Памяти кафе Flora
Разговор с архитектором Андисом Силисом в квартире на 27-м этаже
Один из самых известных и признанных архитекторов Латвии Андис Силис считает, что среда, формировавшаяся многие десятилетия или даже столетия, никогда не может быть превзойдена гением какого-то отдельного starхитекта. «Нигде в мире не удавалось создать приятную среду в месте, которое пытаются застроить в одно время и в одном стиле. Неслучайно в старом городе любого мегаполиса мы чувствуем себя уютно – там архитектура полна человеческих событий», – говорит он.
Для меня знакомство с тем, как Андис Силис преобразует пространство, началось в клубе «Полковнику никто не пишет», размещавшемуся как раз таки в Старом городе Риги на улице Пелду, выходящей прямо к набережной Даугавы. По заказу хозяина клуба, бизнесмена и диджея Микса Петерсонса, проект обустройства «Полковника» (как обычно в разговорах называли это место) Андис вместе с Рейнисом Лиепиньшем придумал и реализовал в 1995 году. Без каких-либо кардинальных изменений и под тем же названием это место просуществовало до 2015 года. Как это эффектно сформулировала Илзе Мартинсоне, «Полковник первым поменял парадигму. Ни одно общественное помещение до этого не позволяло себе копаться в душе и с помощью сознательно нацеленных импульсов – старинных вещей и облупившихся стен, ритмично капающих водяных кранов, подрагивающих от сквозняка теней качающихся абажуров – стучаться в самую кору головного мозга, принимая право индивида на одиночество, обречённость, грусть».
На входе в клуб «Полковнику никто не пишет». Фото: szk.lv
Не могу сказать, что для меня это было именно грустное пространство, но, да, оно просто давало свободу быть таким, какой ты сейчас, – бесшабашно-весёлым или стоически-печальным, – принимая тебя и создавая комфорт для этой твоей сегодняшней эмоции. После «Полковника» было очень много разных проектов от автосалонов до частных вилл, а в 2006 году имя Андиса Силиса обрело новый виток популярности, когда возглавляемое им бюро «Sīlis, Zābers un Kļava» выиграло конкурс эскизных проектов на акустический концертный зал, который тогда планировалось разместить на АБ-дамбе. Проект не был реализован, и поиск идеального места для этого концертного зала продолжается до сих пор. Зато тут же, неподалёку от берегов Даугавы, возник проект Z-towers, двух цилиндрических высоток, ячейками своих окон футуристично отражающих солнце на городском горизонте. Этот амбициозный комплекс, чей фасад вовзедён по проекту немецкого и американского архитектора Хельмута Яна, вызвал немало дискуссий, но, кажется, горожане уже начинают к нему привыкать. Андис Силис взял на себя разработку решений интерьера Z-towers и окружающего их пространства. Он же придумал и обставил на 27-м этаже одной из башен демоквартиру, в которой теперь живёт сам, и из окон её living room открывается пейзаж, начинающийся от здания Swedbank, переходящий в Старую Ригу и порт, а затем ещё в вереницу рижских районов.
Здесь мы и разговаривали с ним, пытаясь взглянуть на проблемы и повествования окружающей архитектуры с птичьего полёта или дистанции, учитывающей не только сегодняшние конвенции и моды.
Фото: Рейнис Блумс
В этот год все мы, закрытые в своих городах, много гуляли по ним, много ходили пешком. И даже привычные маршруты открывались как-то по-новому. Я как-то особенно чётко почувствовал, как архитектура города со мной говорит, как она мне что-то рассказывает, сообщает… Наверняка ты этот рассказ считываешь и чувствуешь особенно интенсивно. Но эта способность у тебя прямо из детства или это результат обучения и практики?
Я вообще в детстве был довольно невоспитанный дурак, и когда учился в школе, то совсем не думал ни о какой профессии, ни о чём таком. Единственное – мама заметила, что я довольно рано начал рисовать, и мне это действительно нравилось. Ещё, говорят, в детском саду, когда меня как-то спросили, кем я хочу стать, я ответил – строителем. Хотя это и не совсем то же самое.
