Разговор о простых вещах

Беседа с создателями российского фильма «Простой карандаш»

09/12/2019

В санкт-петербургском пространстве ЛенДок состоялась премьера фильма «Простой карандаш» Натальи Назаровой, который вышел в российский прокат 5 декабря. Это первая ласточка фильмов о жёнах декабристов нашего времени. Героиня картины приезжает из Петербурга в российскую глубинку, за тысячу километров от столицы, вслед за мужем-художником, отправленным в колонию на восемь лет из-за того, что толкнул полицейского (явно на митинге). Напрямую о политике фильм не размышляет, зато вторгается в то, что называется политическим бессознательным, привнося свежий взгляд на вечные российские размышления о хождении интеллигенции в народ и о способности учителя пробудить чувство прекрасного в изуродованных семьёй, школой и социумом детских душах (героиня устраивается в школу преподавать рисование). Вопрос, бороться или не бороться с закоренелым российским равнодушием и насилием, или бежать туда, где спокойнее и комфортнее, здесь проигран в трагическом ключе. Героиня, будучи художником, не просто пытается учить видеть других, но вмешивается в жизнь парализованного страхами городка. История об учительнице, пытающейся быть человечной, оборачивается трагедий провинциальной дыры, которая как в воронку затягивает в себя тех, кто все ещё хочет жить не по понятиям, а по совести. Прекрасная актёрская работа Надежды Гореловой, заслуженно получившей премию на фестивале российского кино в Онфлере, делает фильм запоминающимся событием российской (и не только) кинематографической жизни. «Простой карандаш» также был награждён Гран-при на этом фестивале. На премьеру фильма в Петербург приехали члены съёмочной группы в лице режиссёрки Натальи Назаровой и актрисы Надежды Гореловой. С ними удалось встретиться после сеанса петербургскому корреспонденту Анжелике Артюх.

Наталья, в начале своего кинематографического пути вы много работали как сценаристка, причём с очень интересными режиссёрами, такими как Анна Меликян и Кирилл Серебренников. Затем вы сделали совместный фильм с Касаткиным, и вот сейчас «Простой карандаш» – ваша первая самостоятельная работа как режиссёра. Насколько опыт предыдущих лет вам помог решиться на такой сложный шаг, как создать собственный фильм?

Наталья Назарова: В большей степени мне помог мой друг Саша Касаткин, с которым мы вместе снимали «Дочь» (приз за дебют на фестивале «Кинотавр» – прим. автора). Для меня это была школа. Нет ничего ценнее практики. От начала и до монтажа мы делали всё вместе. Для меня это было важно. А что касается общения с режиссёрами, для которых я написала сценарии, то там собственно режиссуре не научишься. Там просто обсуждаешь историю с человеком, а иногда даже и не обсуждаешь. Например, в случае с Кириллом Серебренниковым, после того, как я ему отдала сценарий, мы вообще не встречались. Он просто взял его и начал снимать. Он не сильно что-то изменил. Там были больше режиссёрские решения сцен. С Аней Меликян мы раз пять встречались, обсуждали, я ей писала какие-то версии, потом я что-то доделывала. Но на площадке я уже не появлялась. Здесь трудно назвать это школой режиссуры, это чисто сценарная работа.

«Простой карандаш» можно назвать первой ласточкой фильмов о жёнах декабристов нашего времени. И хотя это школьный фильм по жанру, но он затрагивает гораздо более масштабные проблемы, происходящие в современной России, и, в частности, тему новых политзаключённых. Именно к такому герою в колонию приезжает Антонина – героиня вашего фильма – для того, чтобы быть с ним рядом. Как вам удалось запуститься с таким проектом, учитывая финансовую помощь минкульта? Что вам помогло?

