, как какой-то столик IKEA, они по своей сути довольно решительные «высказывания». И я вижу их как компаньонов, как некие полуживые существа с довольно динамичным существованием. Это как кот в вашем доме – кто-то, кто живёт вместе с вами.
Одушевлённые объекты?
С.: Может быть… Но у них точно есть какая-то аура. (Смеётся.)
Desktop shelf. Реальная полка, созданная для того, чтобы её фотографировали, размещали на десктопе и использовали для его «организации». «Это декоративная ссылка на функциональный элемент в реальном мире. Это разговор между цифровым и физическим и методы их перекрёстного опыления». Фото: Soft Baroque
А как вам удалось достичь того, что ваши объекты есть и в музеях искусства, и в галереях, и в то же время в таких местах, как люксовые магазины Balenciaga?
С.: Я думаю, что мы должны быть благодарны тем нескольким людям из предшествующего поколения, которые продвинули эту идею, а мы, в свою очередь, тоже расширяем пространство для следующих поколений. Когда мы начинали, сама идея выставлять дизайнерские объекты в галерее была ещё довольно странной и непривычной. И многие это вообще не воспринимали всерьёз, особенно люди со стороны fine art. Но теперь это уже становится привычным, всё больше людей интересуются всеми этими вещами «между» привычными форматами. В начале мне было очень неудобно, когда люди спрашивали меня, например, кто вы – дизайнер или художник? Как будто надо было обязательно выбрать то или другое. И вы не могли быть параллельно и тем, и тем. Но ведь наши работы не вписываются в обычные принципы дизайна. Было бы очень проблематично запустить их в массовое производство, они сделаны вручную, и то, как мы их изготавливаем, не может быть размножено в количестве тысяч экземпляров. Эти вещи уникальны.
При этом я не воспринимаю себя и как «чистого художника» (pure artist). В своей практике я не столько высказываюсь о себе, сколько комментирую окружающую среду.
Н.: Наверное, мы могли бы описать себя как художников, которые делают работы о дизайнерской индустрии и культуре общества потребления. Это, конечно, тоже довольно неуклюжее (cheesy) описание.
С.: И всё же оно ставит нас в эту позицию «между», посередине.
Н.: Можно сказать, что мы – художники, но наше средство выражения, наше медиа – это функциональные объекты. Вместо холстов и красок мы используем объекты мебели и тому подобное…
И один и тот же объект может быть на своём месте и в галерее…
С.: …И у кого-то дома, и в магазине Balenciaga.
Из серии Puffy Bricks. Фото: Soft Baroque
Вы работаете с разными материалами, в том числе довольно футуристичными или recycled…
Н.: Да, мы используем порой и переработанный пластик, но вообще нам ближе идея о том, что материалы с какой-то своей сложившейся идентичностью вдруг находят совсем иное применение. Например, углеродное волокно – у него коннотации чего-то очень маскулинного, такого абсолютного high performance. А мы добавляем к нему бессистемную хаотичную нотку – комбинируем его с чем-то, что совсем не приходит в голову, когда думаешь о таком материале: например, с бамбуком или жемчугом. Такое вот маскулинное углеродное волокно вместе с женственным прекрасным жемчугом и бамбуком – своего рода псевдоeco friendly-материалом.
Три этих материала в принципе вполне могут сосуществовать в чьём-то доме: жемчуг среди украшений, бамбук – в виде столика, а углеродное волокно – в каяке или лыжах. Но когда вы комбинирует их в одну вещь, это говорит о какой-то иной системе ценностей, которую вы туда вкладываете.
С.: О символической ценности. И часто нам нравится ещё и подчеркнуть этот контраст, усилить его. Когда вокруг такое разнообразие материалов, всегда есть неуёмное любопытство, желание попробовать что-то ещё. Но, как говорит Ник, мы используем эти материалы как наш язык. Мы живём и работаем в Лондоне, и здесь можно найти всё, что захочется. В то же время мы как бы совсем удалены от природных источников материалов. Если бы мы жили здесь (в Сигулде), мы бы, наверное, работали с тем, что есть вокруг. В Лондоне в этом смысле особо не на что опереться. Всё так или иначе откуда-то привезено.
Из серии New Surface Strategies. Фото: Soft Baroque
Но вы и сами из двух очень разных и довольно далёких от Лондона точек мира, каждая из которая характерна своим бэкграундом и своей особой материальностью. Как вы это комбинируете в своих работах?
С.: Мы ведь живём в Лондоне уже девять лет, конечно, мы возвращаемся всё время, я в Словению, Ник в Австралию. Но мы уже обосновались в этом «промежуточном» универсуме, где мы берём что-то отсюда, что-то оттуда.
Н.: Может быть, у тебя был бэкграунд, более связанный с изображениями.
С.: Но это не так уж и связано с тем, что я из Словении… Хотя именно в Словении я окончила Академию художеств, где, конечно, я имела дело с образами, а Ник у себя в Австралии окончил курсы по изготовлению мебели. Так что мы из разных сфер в каком-то смысле.
