Maman арт-феминизма

23/09/2015

Фотографии автора

В Москве в рамках специальной программы VI Московской международной биеннале современного искусства открылась выставка «Луиз Буржуа. Структура бытия: клетки». Экспозиция организована Домом искусств Мюнхена совместно с Музеем «Гараж». Включающая более восьмидесяти работ художницы выставка дополнена двумя аттракционами в публичном пространстве. У входа в «Гараж» стоит бронзовый девятиметровый паук (точнее – паучиха) Maman, которая была выполнена для открытия в 2000 году Турбинного зала лондонской галереи «Тейт Модерн». В холле «Гаража» пластическая метафора – завещание мастера. Это расположенное на шестиметровой опоре огромное вращающееся зеркало с надписью из дневника художницы: «Завладел ли день ночью или ночь завладела днем?» Зеркало – постоянный артефакт инсталляций Буржуа. Монумент с ним датирован 2007 годом. В возрасте 96 лет Луиз Буржуа показала круговерти мира её зеркальное отражение.

Серия, давшая название выставке, берёт отсчет в начале модных сегодня в России 90-х. Тогда художнице было около 80 лет. В моём сознании название больших инсталляций-энвайронментов «клетки» рифмуется с альбомом Стинга Soul Cages («Клетки души»), который появился как раз в 1991 году и стал культовым в неформальной жизни перестроечного СССР. В принципе, и у Луиз Буржуа клетки – это визуализация того нематериального вещества, из которого соткана душа. И эта ткань у неё порвана, порезана, забыта и брошена. Экзистенциальные корчи – вот главная тема «клеток» художницы. Сама она говорила так: «”Клетки” представляют собой разные виды боли: физическую, эмоциональную и психологическую, душевную и умственную». Действительно, в различных ограждающих конструкциях заперты свидетельства жутких ночных кошмаров: выполненные в твёрдых материалах или в ткани отрезанные человеческие органы, гильотина над скульптурным особняком, мясорубки над изогнутым в болевом шоке безголовым телом. Зритель должен двигаться среди этих спазмов безотчетного страха и подглядывать в полураскрытые дверцы разных загородок, или в щели, или в замочные скважины, или в отражения зеркал. Так возникает порочное сообщество вуайеристов: ты подглядываешь за преступлением, немые его свидетели – вещи – подглядывают за тобой.

Общеизвестно, что вербальное объяснение всем корчам и мукам искусства Буржуа находится в якобы детских травмах, которые художница получила дома во время скандалов между матерью и отцом, открыто практиковавшим адюльтер с английской гувернанткой. Многочисленные страдания матери, ставшей еще в юности Луиз инвалидом из-за эпидемии гриппа, травмировали душу художницы на всю жизнь. В то же время к отцу Луиз испытывала неприязнь, вымещавшуюся в создании расчленёнок с мужскими половыми признаками. Парадоксально, что детские травмы отразились в работах тех лет, когда художнице было далеко за семьдесят. На выставке можно увидеть манифесты арт-феминизма Луиз Буржуа: скульптуру «Девочка» – подвешенный на крюке, словно освежёванная туша, гигантский фаллос из латекса – и первую инсталляцию 1974 года «Разрушение отца». Она представляет собой имитацию пещеры, в которой на жертвенной раскалённой плите разбросаны части тела. «Я начала заниматься искусством, потому что оно отгораживало меня от тяжёлых обеденных разговоров, когда мой отец рассуждал, какой он добрый и замечательный. Я брала белый хлеб, смачивала его слюной и лепила фигурку отца. Когда фигурка была готова, я начинала отрезать её руки и ноги ножом», – вспоминает художница.

Положительной альтернативой выступала фигура матери, которая ассоциировалась для Луиз Буржуа с паучихой. Дело в том, что шитьё, ткачество было родовым делом в семье Буржуа, занимавшихся реставрацией и торговлей старинными коврами. Ткачество, конечно, воскрешает в памяти миф об Арахне, превращённой Афиной в паука. Паучиха Maman, встречающая сейчас посетителей «Гаража», для Буржуа персонаж более чем положительный. По мнению художницы, пауки и мудрые, и добрые, и уничтожают кровопийцев комаров, и заботятся о потомстве. Потому к брюшку бронзовой паучихи «подвешена» сеть с восемью мраморными яйцами.

В мире искусства, возможно, Осип Мандельштам поддержал бы возвышенную характеристику членистоногих. Ведь именно он сравнил конструкцию готических нервюрных сводов с анатомией пауков:
Так соборы кристаллов сверхжизненных
Добросовестный свет-паучок,
Распуская на ребра, их сызнова
Собирает в единый пучок.
(«Может быть, это точка безумия…» 1937)
В показанной на выставке инсталляции 1997 года стальная паучиха, словно зонт, распростёрлась над клеткой с фрагментами старинных гобеленов.

Характерно, что в повседневности скончавшаяся в возрасте без малого сто лет (1911–2010) Луиз Буржуа вела размеренную, тихую, именно что буржуазную жизнь, да и признание к ней пришло в пожилых годах. Её биография словно подтверждает пословицу «в тихом омуте черти водятся». Ведь именно в респектабельной буржуазной среде (и мы это знаем из психоаналитики и из фильмов Михаэля Ханеке) плодятся и множатся разные комплексы, фобии, коверкающие психику и превращающие людей в мутантов. Так что предъявление своих травм на территории искусства, возможно, было для Буржуа спасением и терапией.

Работы художницы общаются со многими методами и стилями XX столетия, неспроста её называют «энциклопедией искусства современности». Однако для неподготовленного и как раз закомплексованного в своём невежестве и вытесненных химерах подсознания зрителя они могут стать красной тряпкой и руководством к акциям вандализма. Своим беспокойством по этому поводу деликатно поделился на пресс-конференции директор «Гаража» Антон Белов. Он вспомнил недавнее хулиганство в отношении произведений художника-фронтовика Вадима Сидура в Манеже. Ради просвещения умов и обучения умению думать о современном искусстве сложно, не быть в отношении его потребителем всякого рода «красот», ради понимания, что современное искусство в постановке честных задач о природе человека и мира сродни высшей математике и невеждам в нем не место, «Гараж» устраивает лекторий, кинопоказы фильмов о художнице Луиз Буржуа, проводит открытые мастерские для детей и взрослых, экскурсии (отдельно – для людей с нарушением зрения и нарушением слуха).

Однако, по моему мнению, следующая выставка о классиках мирового модернизма и (или) contemporary art может быть более основательно подготовлена в смысле насыщения диалога с ней различными контекстуальными референциями и отсылками. В частности, в разговоре о творчестве художницы неизбежно выстраиваются чисто пластические ассоциации с традициями сюрреализма, экспрессионизма, ар-брют, кубизма (художница училась у Фернана Леже, который ей сказал: «Вы не живописец, вы – скульптор»). Но не только с ними. В экспликациях и визуальных параллелях могли бы присутствовать сегодняшние классики. В беседу бы включились многие, от мастерицы зашивать в лоскутные куколки боль и страх современной женщины Аннет Мессаже до выстраивающего из старых обшарпанных дверей клетки, коридоры и ротонды памяти концептуального архитектора Александра Бродского.