Постсоветский анамнез
Архитектура советской эпохи в наши дни
11/02/2013
Двадцать с лишним лет спустя вернулся интерес к территории за бывшим железным занавесом – к искусству и архитектуре времён холодной войны. Например, американский журнал e-flux уже два номера подряд публикует разговор о концептуальном искусстве в период советского режима. «Если на Западе история концептуального искусства систематизирована, то у нас, на Востоке, как бы ничего нет», – запальчиво открывает дискуссию директор Люблянской галереи современного искусства Зденка Бадовинац. Чем можно объяснить подобный интерес именно сегодня? Возможно, прошло достаточное время для переоценки ценностей, и на советское наследие теперь можно взглянуть гораздо спокойнее. Да и модернизм со смертью Оскара Нимейера, похоже, окончательно перешёл в статус истории. Вторая причина может быть прямо противоположной: настал едва ли не последний момент, когда ещё можно успеть написать «неизвестную историю», пока свидетельства и воспоминания современников не рассыпались в прах вместе с самой советской культурой.
Венский архитектурный центр до 25 февраля проводит выставку «Советский модернизм (1955–1991): Неизвестная история», ставшую итогом нескольких исследований архитектуры 14 бывших советских республик, за исключением России. Географический охват огромный – Прибалтика, Украина, Беларусь, Средняя Азия, Закавказье. А в Риге, в Музее архитектуры, до 1 марта проходит выставка, посвящённая творчеству латышского архитектора Лии-Асты Кнаке (1929), причём в центре внимания находится проект административного здания Latvenergo на улице Пулквежа Бриежа, оцениваемый весьма неоднозначно – здание нередко упрекают в уродстве, унаследованном от советской архитектуры.
Ощущение наступающего на пятки забвения мотивировало авторов венского проекта развернуть изначально задуманную выставку архитектуры Армении до исследования всех советских республик, кроме одной. «Проект создавался очень долго, причём вместе с ним менялись наши идеи и стереотипы», – рассказывает Arterritory.com Катарина Риттер (Katharina Ritter), одна из трёх кураторов выставки «Советский модернизм (1955–1991): Неизвестная история». «Но одним из главных приобретений стали беседы с архитекторами, градостроителями, мэрами, даже с бывшим первым секретарём ЦК Киргизии. Без этого проект не получился бы столь богатым и разнообразным. Важно подчеркнуть, что личная и субъективная устная информация не всегда отражает „подлинную картину”, но определённо её обогащает. Этих сведений не найти в публикациях, особенно того времени. Некоторые из собеседников в ходе проекта уже ушли в мир иной, и это подчёркивает важность документирования для будущих исследователей».
Локальный модернизм
«Если архитектура конструктивизма и сталинизма широко освещена в западной историографии, то советский период второй половины ХХ века практически неизвестен и низведён до уровня клише о безликих и бесконечно угрюмых общественных помещениях», – разъясняет контекст проекта Катарина Риттер. «Ситуация косвенно указывала на отсутствие предметных исследований. И хотя в международном плане актуализировалась дискуссия о послевоенном модернизме, страны восточного блока упоминались редко». И в беседе с куратором, и в объёмистом каталоге выставки неоднократно подчёркивалось, что не всегда следует ставить знак равенства между «советский» и «русский». Скорее, говорить надо о «локальном модернизме».
Характеризуя архитектурную идентичность регионов, Катарина Риттер отмечает, что в архитектуре советской Прибалтики явно прослеживается ориентация на Скандинавию. «Простые, функциональные формы, точность деталей и относительно высокое качество исполнения нечасто ассоциируются с представлением о советских строениях. В прибалтийских республиках, и особенно в Эстонии, не было выраженной „русификации” профессии архитектора. К тому же прибалты как до, так и после Второй мировой войны довольно прочно идентифицировались с концепцией модернизма, в то время как сталинская архитектура считалась частью русской культуры, а потому чем-то чуждым».