Даже уже в вузе я ещё не очень понимал, о чём вообще эта архитектура. Хотя учился в Рижском политехническом на соответствующем факультете. Только когда ты что-то начинаешь делать сам, своими руками или своим воображением, то более-менее начинаешь понимать, чего же ты пытаешься достичь и как твои усилия будут потом считываться пользователями городской среды. Причём чем ты становишься старше, тем больше ты замечаешь (не только в архитектуре, но и вообще в творческой сфере) некий зазор между задумкой автора и тем, как это воспринимает зритель или пользователь – в нашем случае житель города. Который обычно как-то специально архитектуру не созерцает, но тем не менее среда всё равно воздействует на него – подсознательно.
Сейчас в архитектуре вообще много говорят об этом: лет 50–70 назад рулила вполне модернистская точка зрения – архитектор лучше понимает, как вам, обычным жителям, будет лучше и в какой среде вам лучше находиться. Какую форму вы будете воспринимать как хорошую или как плохую. А сейчас это всё сместилась к совсем иной концепции, что архитектор должен прислушиваться к жителям окраин или какого-то конкретного района и пытаться понять, как же они чувствуют вот это своё окружение. Чтобы своей формальной интервенцией не нарушить это ощущение, этот genius loci.
Архитекторы Андис Силис, Петерис Клява, Гунтис Зиньгис. Новый корпус Латвийской Академии художеств. 2012. Фото: szk.lv
Но genius loci – это ведь тоже рассказ, какой-то нарратив… Да и если посмотреть в рижскую историю, взглянуть на те же дома югендстиля – я бы сказал, что в них перекрещиваются целых два рассказа – один, который рассказывает архитектор, а второй – заказчик, хозяин дома. Все эти вензеля с первыми буквами их имён и фамилий, масонские знаки, девизы…
Это зависит от уровня восприятия каждого отдельного человека. Конечно, архитектор – часть процесса, он не может контролировать всё. Сейчас мы находимся в башнях-высотках, которые тоже можно считать выражением амбиции инвестора. Да и любой дом, который возводился тогда, когда ещё не была так популярна коммерческая застройка… Вот как на улице Чака есть очень известный дом с надписью «Мой дом – мой дворец». Это ведь не архитектор придумал. Это был клиент, или инвестор, или девелопер, который что-то хотел оставить после себя стоящее. У меня тоже сейчас есть клиенты, которые понимают свою ответственность, – они уйдут, а дом останется. Но это не самая популярная точка зрения.
В Риге сейчас самые крупные инвесторы – литовцы, и они подходят чисто коммерчески, их интересуют «квадратные доллары», а не то, что они после себя оставят. В таких жёстких условиях архитектору очень сложно повлиять на результат. Редко кто думает о качестве среды, которую они создают. Но те, кто думает об этом, в каком-то долгосрочном масштабе выигрывают, и город вместе с ними.
Дом с надписью «Mans nams, mana pils» («Мой дом, мой дворец») на улице Чака был построен в 1905 году по проекту архитекторов Константинcа Плекшенса и Эйженса Лаубе. До 1911-го здесь размещалась частная коммерческая школа для женщин, открытая Вилисом Олавсом
Если 100 лет назад был этот месседж «Мой дом – мой дворец», может ли быть сейчас какой-то иной, соответствующий этому времени месседж?
Тут опять-таки вопрос – что мы называем современностью? Ещё 20–10 лет назад царили так называемые starхитекты. Каждый пытался придумать как можно более инновационные, причудливые формы, чтобы выделиться среди остальных. Сейчас на это смотрят совершенно иначе. И если и есть какой-то месседж, то он противопоставлен мышлению модернизма. Его скорее можно сформулировать как «я вписался», «я не вылезаю». Начинает превалировать некий такой скандинавско-шведский подход. Быть очень странным, выделяться на общем фоне – это как бы некорректно. И в последнее десятилетие большинство архитектурных призов ясно указывают на эту смену парадигмы – упор делается на sustainability, «зелёное мышление». Это будущее, и архитекторы улавливают такие вещи быстрее остальных.