Н.: Но это привело и к тому, что мы стали работать с изображениями как с материалом, используя 3D. Мы даже делали из них мебель. И мне вообще нравится эта идея образа как нового материала.
С.: Да, мы распечатываем принты с мраморной поверхностью и наклеиваем их на пластик, а потом собираем из этого структуры, которые выглядят как настоящий мрамор. И тут сразу возникает вопрос – что здесь изображение, а что – материальность?
Н.: Это вообще очень распространённая часть нашего визуального ландшафта, все эти огромные баннеры, и это в основном реклама, конечно. Но даже в каком-то небольшом овощном магазине скорее на окно наклеят изображение огромного помидора или клубники, чем оставят эту поверхность просто чистой. Или тут можно вспомнить эти щиты, которыми в Лондоне прикрывают строящиеся здания. Застройщики печатают полномасштабные интерьеры на щиты этих ограждений, как бы на внешнюю сторону строящихся конструкций, чтобы таким образом рекламировать интерьер, то есть то, что будет внутри.
Визуальный ландшафт всё больше приобретает черты «высокого разрешения» (high resolution). Репрезентации, фотографии, образы занимают всё большее и большее место в окружающем нас ландшафте. И мы хотели использовать эту тенденцию как исходный материал. Начать из этого что-то конструировать.
С.: Образ становится трёхдименсионным, его можно согнуть или скрутить. В этом есть определённая поэтика и очень мощный символизм. Это скрещение и наших интересов, и наших предыдущих жизненных опытов – моего, более связанного с изображениями, и опыта Ника, связанного скорее с материальными объектами.
Superbench. Фото: Soft Baroque
Мне нравится, что многие ваши работы в каком-то смысле футуристичны, но в то же время в них есть немалая порция иронии над «футуризацией» всего подряд. Мне ужасно понравилось ваше описание «Суперскамейки», в которой по концепту нет ни USB-зарядок, ни Wi-Fi-облака: «Being super is being ideologically pure but somewhat irrational with an element of fantasy» («Быть супер – значит быть идеологически чисто выраженным, но в то же время с долей иррациональности и с элементом фантазии»).
С.: Я думаю, это хорошее описание всего, что мы делаем. Я уже и не помню сама этот текст, но проект был очень забавный.
А вы думаете об элементах будущего в нашей реальности? В какую сторону они ведут?
Н.: Я думаю, что мы размышляем в этом смысле скорее о каком-то не очень далёком и обозримом будущем, в свойственной нам манере реагируя на то, что мы видим. Мы вообще не выносим суждений по типу «этот путь правилен, а этот неправилен». Мы не думаем, что фейковые материалы или пластик – это всегда неправильно. Тут всё комплекснее и сложнее. Мы скорее создаём некие области, в которых у наблюдателя могут возникнуть вопросы о нашей визуальной культуре, о нашей объектной культуре. При этом наши объекты штучны, их не запускают в массовое производство, иначе мы бы несли совсем другую ответственность и думали бы о них совсем по-другому.
С.: Я согласна с тобой. Конечно, мой личный взгляд на будущее несколько более пессимистичен, но, может, в этом виноват как раз мой восточноевропейский бэкграунд… (Смеётся.) Как бы то ни было, в наших общих работах мы действительно больше задаём вопросов, чем даём ответов о правильности или неправильности того или иного сценария.
Н.: Это связано также со стилем и эстетикой. Даже в университетах намного чаще рассуждают о функциональности предметов, о том, сколько времени они смогут для нас сэкономить, о том, из каких дружественных природе материалов они сделаны, чем о том, как мы видим объекты, как мы ассоциируем себя с предметами в культуре, почему этот объект кажется нам ценнее другого, что происходит в наших головах, когда мы выносим такого рода суждения. Об эстетике и стиле вообще непросто выносить суждения, у всех свои мнения на этот счёт. Такие вещи труднее осознать и проанализировать. Но когда люди просматривают какой-нибудь арт-блог, это именно то, на что они обращают внимание, они не читают описаний, они просто сразу решают «вот это cool, а это нет». Мы ведь живём в очень визуальном мире…
С.: Наша последняя экспозиция – это как раз в какой-то степени реакция на такие вещи. На то, что сами арт-проекты попадают в наше поле зрения как изображения, как картинки – в Инстаграме или где-то ещё. Мы пытаемся уйти от плоского образа, сделать его трёхдименсионным. Но после этого всё равно большинство получает представление о том, что мы сделали, через картинки, через образы.
Фрагмент экспозиции World of Ulteriors в копенгагенской галерее Etage Projects. Фото: Etage Projects
Это как непробиваемая стена.
С.: Да-да, всё от неё отскакивает с той же самой фрустрацией. И мы пытались это обыграть на нашей выставке в копенгагенской галерее Etage Projects – галерее, которая нас представляет. Мы думали о том, например, что когда публикуют фотографии чего бы то ни было, то их ставят на серый или белый фон. На котором они имеют в принципе нулевой контекст. Они просто существуют на этом бесконечном фоне. И тогда их ставят рядом с другими вещами, которые существуют на этом же фоне, и это какая-то целая вселенная невесомых образов.