Н.Н.: Не знаю, что нам помогло. Мы просто подали сценарий и получили деньги. Видимо, там никакого криминала никто не углядел. Ведь это просто срез жизни нашего общества. В нашей истории нет такого, что мы безусловно на чьей-то стороне. Вернее, я на стороне своей главной героини. Всё остальное – это срез. Есть человек, пострадавший за свои идеи, – муж Антонины. Есть другой – Воронов, который считает народ быдлом, считает безнадёжным. Это просто определённые люди с набором каких-то мировоззрений. Произведение искусства всегда отражает некий конгломерат судеб. В нашем фильме мы ни к чему не призываем, не призываем идти ни на какие баррикады, мы просто отражаем всё как есть. И в случае с нашей героиней, несмотря на политическую увлечённость идеями мужа, её миссия быть учителем не менее важна. Она идёт к самым униженным и отверженным – никому не нужным детям.

Мне кажется, что у вас силён метафорический пласт вашего высказывания. Героиня не просто идёт к детям, она выводит детей из стен школы на улицу, на воздух, где можно наблюдать не только красоту природы, но и свободно дышать. Это, на мой взгляд, своего рода эзопов язык, который позволяет понять зрителям, что жизнь улицы, свободного пространства сегодня гораздо больше определяет, чем жизнь в стенах институций, она сегодня крайне актуальна. Улица даёт возможность свободному жесту. В этом смысле мне ваш фильм очень понравился. Что вы на этот счёт думаете? Насколько мои впечатления адекватны тому высказыванию, которое вы в фильм закладывали?

Н.Н.: Вы высказали мысль, которая мне не то что в голову не приходила, но предполагает, что мне стоит об этом подумать. Для меня это какая-то очень свежая мысль. Наверное, вы правы. Возможно, мы это сделали интуитивно. Эта формулировка интересная, безусловно. Мне кажется, что сейчас очень сильный момент – это взять группу людей и с ними что-то сделать. Нельзя спасти всех. Можно спасти некоторых, которые хотят, чтобы их куда-то увели и спасли, которые готовы к этим отношениям. А кто не хочет, тот остаётся в этих душных помещениях.

Ваш фильм довольно трагический по звучанию. Главная героиня не просто художник и учитель, но она осознает своего рода миссию. Необходимость кого-то спасти. Она чувствует свою миссию гораздо более широко, чем просто кому-то дать какие-то навыки.

Н.Н.: Единственно, что она не называет это миссией. Она идёт к этому интуитивно. Если бы она сказала себе «у меня миссия», она бы была горделивая дура. Она просто не может иначе.

Надежда Горелова: Она видит этих забитых детей, и для неё это сердечная необходимость открыть для них эту форточку затхлого помещения школы. Это очень важная мысль, которую вы сказали: она не может ничего сделать с этим воздухом, но она может выйти на улицу. Она человек очень свободный. Она не боится. Она просто даже не задумывается о страхах. С детьми она общается очень просто, ничего специально не делает. Она просто живёт как жила. И предлагает им жить так же.

Н.Н.: Вообще, самые свободные люди те, которые не подозревают, что они свободны. А те, кто начинает настаивать на своей свободе, те крайне несвободны.

Антонина – художник, устраивается в сельскую школу, чтобы преподавать рисование, быть кому-то нужной. И эта необходимость пробуждать чувство прекрасного и возвышенного осуществляется ею самыми простыми средствами – простым карандашом. Не кажется ли вам, что для современного мира столь сильные задачи уже не могут осуществляться только простыми средствами, что мир, равно как и современные дети, требует больших технологических средств? Или вы действительно верите, что такие элементарные средства, как простой карандаш, который вы вынесли в заглавие вашего фильма, могут радикально изменить человека?