Ведь мы всё активнее используем вторичные ресурсы. И сейчас, думая о конкретном объекте, я должен размышлять и о том, что функция здания может измениться, может, какая-то новая пандемия заставит использовать его иначе – и будет ли это возможно? А когда-то было наоборот – концертный зал должен выглядеть как концертный зал… или любая другая типология. Сейчас упор делается на reuse, на использование локальных материалов и зелёных технологий. Так что месседж действительно поменялся.
Получается, что чем больше потенциальных «историй», «рассказов» может вместить в себя новое здание, тем лучше.
«Рассказы» – это всё-таки что-то из модернизма. Мне тоже нравилось делать здания со своим «рассказом», со своими метафорами, какими-то формальными ассоциациями. Ведь чем больше ассоциаций вызывает и искусство, и архитектура, тем, казалось бы, лучше. Но «зелёное мышление» опирается на очень практические, рациональные решения. Мне самому всё-таки это не очень близко, мне кажется, что сейчас архитектура теряет свою поэтическую составную. Ведь эта рациональность приводит к тому, что мы опять возвращаемся к шагу колонн, которые не слишком большие и не слишком маленькие. Коробки, коробки, коробки. Потому что это ведь очень практичное использование материалов и пространства. Мы снова сталкиваемся с тем, что вся новая архитектура очень похожа.
Ко мне всё-таки приходят те инвесторы, которые хотят чего-то большего, чем только рациональность. Психопатическое желание сэкономить и быть при этом сверхсуперзелёными приводит к тому, что снова строятся «идеологические квадратные метры». А хочется ведь делать что-то такое, что в идеальном случае было бы, конечно, и рационально, но и по-хорошему странно – чтобы наталкивало на мысль: «А почему это здание такое?» И чтобы у тебя начинался процесс мышления.
Архитекторы Андис Силис, Петерис Клява, Иварс Бриедис. Многоквартирный дом в Юрмале на улице Икшкилес. 2014. Фото: szk.lv
Как с какой-нибудь картиной…
Да, должен быть какой-то подтекст. Иначе ты просто проходишь мимо… Вообще, если здание тебя настолько не раздражает, что ты его не замечаешь, это вовсе не так уж плохо. Но лучше всё-таки, если ты проходишь, видишь и задумываешься. Ты считываешь формальное решение, начинаешь размышлять о нём, и тебя вдруг осеняет: «Да!» Это очень позитивная эмоция.
На такие размышления должна наталкивать форма здания… Или важна и его «легенда»? Например, в Риге не так давно построили дом Tal Residence, связав здание с именем великого рижанина Михаила Таля.
Да, у нас в Риге есть несколько инвесторов, которые всегда пытаются создать и «вербальную» легенду. Но я в это не верю, потому что это нормальный человек не считывает. И вообще спорный вопрос – насколько текст или пояснение помогают картине? Я всё-таки думаю, что картина должна на тебя действовать эмоционально, интеллектуально и без дополнительных пояснений. Нагружать архитектуру историями про философов или шахматистов – это не мой путь.
Может, это расчёт на клиентов из России, где вербальные истории – это традиционно важно?
Думаю, что Россия тут ни при чём, это просто PR-стратегия. Ведь все говорят в принципе одно и то же: идеальные материалы, идеальная планировка, идеальные решения, всё идеальное, идеальное… «У нас всё самое лучшее!» И тот, у кого есть эта дополнительная история, в этом неудержимом рекламном «поносе» как бы выигрывает.
Но вот это твоё желание рассказывать свои истории в форме – это от желания что-то создавать (помнишь, ты говорил про детскую мечту стать строителем) или от какой-то особой чувствительности к пространству? Ты ведь, когда заходишь в какое-то пространство, абсолютно по-другому его воспринимаешь, чем мы?
Стопроцентно! Но это в любой профессии – у тебя с годами вырабатывается свой профессиональный кретинизм… В детстве я и не знал такого слова «архитектура», мама у меня физик, папа инженер. И не было осознанной возможности так мыслить. Но сейчас, после 25 лет практики, я могу рассчитать, как же ты будешь воспринимать пространство, которое я создаю. Если пространство спроектировано правильно, у тебя не возникают функциональные вопросы – где тут лестница, где тут туалет и тому подобное. И ты в пространстве не ощущаешь себя «маленьким» или тебя не смущает какофония форм. Законы гармонии – достаточно древние. Хотя и тут есть свои споры – насколько такие вещи можно объективно рассчитать. После этих своих 25 лет я знаю, что есть как минимум 10 параметров, которые надо учитывать, чтобы пространство воспринималось гармонично.
