Звягинцев и лабиринт
21/06/2017
Дмитрий Комм
Все знают, что развод в России – больше, чем развод. Это своего рода процедура самоутверждения, когда бывшие супруги обнаруживают, что рядом есть кто-то, на кого можно свалить вину за все свои проблемы и неудачи по принципу «ты мне всю жизнь испортил(а)». Именно в разгар такой процедуры мы встречаем героев нового фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь»: Женю (Марьяна Спивак) и Бориса (Алексей Розин). Никаких сожалений о рухнувшей семейной жизни они не испытывают; проблема лишь в том, как побыстрее продать квартиру и начать новую жизнь с новыми партнёрами. К несчастью, у бывших супругов, носящих символическую фамилию Слепцовы, есть 12-летний сын Алёша (Матвей Новиков). Здесь Звягинцев и его соавтор сценария Олег Негин выворачивают наизнанку традиционную схему шантажа при разводе: их герои не грозят друг другу отобрать ребенка, а наоборот – всеми силами пытаются отделаться от него. И только страх перед «ювеналами» мешает им отправить Алёшу в детский дом. Однако подслушавший разговор папы и мамы Алёша решает этот вопрос на собственный лад: исчезает из дома без следа. Далее следуют отчаянные поиски, которые в картине менее радикального режиссёра стали бы поводом к осознанию героями своего эгоизма, просветлению, очищению и прочим добропорядочным метаморфозам. Звягинцев же, шаг за шагом выворачивая наизнанку штампы воспитательного семейного кино, отправляет героев и зрителей в блуждание по бесконечному лабиринту, где за каждым углом прячутся монстры, которые в своей привычной обыденности выглядят намного страшнее любого Минотавра.
Фильмы Андрея Звягинцева давно уже не оцениваются в России в эстетических категориях; они стали предметом баталий, в основе которых – политика. Отношение к Звягинцеву разделило российских кинокритиков и любителей кино на два враждующих лагеря. Первый, условно назовем его прогрессивным, видит в Звягинцеве выдающегося социального критика, отважного художника, без устали бичующего пороки общества и потому вызывающего раздражение и неприязнь. Факт съёмок «Нелюбви» без денег минкульта в этой системе координат выглядит практически гражданским подвигом. Другой лагерь, условно назовём его консервативным, отказывает Звягинцеву в таланте, видя в нём удачливого ремесленника, ловкого конъюнктурщика, хорошо знающего политику международных фестивалей и расчётливо под неё подстраивающегося. В итоге любая полемика о фильмах этого режиссёра содержит безумные аргументы в стиле «как вы смеете ругать Звягинцева, ведь его ненавидит Мединский!», которые сталкиваются с ещё более безумными обвинениями в русофобии и «низкопоклонстве перед Западом».
Здесь полагается сказать пошлость про то, что способность вызывать столь полярные суждения – это качество большого художника. Нет, на самом деле – это качество больного, параноидального общества, сидящего на очень скудном культурном и политическом рационе и потому проецирующего свои фобии и комплексы на вещи, не имеющие к ним прямого отношения. В реальности и бичевание язв, и даже «русофобия» предполагают очень большую страстность, каковая была, например, у Достоевского. Но Звягинцев такой страстности лишен; в своих фильмах он предпочитает манеру повествования, которая в Америке именуется slow burn (что можно перевести как «поджаривание на медленном огне»). И он действительно весьма компетентен в ремесле и умении манипулировать чувствами зрителей – но для режиссёра это достоинство, а не порок.
Если отбросить политические интерпретации, обнаружится чёткая и ясная картина. В «Нелюбви» Звягинцев совершил рывок от артхауса к арт-мейнстриму. В отличие от претенциозного и пустого «Левиафана» это вполне зрительское кино (для взрослой аудитории, конечно), где все психологические крючки, на которые нужно цеплять публику, срабатывают и все ружья выстреливают. Из пяти фильмов этого режиссера «Нелюбовь» – самый конвенциональный в жанровом отношении; Звягинцев здесь отказался от попыток делать метафизические притчи и обратился к жанру психологической драмы. Я уже писал в рецензии на «Левиафан», что притчевость и психологизм – вещи трудносовместимые. Тарковский – один из самых непсихологичных режиссёров в нашем кино; для него чем абстрактнее, тем лучше. Талант Звягинцева совсем иного рода: он хорош там, где требуется убедительность типажей, ситуаций, психологических реакций. В «Нелюбви» Звягинцев убил в себе Тарковского, и это можно только приветствовать.
Важную роль сыграло помещение действия в городскую среду, которую и Звягинцев, и особенно оператор Михаил Кричман чувствуют и понимают намного лучше, чем провинцию. Некоторые кадры в «Нелюбви» сделали бы честь Де Пальме, раннему Скорсезе или Джонни То. Например, кадр с ночным многоквартирным домом, где ярко высвечена только череда балконных дверей – и идёт выглядящий кровавым снег. Жаль, что таких кадров немного, но с другой стороны, наша городская среда уныла, попытка сделать из неё Нью-Йорк или Гонконг выглядела бы фальшью. В отдельных сценах возникает нешуточный саспенс, источником которого также является скорее визуальное решение, чем драматургические ходы.