Санаторий «Дружба» в Ялте, построенный в 1985 году. Фото: Фредерик Шобен
Десять лет назад французский фотограф Фредерик Шобен (Frédéric Chaubin, 1959) отправился в путешествие по бывшим республикам Советского Союза, поставив перед собой цель увековечить наиболее экстравагантные образчики модернизма и показать, насколько разной была советская архитектура в последние десятилетия режима. Фотограф объясняет это разнообразие тем, что медленная гибель Союза слегка развязала архитекторам руки. Шобена увлекла мысль, что своими работами он не только пишет «неведомую» историю, но и опрокидывает укоренившийся за 20 лет в современной фотографии обычай показывать постсоветские страны погрязшими в серости и упадке. Поэтому Фредерик Шобен стремился снимать утопические, почти космические футуристические строения. Амнезия постсоветских стран в отношении существовавшего в недалёком прошлом режима создаёт самобытную атмосферу. Фотографируемые объекты словно плывут в никуда. Они построены совсем недавно, но уже не рассматриваются как относящиеся к сегодняшнему дню. «Это заставило меня осознать, что история сама себя не пишет. Мы должны придумывать её, рискуя ошибиться. Нам приходится её воображать», – написал Шобен, когда фотосерия 2009 года была издана отдельным альбомом под эгидой Taschen. В феврале 2012 года серия была выставлена в вильнюсской галерее Vartai вместе с работами Антанаса Суткуса и Ромуальдаса Ракаускаса, сделанными ещё в советские времена. Место для экспозиции было выбрано не случайно – именно в Литве у Шобена в 2003 году зародилась идея создания этого цикла работ.
На фотографиях Робертаса Наркуса и Милды Забараускайте из серии I Spent 7 Years in My Uncles Home as a Servant (2011) «солнечные зайчики» в окнах микрорайона Лаздинай смотрятся как тайные сигналы
Историй о том, что в каждой из республик архитекторы получили «щель» для реализации необычных проектов, немало. Классическим примером стал «спальный» микрорайон Лаздинай («Орешник») в пригороде Вильнюса, расположенный на поросшей лесом горе и хорошо видимый из центра города. Группа литовских архитекторов, борясь против засилья «хрущоб» в центре города, в начале семидесятых годов «выбила» возможность создать своеобразный город-спутник в предместье столицы. Источником вдохновения послужил финский опыт – умение «вписывать» жилые районы в холмистый, лесистый ландшафт. И хотя авторитеты смотрели на проект с подозрением, его удалось согласовать, и в 1974 году коллектив авторов был даже удостоен Ленинской премии в области архитектуры. Городок, в котором по-прежнему живут люди, оценивается не только как пример борьбы между прогрессивными архитекторами и закоснелыми советскими бюрократами, но и как проявление национальной идентичности.
Можно упомянуть также явление 70–80-х годов в архитектуре Эстонии, аналогов которому в Латвии не было. Дискуссиями, выставками и провокационными «бумажными» проектами заявила о себе т.н. «таллинская десятка», или «таллинская школа». Архитекторы группы отслеживали актуальные тенденции мирового искусства, вдохновлялись финскими модернизмом и русским конструктивизмом, интересовались дизайном и кино. Заслужив эпитет «молодые и отважные», они бросили вызов тогдашней архитектурной практике.
Уродство и амнезия
Для характеристики архитектуры модернизма 50-х, 60-х и 70-х годов не только в советском, но и в мировом контексте применяется обозначение «брутальная». Термин ввели в оборот в 1953 году британские архитекторы Элисон и Питер Смитсоны как производное от французского béton brut, или «необработанный бетон». Именно так Ле Корбюзье называл литой бетон, который использовал в нескольких послевоенных проектах. Интересно, что в своё время одним из острейших критиков архитектуры брутализма был принц Чарльз, называвший строения этого стиля «бетонными кучами». Но в декабре 2012 года в опубликованной в манхэттенском City Journal статье in memoriam Оскара Нимейера Теодор Далримпл не преминул упрекнуть только что ушедшего классика в «нечеловеческой архитектуре», наслаждаться которой можно лишь до тех пор, пока в ней не приходится жить. Британский писатель и бывший тюремный психиатр Далримпл всегда страстно критиковал брутальную архитектуру, называя её «холодной», «монструозной» и «безликой». Но так ли это? Тот же вопрос в описании концепции задают и устроители выставки из Музея архитектуры Латвии, посвящённой работам Лиа-Асты Кнаке.