Эскизы подготовленного Андисом Силисом проекта здания Национального акустического концертного зала, выигравшего конкурс в 2006 году
А было ли самое идеальное пространство, в котором тебе довелось побывать?
Знаешь, у меня не работает то, что есть у многих людей. Меня не радуют ни фиорды, ни водопады, то есть абсолютно естественная среда. Поскольку я более-менее углублённо занимался изучением форм, я там вижу фрактальную геометрию, которая достаточно универсальна. Если там нет присутствия человека, какого-то артефакта, который бы он туда добавил, меня это не трогает.
Мне очень нравится смотреть, например, как какая-то французская архитектура интерпретируется где-то в глубинке Китая или Луангпхабанге. Мне неинтересна уже классическая европейская архитектура, я её насмотрелся. Но как она трансформируется в тамошних локальных обстоятельствах – это очень любопытно.
А первый раз, когда я просто онемел от нереального ощущения пространства, это было довольно давно, в Японии – в нескольких зданиях, построенных по проектам Тадао Андо. Я понял, что то, что я видел на их фотографиях и на планах, никак не передаёт их реальность. Потому что пространство сманипулировано таким интересным образом, что это невозможно передать на фотографии. Вот такое пространство я бы назвал идеальным.
А как ты ощущаешь Ригу в этом смысле – с её напластованиями эпох и стилей? Каково её пространство?
Если говорить объективно, то в Риге нет такой архитектуры, которая попадала бы в мировой архитектурный топ-100. Но, с другой стороны, я не могу представить себя живущим в каком-то другом городе, потому что я так привык к компактности Риги. Её средневековое ядро плюс бульварное кольцо – всё очень близко, много зелени, всё в очень хорошем масштабе. Жить в другом городе я точно бы не хотел. Я побывал в очень многих местах, но только когда возвращаюсь в Ригу, ощущаю себя как там, где я действительно хочу быть.
Город вырос так естественным образом или по продуманному плану?
Это было гениальное решение – создать зелёное кольцо с каналом вокруг Старого города. А когда была эпоха ар-нуво, в Риге шло естественное, очень быстрое, почти агрессивное развитие. И так появился «тихий центр».
Но это всё-таки и контролировалось. Был замечательный закон о том, что карниз не должен превышать 21,3 метра. Поэтому центр Риги и не выше этой отметки. Это довольно уникальный градостроительный закон. Он до сих пор действует, внесена только поправка, что если у здания есть надстройка на крыше, мансарда или что-то в этом роде, то высшая точка всё равно не должна превышать 24 метра. Но этот закон не очень соблюдался в советское время, поэтому возникли гостиница «Латвия» и здание «Ригас модес», которые выбиваются из общей панорамы.
Андис Силис, Линда Лейтане. Форум. Астана. 2017. Эскиз: szk.lv
А тебе самому было бы интересно перейти от каких-то конкретных объектов к проектированию целого района?
Я сейчас в Казахстане – Нур-Султане, или Астане – нарисовал где-то 6 миллионов квадратных метров. Занимаюсь там совсем другим масштабом. Если сравнивать, это весь центр Риги, который находится под охраной ЮНЕСКО, вот такой примерно по размеру район. Там вообще кругом степь, территории много, и на протяжении последних лет четырёх время от времени у нас заказывают такие концепции. Но есть специфика, конечно, в самом подходе, в «восточном менталитете». Мы говорим им, что пешеходы, велосипедные дорожки – это важно, а они в ответ: «У нас зимой минус двадцать пять, какие дорожки? Кончайте болтать». Так что есть некая такая своего рода борьба, но вообще к нам прислушиваются. У нас есть хорошая возможность предложить западное ноу-хау на Востоке.
А у тебя есть какие-то важные для тебя проекты за пределами Латвии?