Поэтому мы договорились с одним нашим другом-архитектором, чтобы он создал для нас своего рода «искусственные среды». И мы распечатали их один к одному. И разместили на них наши объекты. Это к тому же выглядело как рендеринг, когда вы их фотографировали. Так что они даже не выглядели как нечто реальное.
Вот своего рода комментарий ко всей этой ситуации – зачем мы делаем объекты, если они всё равно становятся картинками, образами, мы ведь могли бы просто использовать рендеринг?
Н.: Мы берём белый куб галереи, размещаем в нём искусственный 2D-интерьер и на нём выставляем 3D-объекты.
Фрагмент экспозиции World of Ulteriors в копенгагенской галерее Etage Projects. Фото: Etage Projects
Получается, что восприятие чего-либо как материального объекта становится в нашем мире настоящей роскошью. Люксовым продуктом. И ваши работы – реакция не на то, как мы делаем вещи, а на то, как мы думаем о них?
Наверное, всё-таки и то, и другое.
Ваша экспозиция в Копенгагене проходила этим летом?
Да, она закрылась всего несколько недель назад.
А какие проекты занимают вас теперь?
Н.: У нас готовятся несколько вещей для близящегося Лондонского фестиваля дизайна, для выставки, которую делаем с ещё несколькими людьми – мы там выставляем маски. И кое-что из мебели тоже. Кое-какие наши вещи выставляются в Лос-Анджелесе, буквально вчера было открытие, кое-что сейчас только в стадии разработки…
С.: Есть и несколько более исследовательских проектов. Есть предложение от одного издателя из Милана поучаствовать в проекте на тему «функции/дисфункции».
Н.: Публикация, которая выйдет в конце года, будет посвящена всякой мелочи, которой торгуют на улицах, продают туристам. Как именно эти вещицы продаются и кто их продаёт. И какие функции в них важнее – должны ли они нравиться детям, должен ли в них обязательно быть какой трюк…
С.: Это связано и с темой вынужденной (из-за войн или политики) миграции. И опять интересная сцепка двух как будто вовсе не связанных тем – эти странные пошловатые вещицы, произведённые в Китае, и судьбы этих людей, которые ими торгуют.
Н.: И всё это ещё происходит на каком-нибудь пляже в Италии.
С.: Мы это изучаем, но и думаем о создании какой-то вещи, которую мы могли бы тоже запустить «на улицу». И посмотреть, как она будет выживать в этом мире.
А не могли бы вы рассказать о масках, которые вы делаете для фестиваля дизайна? Это ведь тоже очень актуальная вещь – люди всё чаще занимаются «редизайном» себя не с помощью пластической хирургии, а как раз с помощью такого рода объектов…
Н.: Нас очень интересуют всякие косметические маски, которые накладывают на лицо как гель – это очень странные объекты. Мы бы хотели заменить жидкость в них на какую-то более crazy составную. Это одна идея. А другая связана с одним нашим давним эскизом – системой, которая превращает человека в фонтан. Это такая шапка, по козырьку которой стекает вода, и она образует как будто вуаль перед вашим лицом, и вокруг шеи есть такая ёмкость, куда она стекает, и насос затем возвращает её обратно.
С.: Как будто у вас водопад перед лицом. У нас пока был только скетч этой идеи, мы ещё не доводили её до реального воплощения. Так что можем попробовать это сделать.
Тут заложено столько возможностей и вариаций на тему опознавания-скрытности. Быть открытым или спрятаться. Опознаваться не по своему лицу, а по имиджу.
С.: Во времена, когда культура селфи настолько распространена, это очень своевременно.
Саша Штуцин и студенты летней школы дизайна «MAD»
Тогда последний вопрос будет таким: если бы вы делали маску для себя, какой бы она была?
С.: Да, непростой вопрос, у нас много всяких идей. Мне, конечно, очень нравится эта идея с водопадом. Но когда я училась, у нас с друзьями была идея о шляпе-облаке, которое окутывает тебя туманом, когда ты её надеваешь. И вот вы идёте, а следом за вами по улице стелется шлейф из этой туманной облачности. Мне очень импонирует идея человека-облака, в детстве я любила рисовать людей на облаках. Мне нравится это и как метафора – «жизнь на облаке»…
Н.: Что бы сделал я… Может быть, это могли бы были бы такие лазеры, которые есть, например, в лазерных указках, и они сияли бы прямо из…
С.: …пор лица? (Смеётся.)
Н.: …Вокруг лица, чтобы никто не мог вас увидеть. Никто не сможет взглянуть на вас, иначе ослепнет. (Смеётся.) Но это уже скорее средства атаки, а не защиты. Вроде как «Не смотри на меня! А то как засвечу лазером».
С.: Мы вам ещё сообщим, что же мы сделали в конце концов…
Договорились!