Критики «уродливой», «холодной» и «безликой» архитектуры привычно тычут пальцем в советские районы блочных многоэтажек. Иного мнения придерживается архитектор бюро ARHIIDEA Томс Кокинс: «С самими домами всё в порядке. Проблема в том, что происходит между ними. В стенах квартиры мы не думаем, как выглядит дом и как выглядим мы – загородившись шторами, ходим в трусах, и нам тепло. Проблема возникает в момент приближения к зданию, проблема во дворе – он воспринимается не как жизненное пространство, а как транзитная зона, полная дискомфорта и потенциальных угроз. В лучшем случае это бесплатная автостоянка, где воруют зеркала. Соответственно негативные эмоции проецируются на облик здания и ассоциируемый с ним советский опыт».
Фотография Иевы Эпнере из серии «Микрорайон (Плявниеки)» (2007)
Решение Кокинс видит в точном определении причин неприязни: «Хардийс Лединьш, сам по образованию архитектор, ещё в 1988 году в своём кинематографическом исследовании „Человек в среде обитания” указал на одну из фундаментальных проблем застройки микрорайонов – дворы как сцена с сотней потенциальных зрителей. Люди в большинстве своём стараются таких ситуаций избегать. Надо искоренить неприятные эмоции во дворе, сделать его приятной, ненавязчивой средой. Яркие геометрические узоры на фасадах не помогают, начинать нужно с почвы под ногами. Надо создавать причины задержаться во дворе, встречаться и свободно себя чувствовать. Много ли сегодня у детей возможностей поиграть во дворе блочного дома в прятки, а у взрослых – поджарить на гриле колбаски или сыграть в шахматы? Эти условия надо создавать. И здесь решающая роль принадлежит архитекторам, планировщикам, дизайнерам среды, лидерам жилтовариществ, их желанию и способности договориться с исполнительными дирекциями и жителями домов», – считает Томс Кокинс. Уместно добавить, что с 5 до 9 февраля студенты отделения дизайна Латвийской академии художеств участвовали в разделе Greenhouse 2013 Стокгольмской мебельной выставки, поместив в центр экспозиции разработанный студенткой Лигитой Бреге проект благоустройства микрорайонного двора MEET ME! (руководитель работы – ассоциированный профессор Юрис Круминьш). «В основу концепции работы заложено обустройство мест для встречи во дворах микрорайонов Риги, способствующих общению, взаимодействию жильцов, выработке ритуалов обращения внимания и, как следствие, укреплению в жильцах чувства общности», – говорится в концептуальном описании MEET ME!.
«Это проблема не только советских республик. На Западе тоже многие шедевры модернизма уничтожаются или находятся под угрозой», – комментирует мнение об уродливости строений куратор венской выставки Катарина Риттер. «Но если говорить о Советском Союзе, то архитектура глубоко связана с существовавшим режимом. Местными она зачастую воспринимается как нечто „пережитое нами”, мало связанное „с нашей собственной культурой”. Наследие воспринимается как „чужое” или даже „русское”».
Двор микрорайона Риги в 70-е годы ХХ века. Фото из Государственного архива кинофотодокументов
Не только в архитектуре, но и в культуре в целом можно говорить об амнезии постсоветских стран, когда сразу же после распада Союза в 90-е годы свидетельства существования прежнего режима отторгались людьми как ненужные и даже не существовавшие. «Это было первое постсоветское десятилетие и одновременно первое десятилетие нового глобального порядка, когда все торопились выставить на политический рынок свои новые, в спешке сконструированные идентичности, новые исторические корни, где советское не принималось во внимание как неорганичное, нелепое, навязанное отступление от нормального хода вещей», – рассказывает в интервью Arterritory.com Виктор Мизиано. «Нечто подобное, кстати, было пережито и постколониальными странами, которые, получив независимость, начали стирать память о колониальном прошлом. Этот феномен постколониальная теория стараниями Лилы Ганди назвала „волей к забвению” (will-to-forget). Однако проблема – точнее, лишь одна из проблем! – в том, что достаточно нашим странам отказаться от советского прошлого, как наша причастность к современности (в смысле modernity) оказывается под вопросом. Ведь советское прошлое – это и есть наша современность. Другой-то у нас не было!»