Я делал пару объектов в Москве, но мне там очень не понравилось работать – ты сидишь в пробках по 3–4 часа, чтобы попасть куда-то. Рабочие смотрят на твои чертежи и делают наоборот. Усилий и времени уходит много, а результат… В Риге в этом смысле как-то всё-таки сохранилось ремесленничество, его традиции. Поэтому и другое качество строительства.
Ведь и в том, как сто лет назад Рига фантастически быстро росла, была огромная роль ремесленников. Архитектор делал акварель фасада, делал акварель разреза, делал акварель плана, а все реальные фасады ар-нуво или эклектики – это уже дело рук местных ремесленников, которые знали, как это реализовать.
Почему модернизм вызывал в своё время по всему миру оппозицию? Потому что в нём потеряла своё значение рука ремесленника. Как только это пропадает, теряется и душа в архитектуре.
Работа Гиртса Муйжниекса в интерьере жилого пространства Андиса Силиса. Фото: Рейнис Блумс
Ты говорил, что тебя вдохновляют не природные объекты, а разные артефакты, созданные человеком. Наверное, это и искусство? Насколько оно важно в твоей жизни?
Просто сказать, что оно важно – это не сказать ничего. Ну, как – если ты занимаешься такими вещами, как я, ты пытаешься выжать из себя что-то креативное, и это в общем-то трудно, потому что в своём нормальном состоянии ты просто делаешь какой-то качественный профессиональный продукт. Но часто ко мне приходят и говорят: «Придумай что-нибудь такое, чего вообще в мире нет!» И это страшная задача, верно? Зная, насколько мы уже перенасыщены всякими «творениями». В общем, я заметил, что ты должен себя как-то специально «поставить» в такое состояние, когда в тебе появляется эта искра и придумывается что-то стоящее. Ты должен как-то аффектировать своё воображение, для этого есть несколько способов, и один из самых надёжных – смотреть искусство или слушать музыку, которая выбивает тебе из этой твоей нормальности. Поэтому – да, искусство становится мощным источником вдохновения.
С другой стороны, я вообще человек урбанистический. Всё, что за пару веков придумали местные, мне видно с этого 27-го этажа. И это интересно… в такой «долгой» перспективе. Жить в городе и в квартире с маленькими окнами меня не привлекает – ты видишь соседний фасад, или какое-то дерево во дворе, или какую-то улицу. А когда у тебя есть возможность посмотреть, какие корабли стоят на рейде, как закат зависит от погоды, как меняются наши четыре времени года в масштабе города… Это ведь тоже очень вдохновляет. Видеть, что в Кенгарагсе идёт дождь, а в Болдерае уже солнце, видеть настоящий масштаб Старого города. Каждое место, в котором я жил, было немножко лучше предыдущего. А я жил и в панельном доме, и в квартире в доме национального романтизма на улице Бривибас. Теперь наконец-то я чувствую себя хорошо, моя среда создана мной – и она именно такая, как я хотел. И важная часть этой среды – искусство. Потому что у меня висят такие картины, которые не надоедают, которые настолько многозначны, что я могу смотреть на них 25 лет и при каком-то особом закате ещё что-то новое в них увидеть. Они стали частью моей среды. Я поменял несколько квартир, и я не могу себе представить переезд в какую-то новую среду, если я не беру с собой несколько ключевых картин. Они создают ощущение именно моего дома, моего пространства.
Две половины твоего здешнего мира – это город как картина и картины как знак твоего личного пространства. А что это за картины – это латышские художники?
Да, всё тут – это наши местные гении. (Смеётся.)
Работа Кристапса Гелзиса в интерьере жилого пространства Андиса Силиса. Фото: Рейнис Блумс
Ты их авторов знаешь лично?
Да, конечно. И ни одна картина не появилось как-то нечаянно. Иногда, когда я делаю какой-то частный дом или квартиру для клиента, я спрашиваю: «Книги у вас есть?» Нет. «А картины где будут?» Какие картины? Купим что-то!
А какая из этих картин дольше всего с тобой?