Но самое главное: в этой картине точно найден нерв, главная болезнь российского общества: чудовищные, истерично-авторитарные семьи, где не то что любовь – уважение друг к другу редко встретишь. Одни и те же психологические травмы и комплексы передаются из поколения в поколение, от родителей к детям, от бабушек к внукам – и никакой способности делать выводы, учиться на ошибках не наблюдается. Встреча Жени со своей лицемерной и манипулятивной матерью (Наталия Потапова) – одна из самых важных в фильме. Благодаря ей зритель понимает, что Женя сбежала от матери в брак без любви точно так же, как Алёша сбежал от неё самой. Бунтуя против материнской нелюбви, героиня тем не менее не в состоянии осознать, что повторяет её поведение в отношениях с собственным ребёнком. Катарсиса нет, цикл нелюбви обречён воспроизводиться снова и снова – и это по-настоящему страшно.
Однако если бы весь фильм был посвящен только данному аспекту, он выглядел бы как банальная «чернуха». Поэтому в середине картины Звягинцев ловко переключает внимание зрителей с семейных отношений героев на процедуру поисков. Это придаёт «Нелюбви» сходство с полицейским фильмом – с той печальной иронией, что настоящую полицейскую работу делают не менты, а спасатели-волонтёры из реально существующего отряда «Лиза Алерт». Кстати, волонтёры – это, кажется, единственный в творчестве Звягинцева положительный персонаж (коллективный). Их самоотверженность и достоинство вызывают уважение и внушают надежду на то, что выбраться из лабиринта нелюбви всё же возможно.
К сожалению, прямолинейно-публицистический финал с пропагандистским шоу Киселева на экране несколько портит общее впечатление от неглупой, избегающей лобовых ходов картины. А вот раздражающее многих финальное появление Жени в спортивном костюме с надписью Russia мне кажется удачной язвительной точкой: родина-мать во всей красе, любуйтесь. Чувство юмора не является сильной стороной творчества Звягинцева, но этот момент действительно остроумен.
Куда хуже извечное пристрастие Звягинцева к съёмке сцен диалогов одним кадром, статичной камерой и средним планом, который иногда длится три-четыре минуты. Для оператора Кричмана, конечно, работа над такой фотографией разговаривающих людей – сплошное удовольствие: свет выставил, камеру зафиксировал и можно кофе попить или даже вздремнуть, пока актеры перед неподвижным объективом свою радиопьесу разыгрывают. Но для поддержания зрительского внимания к действию – это настоящая катастрофа. С другой стороны, таких сцен здесь меньше, чем в предыдущих картинах Звягинцева; я насчитал всего три.
Очень хочется надеяться, что метаморфоза Звягинцева в «Нелюбви» связана с его более точным осознанием сильных сторон своего дарования. В действительности Андрей Звягинцев всегда был настоящим зрительским режиссёром: умным, талантливым автором, способным говорить просто о сложном, однако ему не повезло работать в кинематографии, где понятие «авторский фильм» есть стыдливый эвфемизм для артхауса. По причинам, которые должен анализировать психиатр, а не кинокритик, нормальное для любого автора стремление быть понятым публикой в России считается признаком конъюнктурности, потакания низменным вкусам и ещё бог знает чем. Возможно, здесь проявляется ещё один тип нелюбви, характерный для российского общества, – нелюбовь к законному праву художника на успех. (Не сам ли Звягинцев есть потерявшийся мальчик из этого фильма? Нелюбовь убивает творческие наклонности не менее эффективно, чем семейные связи.) Почти пятнадцать лет и четыре фильма ушли у Звягинцева на то, чтобы перестать стесняться самого себя. В пятой картине он делает абсолютно зрительское кино, к которому у него есть очевидный талант.
Но не слишком ли поздно? В российском прокате Звягинцев – неудачник; его единственная прибыльная картина – дебютное «Возвращение». Все остальные фильмы главную часть своих сборов делали за рубежом. Однако аналитики рынка предполагают, что «Нелюбовь» станет самым коммерчески успешным фильмом Звягинцева как в России, так и за границей. Если моя гипотеза верна и если «Нелюбовь» действительно будет пользоваться успехом у зрителей, в ближайшем будущем мы увидим ещё более интересные повороты в творчестве Звягинцева. Возможно, его обращение к другим жанрам, например, психологического триллера. В этом процессе ему всё больше придётся рассчитывать на глобальную аудиторию, а потому я совсем не исключаю для него съёмок фильма на английском языке и работы не на российском материале. Впрочем, последнее потребует от режиссёра не только таланта, но и известного мужества. Но главное – осознать, что из лабиринта существует выход, пусть даже фильмы самого Звягинцева утверждают обратное.