В 2007 году в таллинском музее KUMU прошла курируемая Виктором Мизиано выставка русского искусства The Return of the Memory, обозначившая время второго постсоветского десятилетия, периода, когда «начала возвращаться память». Начало нового тысячелетия стало временем постепенного осознания недавней истории и восстановления порванной пуповины.
Но вернёмся к архитектуре и Риге, где переход от модернизма к постмодернизму нагляднее всего проявился, пожалуй, в старом городе. Построенный в традициях модернизма монументальный ансамбль площади Красных латышских стрелков в 90-е годы был реконструирован и соединён со средневековым городом. Одновременно были восстановлены историческая Ратушная площадь и Дом Черноголовых. Для этого пришлось снести лабораторный корпус политехнического института и крыло Музея стрелков. Мешанина эпох и стилей может привлечь туристов, но у постоянных жителей города вызывает «шизофрению восприятия среды», как это формулирует архитектор Оскарс Редбергс. Многие теряются в окружении архитектурных новоделов, памятников, мемориальных знаков и просто рекламных объектов в городской среде. Это относится не только к Риге, но и к целому ряду городов, сразу же после обретения независимости лихорадочно стремившихся забыться в наспех сколоченных «декорациях». Подобным образом можно характеризовать и Таллин. Главный редактор журнала MAJA Трина Ояри пишет на портале www.a4d.lv : «После пережитой в начале 90-х наглой приватизации публичного пространства и из-за отсутствия согласованной политики планирования главной достопримечательностью Таллина стал его хаотичный и противоречивый образ с неубедительно сосуществующими историческими слоями».
Два Ленина в парке Grūtos, Литва
Небольшое, но пикантное отступление уместно посвятить памятникам Ленину, Сталину, Карлу Марксу и прочим, одними из первых «павшим» вместе с крахом режима. Своеобразным подтверждением тому, что в новом тысячелетии «провалы памяти» понемногу исчезают, служит парк Grūtos в Литве, прозванный в народ «сталинским миром». В 2001 году местный предприниматель Вилюмас Малинаускас решил вложиться в экстравагантный проект и свёз со всей Литвы в одно место в 130 километрах от Вильнюса все демонтированные памятники, скульптуры и бюсты советской эпохи, общим числом 86. В прошлом году журнал Times включил Grūtos Parkas в десятку самых странных аттракционов мира, а в год открытия парк даже получил американскую пародию на Нобелевскую премию Ig Nobel, вручаемую за достижения, которые «сначала заставляют людей смеяться, а потом думать». В парке Grūtos есть кафе в советском стиле и даже небольшой зоопарк. Излишне добавлять, что парк оказался в перекрестье ожесточённых дискуссий, и Малинаускасу удалось реализовать далеко не все свои идеи. Например, лёг под сукно план привозить посетителей в расположенный на окраине парк в вагонах, в каких людей отправляли в лагеря ГУЛАГа... Уместно добавить, что в Москве есть «Парк советского периода», а в Будапеште – парк Memento под открытым небом, правда, без балаганного привкуса.
Реконструировать или сносить?
Реконструировать, перестраивать или сносить? Постсоветское похмелье девяностых давно выветрилось, «нулевые» годы заставили протереть глаза, и в 2013 году вопрос стоит достаточно просто – как бы не наломать дров, причём причитания о призраках прошлого уже мало кого волнуют. «Жизнеспособность любого здания, если только оно не обладает какой-то особой общественной или культурно-исторической ценностью, будет определяться очень просто – окупятся средства на реставрацию и содержание или нет», – комментирует Arterritory.com архитектор Томс Кокинс. «Если реконструкция невыгодна, здание рано или поздно развалится или будет снесено, причём это вполне естественный процесс развития любого города».