Рудолфс Пиннис… Я учился на архитектурном вместе с его внуком, и когда я женился, он мне предложил выбрать нам подарок – одну из трёх картин деда. Я выбрал эту и до сих пор очень радуюсь, потому что это не классический пейзажный Рудолфс Пиннис, она очень абстрактная, и это настолько сложное сочетание красок и форм, что я до сих пор смотрю и не понимаю, что с ним тогда происходило. Я точно знаю, что он не пользовался никакими галлюциногенными средствами. И как он смог это создать?
Работа Рудолфса Пинниса в интерьере жилого пространства Андиса Силиса. Фото: Рейнис Блумс
Тебе интереснее нефигуративная живопись?
У меня нет таких преференций. Для меня главное, что картина является вырезанным из реальности специфическим объектом, который содержит в себе столько разных значений, что каждый раз под каким-то новым углом или в новом настроении ты будешь считывать что-то новое: «Ё-моё, там ещё и это есть!» И вот как раз это создаёт некое наслаждение – что эта вещь многозначна и что в сочетании с моим восприятием, которое всё время меняется, она способна порождать новые смыслы.
Возвращаясь к городу, который ты видишь сейчас с 27-го этажа… Мне кажется, что для Риги ещё характерны какие-то полустёртые истории, или, наоборот, не до конца проявленные. Что-то постоянно уходит или просто это перестают замечать. Остаются какие-то «зияния». Вот уже какое-то время идёт дискуссия вокруг построенного в середине 1970-х здания бывшего латвийского ЦК на Элизабетес, 2 (с 1990-х годов – Международного центра торговли), и нас постепенно подготавливают к тому, что оно может исчезнуть, а на его месте, возможно, построят Национальный акустический концертный зал. Насколько мы субъективны в своей сегодняшней оценке архитектуры, насколько мы смотрим из сегодняшнего дня, а на сколько – с перспективы какого-то более протяжённого времени?
Когда-то я участвовал в разработке плана развития города Риги, и мы там наметили целых три района, где будут здания в 20–30–40 этажей. Тогда ещё казалось, что Рига однозначно будет метрополией Балтии и у нас тут будет всё мощно развиваться, и нам тут понадобится ещё пара миллионов квадратных метров. Но всё поменялось, количество жителей в Риге пока что падает, может, это когда-то и снова изменится… Но в общем я на такие вещи смотрю с градостроительной точки зрения. Вот там – какая-то ошибка, там – что-то удалось, там что-то надо менять. Это взгляд, выработанный профессией.
И если спрашивать про то, как мы сейчас оцениваем здание на Элизабетес, 2, то, конечно, оно ещё не достигло такого возраста, той «старости», чтобы все поняли, что это ценность. Для этого нужно чуть больше времени. Но я думаю, что нам всё-таки удастся его сохранить, вряд ли у кого-то поднимется рука его снести после всех этих протестов.
Но с 1 апреля официально прекращена эксплуатация здания…
Ничего. Это, я думаю, политика… Я не верю, что степень аррогантности наших decision makers будет такой, что здание тупо снесут, если на его месте не возведут потом концертный зал. А концертный зал туда всё-таки не влезает. Получается просто компромисс на компромиссе. Так что я думаю, что некий здравый смысл всё же победит. Скажем, месяц назад были объявлены лауреаты известнейшего международного архитектурного приза – Pritzker Architecture Prize. Выиграло на нём бюро Lacaton & Vassal, союз двух архитекторов с совсем «невзрачными», неброскими проектами. Главная их идея – reuse, сохранение, но с изменением и обновлением технических параметров и функций. И если жёсткое решение в Риге будет принято – вразрез со всеми международными тенденциями, это всё-таки будет скандал.
Пару лет назад в Каталонии мне приходилось выступать в одном культурном центре, который был переделан из бывшей скотобойни. Там было даже огромное панно, посвящённое всем тем животным, которые распрощались там с жизнью. И, в общем, архитекторы смогли кардинально поменять характер здания, ощущения от него, сохраняя его «костяк».