Н.Н.: Никакие технологические вещи не сработают, если за этим не будет человека. Сила простых вещей – это передача от одной личности к другой личности. Передача личной информации. Поэтому сейчас и страдает наша современная школа. Потому что учитель при системе ЕГЭ выведен из системы личной передачи информации. А это самая мощная вещь. Я вам передаю. Я вам говорю. И чем выше фигура учителя, тем она мощнее. Нет ничего сильнее, чем личная передача. Никакие телефоны. Я верю в силу простых вещей. Они не меняются. И не будут меняться. Все те же девять месяцев женщина рожает ребёнка, ни больше, ни меньше. Есть вещи неизменяемые. Простой карандаш включён ЮНЕСКО в список шести предметов, которые будут всегда. Какие ещё пять, я не знаю. Пыталась узнать, не получилось. Простота – очень эффективная вещь. Вы, наверное, знаете про работу детских психологов с игрушками. Совершенные игрушки не развивают детскую фантазию. А вот какие-нибудь щепочки или фигня какая-нибудь типа стёклышка разбитого развивают. Они часто являются причиной возникновения художественного чувства в ребёнке. Он задумывает, является соавтором этой вещи. А какой-нибудь танк, который чуть ли не летает, что он ребёнку? Он поиграет и бросит. Простые вещи развивают мозг ребёнка, и никакие гаджеты этого не отменят. Ребёнок просто быстро начнёт переключать кнопки и прыгать с одной информации к другой. Это тоже не очень полезно.

Н.Г.: Мне кажется, ответ уже в самом вопросе. На человека влияет только человек. Подобное подобному. И дети до сих пор очень любят игры, прятки, общение.

Н.Н.: Она преподаёт!

Н.Г.: Так как они реагируют – это захватывает. Ничто не заменит живого общения. Это вечная история. Всё самое великое – простое.

Вы очень ярко показываете городок, парализованный страхом. Этим страхом охвачены все – от полиции до учителей и детей. Наличие колонии в этом городке говорит о наличии большего зла, чем те два брата-бандита, которые держат местных в страхе. Конфликт между парализованным страхом царством тьмы и живым, свободным, художественно одарённым человеком, приехавшим в этот город, хрупкостью такого рода личности – магистральный. Кроме того, вы снимаете профессиональных и непрофессиональных актёров. Как вам удалось создать такое органичное соединение, позволившее выписать среду, позволившее создать этот актуальный для современной России конфликт? Какие задачи вы ставили? И как вы подбирали актёров?

Н.Н.: У меня был трёхслойный отбор. Я сначала с ними разговаривала. Смотрела на обаяние, коммуникабельность. Иногда играла в быстрые этюды. Если человек включается в ситуацию, значит, он может, если не включается, значит, не может. Сначала один слой отобрала. Потом стала думать, кого куда. С детьми играла этюды как с актёрами настоящими. Быстро ввела их в курс дела. Какие задачи ставила? Непрофессиональным актёрам я голову сильно не забивала сложными задачами, но я сделала один хитрый манёвр с одной ролью. Вы заметили, что роль женщины-полицейского играет актриса с детским лицом? Она, кстати, преподаёт в Сегеже сценическое движение. Катя Костина, прекрасная актриса. Это своего рода несоответствие: из формы не по росту торчит почти детская голова. И видно, что этому человеку вообще нечего делать на этом месте, он ничего не может. Плюс у неё двое детей. Это женщина-девочка. Это один из моих приёмов. Я была честна с актёрами и ничего от них не скрывала. Насколько они понимали, они играли заданную мною ситуацию. Например, когда наша героиня приходит знакомиться с директором, там играет профессиональная актриса, мы её поместили в своего рода аквариум. Она вся плавает в цветах. Мы искали с оператором эффект царства спящих красавиц. Ей нет дела до всего остального. То есть всё получалось либо операторскими приёмами, либо определённого рода кастингом, либо разговорами с актёрами.

Н.Г.: Ещё помнишь, была искрящаяся стена.

Н.Н.: Да, комната героини. Когда мы пришли, мы увидели, что часть обоев искрится. Когда мы снимали при свете мобильного телефона, сверкали блёстки на обоях. А это тоже работает. Героиня попала немножко в сказочный мир. Вроде всё оборвано, но одновременно какая-то страшненькая сказка.

Почему ваша героиня приезжает в дальний городок именно из Петербурга? А, скажем, не из Москвы?

Н.Н.: Многие задают этот вопрос. Если задаёшь себе вопрос об интеллигенции, то первая ассоциация – это Петербург, а не Москва. Москва богата интеллигенцией, тем не менее Петербург стоит впереди именно по ассоциативному ряду. А там же ещё и конфликт между интеллигенцией и простыми людьми, поэтому Петербург здесь очень естественная вещь. Она работает на подсознательном уровне.