Одним из явно экономически невыгодных оказался Рижский дворец спорта. Построенная в 1970 году ледовая арена на 4500 зрительских мест долгие годы служила центром латвийского хоккея и в 1992 году удостоилась статуса национальной хоккейной базы. Затем былая гордость города вдруг резко превратилась в рынок одежды и сантехники, пришла в закономерный упадок и в конце 2007 года была снесена.
Обратный пример являет центр современного искусства CAC в самом сердце старого Вильнюса. Построенное в 1968 году в стиле модернизма здание площадью 2400 квадратных метров вплоть до 1988 года принадлежало Литовскому художественному музею. В 1992 году оно перешло к центру CAC, было адаптировано к эстетике «белого куба» и по сей день остаётся крупнейшим выставочным пространством современного искусства в странах Балтии.
Литовская Национальная художественная галерея летом 2012 года. Фото: Катрина Гелзе
Другой вильнюсский пример – Литовская Национальная художественная галерея на правом берегу реки Нерис, устроенная в спроектированном в 60-е годы, но построенном лишь в 1980 году Музее революции Литовской ССР. Музей закрылся вслед за восстановлением независимости Литвы в 1991 году, а в 1993 году находившееся всё ещё в удовлетворительном состоянии здание было передано Литовскому художественному музею под Национальную художественную галерею. Здание было реконструировано по проекту архитекторов Аудрюса Бучаса (Audrius Bučas), Дарюса Чаплинскаса (Darius Čaplinksas) и Гинтараса Кугиниса (Gintaras Kuginis), обрело современные черты и открылось для посетителей в 2009 году.
Реконструкцию лет десять назад пережило и уже упоминавшееся здание Latvenergo в Риге. «Архитектор Ингурдс Лаздиньш выиграл конкурс на реконструкцию здания Latvenergo. Он пришёл ко мне в институт с цветами и попросил рисунки креплений панелей к фасадным стенам», – рассказывает Arterritory.com архитектор Лиа-Аста Кнаке. «Только тогда я узнала, что готовится проект реконструкции с заменой прежнего фасада стеклянным. Я выступила против, меня поддержала инспекция по охране памятников, и Союз архитекторов постановил, что здание надо сохранить в прежнем облике как исторический образец. Архитектор переделал проект, соблюдая условие, что с интерьером он может обращаться свободно, но фасад трогать нельзя. Наружные стены с советских времён, разумеется, поизносились, бетон кое-где выкрошился до дыр. Реконструкторы заменили окна и тщательно обновили фасад с использованием современных материалов и технологий. Здание утратило облезлый вид и стало всем нравиться». Следует добавить, что именно благодаря реконструкции широкая публика узнала, что огромное здание Latvenergo проектировала женщина. В связи с этим же можно упомянуть, что авторы включённой в каталог венской выставки статьи от Латвии Майя Рудовска и Илиана Вейнберга, обойдя вниманием мужчин, предпочли рассказать о женщинах-архитекторах, таких, как Марта Станя, Зане Калинка, Аусма Скуиня и другие.
Совсем другая судьба выпала бывшей гостинице «Латвия» (ныне Radisson Blu Hotel Latvija). Она была построена в 1976 году, но сдана в эксплуатацию лишь в 1979. 26-этажное здание охватывала двухэтажная пристройка с вестибюлем, кафе, рестораном, магазином и выставочным залом. Интерьер проектировал коллектив художников под руководством Оярса Аболса, а фасад был украшен кинетическим объектом «Сакта» работы Артурса Ринькиса. Гостиница получила высшую интуристовскую категорию и предназначалась для обслуживания организованных групп зарубежных и советских туристов. В конце 1998 года было принято решение о реконструкции здания, проводившейся в два этапа, причём второй (2004–2006) был связан с кардинальными переменами. Об успешности, обоснованности и гармоничности реконструкции мнения в кулуарах расходятся.