Меня обычно очень впечатляет, когда ты видишь (обычно это бывает в Европе), что есть какой-то фасад… Что здание построили лет 400 назад с типичным для того времени обликом, но менялись хозяева, менялись функции – какая-то арка замурована, где-то пробили окно, и здание в результате такое «вкусное», несмотря на то, что формально оно ничего особенного из себя не представляет. Но за 400 лет поменялось десять хозяев и пять раз фасад тоже менялся, и это создаёт в конечном счёте ощущение, что – да, это очень красиво. Потому что здесь не сносили и не возводили новое, а сама эта структура с новыми поколениями менялась и менялась. Нечаянно, сама собой, в результате изменений и времени эта архитектура получилась такой индивидуальной, что это ни под какими грибами невозможно придумать.
Ты считаешь, что нечто подобное можно сделать и с достаточно строгими по визуальному облику зданиями модернизма?
Да, и есть уже хорошие примеры. У нас со зданием на Элизабетес, 2, честно говоря, только одна проблема – просто не хватает денег. Потому что, по большому счёту, у нас все понимают, что модернизм – это большая эпоха и от местных архитекторов этого периода мало что осталось. И что если не сейчас, то через лет 30–50 это точно будет ценность. Но довести здание до ума будет стоить чёртовы 30 миллионов, а этих 30 миллионов сейчас нет. И это единственная проблема.
А было ли какое-то здание в Риге, которого больше нет и которого тебе не хватает?
Как называлось это кафе… По-моему, Flora. На Бривибас и Дзирнаву было красивое деревянное здание, которое снесли. И там теперь просто «дыра». Оно само по себе было красивое. Кстати, многие уже тогда протестовали. Жалко.
Ведь тут в чём дело. Вот в Берлине есть Потсдамер-плац. Это огромнейшее пространство, огромная часть городской среды, но она… «невкусная». Почему? Потому что если ты пытаешься в одно и то же время построить очень много, в одном архитектурном направлении, с одинаковыми материалами и плюс-минус одинаковыми формами, то (хотя там было задействовано семь-восемь известных архитекторов) искусственно создать «вкусную» среду невозможно. Именно поэтому всё, что нам удаётся сохранить, рано или поздно станет «изюминкой». Потому что придумать с нуля хорошую среду… пытаются во всём мире, а позитивных примеров – ноль целых одна десятая процента.
Кафе Flora (слева) на тогдашней улице Ленина (теперь ул. Бривибас)
А за какой объект тебе самому было бы интересно взяться – в каком-то ближайшем будущем?
Церковь!
Да, как раз думал тебя спросить об этом…
Проблема в том, что наше государство или наша столица не может целеустремлённо инвестировать в объекты культуры. Ведь объект культуры становится обычно квинтэссенцией всей архитектурной мысли этого момента. Хорошо, у нас есть Национальная библиотека и пара таких объектов по всей стране. Но в нормальных странах такие вещи происходят методически, планомерно, потому что на это выделяется бюджет. И от этого долгосрочный плюс – это ведь не только «показуха», это и инфраструктура, и некий манифест мышления этого города, этой страны. Конечно, мне было бы очень интересно что-то такое спроектировать.
Но поскольку я понимаю, что чудес с бюджетом не будет, гораздо реалистичнее выглядит спроектировать маленькую церковь или капеллу. И это можно было бы делать и с довольно консервативным подходом, потому что мне не нравится, когда церкви выглядят как-то ультрасовременно. Ведь мы говорим о чём-то более долгосрочном, и концептуально это некий другой уровень. Как решить эту задачу – чтобы при этом было видно, что здание построено в XXI веке и что здание говорит о вечном – вот это было бы интересной задачей.
Фото: Рейнис Блумс
Я живу на улиц Гертрудес, которая ведёт к расположенной в самой её начале церкви Св. Гертруды, и для меня очень важно, что есть такая вертикаль, хотя, может, я и не хожу туда на службы.
Я видел несколько церквей, которые построили в последнее время в Риге, и каждый раз я думал: «Ну зачем?!» Они даже не неуклюжие, мне как архитектору просто неприятно было на них смотреть. Они не создают плюс для среды, они не выражают духовную эссенцию своей конфессии…
А какую бы церковь ты построил? Небольшую?
Вообще-то, да – лучше небольшую, чем большую. Небольшую, но концентрированно говорящую о вечном. Являющуюся чем-то объединяющим и для самих верующих, и для тех, кому… не всё равно.