Кроме того, ваша героиня пытается пробудить в детях чувство красоты. Научить их видеть. Петербург в этом смысле – подходящее место.

Н.Н.: Всегда, когда приезжаю в Петербург, у меня глаза в тонус приходят.

Н.Г.: Да, у меня тоже особенное чувство. У меня прадед здесь на «Авроре» служил.

Н.Н.: А у меня дед на Путиловском заводе работал.

Н.Г.: У меня особое ощущение города. Оно связано с интеллигенцией, с красотой. Он один такой, уникальный.

Н.Н.: Антонина только там могла родиться и жить.

Ваш фильм был показан на фестивале российского кино в Онфлере, и я вас поздравляю с Гран-при и призом за актёрскую работу. В скольких залах будет показан фильм в России?

Н.Н.: Это около ста залов. Вот сейчас в Ростове-на-Дону мы только что записывали видеообращение. Я рада, что это есть. Мы очень волновались, ведь это такая серьёзная история. Нам помогли и призы, и профессиональное признание.

До этого вы с картиной были только в Выборге на «Окне в Европу»?

Н.Н.: Нет, мы были ещё в Каире и в Китае.

Н.Г.: На кинопремии «Золотой петух». Китайцы называют его «наш Оскар».

А как китайцы реагировали на фильм? Что спрашивали?

Н.Г.: Спрашивали про детей, действительно ли есть такой город или история выдуманная. Они очень эмоциональные, плакали на фильме. Спрашивали, насколько это соответствует нашей действительности.

Про детей вопрос, конечно, напрашивается. Дети уникально работают. Как вы их подбирали?

Н.Н.: Я счастлива о них говорить. Это был кастинг. Я отбирала живых, контактных детей, которым нравится быть помещёнными в заданную ситуацию. Все, что у меня работали, все могут играть в кино. Мы вели уроки в режиме реального времени. Это был реальный урок. Я говорила: «Надя, тема такая: урок про пустоту. Попроси их нарисовать пустоту, а дальше мы будем снимать, что они рисуют, что отвечают». И вдруг дети как начали… Обидно, ведь столько материала не вошло. Мы резали по живому, чтобы уложиться в хронометраж. Они маленькие философы. Нам было интересно.

Н.Г.: У меня было ощущение чуда. Буквально до слез. Девочка ко мне подошла после урока со словами: вы настоящая. Да, нет, сказала я, вы настоящие!

Дети все из разных городов?

Н.Н.: Нет, они все местные, из Сегежи. У нас не было денег кого-то везти. Для меня это было лишнее подтверждение, что дети и люди у нас настолько талантливы, что можно приехать в город, в котором 30 тысяч жителей, и снять там кино. Я вам точно могу сказать, что там можно спокойно снять любое кино, просто нужно правильно отобрать людей. И это можно в любом городе России.

А почему именно Сегежа?

Н.Н.: Не было денег на Сибирь. Бюджет – 25 млн. Стали думать про Карелию. Хотелось в леса. И нужен был целлюлозно-бумажный комбинат. Наш оператор Андрей Найдёнов предложил туда поехать. Мы приехали и поняли, что больше никуда не поедем. Там и тюрьма была. И люди.

А что там за тюрьма?

Н.Н.: Там их несколько. Три точно. Там Ходорковский сидел. Они градообразующие. Мы же и в тюрьме снимали, там всё было вполне по-человечески. У меня не было ощущения монструозности.

Как вы получили разрешение там снимать?

Н.Н.: С трудом, но получили. Давали сценарий, посылали правильных людей. Они поверили, пустили.

Наталья Назарова. Фото из персонального архива

Вы будете в Сегеже показывать фильм?

Н.Н.: Да, я поеду туда 7 декабря. Меня ждёт большое испытание. Я думаю про тех людей, которых я «сократила». Они хорошо играли, но всё-таки не вошли в фильм…