Интерьер Таллинской телебашни после реконструкции в 2012 году 
Рассказ будет неполным без упоминания легендарной Таллинской гостиницы Viru, сегодня заметно увядшей и совмещённой с торговым центром. Тем не менее построенное в 1972 году здание продолжает принимать постояльцев, а в одном из номеров оборудован музей КГБ. В советские времена широкие массы даже не подозревали, что у 22-этажного здания есть ещё и 23-й этаж, где специально обученные люди в штатском слушали то, что говорится в номерах и за ресторанными столиками.
«У каждого здания своя судьба и, на мой взгляд, уместны все варианты. Остаётся лишь такая мелочь, как хороший вкус и способность разглядеть архитектурную ценность», – говорит Arterritory.com архитектор Зайга Гайле. «Дома советской постройки очень сильно различаются по качеству проектирования и строительства. Некоторые из-за отвратительного качества и вредных материалов (асбест) заслуживают не восстановления, а хорошего заряда взрывчатки. Сейчас, например, обсуждается судьба телецентра на острове Закюсала. Его архитектурная ценность и символичность не вызывают сомнений, но реконструкция будет стоить очень дорого. А вот в отношении бывшего вычислительного центра по улице Пилс, 8/10 в самом сердце Старой Риги с замурованным первым этажом и „какашечно”-коричневой плиткой между окнами никаких моральных терзаний не возникает». В прошлом году после реконструкции по проекту эстонского архитектурного бюро KOKO Arhitektid вновь открылась Таллинская телебашня, закрытая в 2007 году из соображений безопасности. В телебашню, построенную в 1980 году специально для проходившей в Таллине регаты Московской олимпиады, пришёл XXI век – с мебелью в форме белых пузырей, сенсорными экранами, скандинавским кафе на 22-м этаже и панорамным видом на город.
Первый специализированный детский широкоформатный кинотеатр «Pionieris» в Риге
«Мне больно за потери первых лет независимости – рестораны „Sēnīte” и „Klidziņa”, кинотеатры „Pionieris”, „Blāzma”, „Liesma”, „Daile”, роскошные интерьеры магазинов, кафе, баров сталинских и хрущевских времён, от которых почти ничего не осталось. Парадоксально, что молодое поколение собирает советский винтажный инвентарь по старым фабрикам и строит реконструкции эпохи заново», – признаёт Зайга Гайле.
Исчезновение кинотеатров пережили и другие советские города. Коммунисты считали кино важнейшим из искусств, и внушительные здания кинотеатров высились в центрах городов Союза, в том числе в Латвии, Эстонии и Литве. С обретением независимости и распадом советских структур эти здания стали лакомым куском для воротил рынка недвижимости. В ударные сроки почти все кинотеатры Вильнюса были приватизированы и превращены в жилые дома, казино и торговые центры. Неполные десять лет назад был закрыт и построенный в 1965 году кинотеатр «Lietuva» – яркий образец советского модернизма, крупнейший кинотеатр Литвы и резиденция Вильнюсского кинофестиваля. В Риге кинотеатры советских времён в большинстве случаев превратились в ночные клубы. А сейчас постсоветская тематика возвращается на киноэкраны, стоит вспоминить хотя бы художественный фильм латвийского режиссёра Айка Карапетяна «Люди там» (2012).
Кадр из фильма «Люди там» (2012)
«Нельзя не заметить явный интерес поп-культуры последних лет к жизни микрорайонов – графические дизайнеры и художники вдохновляются этими зданиями, создаются фотопроекты, снимаются фильмы и видеоклипы, пишутся рассказы об их обитателях, прославляются их планировщики», – комментирует сегодняшний день Томс Кокинс. «Это тяга современной эпохи к чему-то настоящему, стабильному, непреходящему. Ведь блочный дом, например, предельно искренен – каждая бетонная панель выполняет только доверенные ей функции и ничего более. Это как серый холст, где каждый может проявить себя оформлением балкона. Это жилое здание и всё».
