Екатерина Иноземцева: «Мы устали от самого формата и понятия выставки»
23/02/2017
Лиза Боровикова
10 марта в московском музее «Гараж» стартует беспрецедентный проект – Триеннале российского современного искусства. Это первая попытка музейной институции провести всеобщий «смотр» русских художников – от Калининграда до Владивостока – и выделить основные векторы развития современного искусства по всей стране. Шесть кураторов почти полгода путешествовали по регионам России, осматривая сотни портфолио. Всего они отобрали 69 авторов, работы которых займут каждый сантиметр пространства музея, включая лестничные пролеты и туалеты. Авторы распределены по семи директориям, которые, по мнению создателей триеннале, отражают главные направления в российском современном искусстве.
Екатерина Иноземцева, одна из сокураторов проекта, рассказала о том, почему создатели триеннале отказались от какой-то конкретной темы, и о том, какое искусство они нашли за пределами Москвы и Санкт-Петербурга.
Команда триеннале. Александра Обухова (научный отдел музея «Гараж»), Екатерина Иноземцева, Снежана Кръстева, Кейт Фаул, главный куратор музея «Гараж», комиссар триеннале, Андрей Мизиано (выставочный отдел музея «Гараж»), Татьяна Волкова, Ильмира Болотян. Фото: Эрик Панов
Как появилась идея триеннале?
Момент нашего решения делать триеннале никак не совпал с кризисом биеннале, мы шли по другому пути. В последнее время, с тех пор как мы оказались в парке, мы начали более интенсивно работать с русскими художниками, показывали не только интернациональных звёзд, которые были в «Гараже» на улице Образцова, старались активно внедряться в локальную среду. Мы поняли, что наш программный интерес к русскому искусству надо оформить. Стало понятно, что художники, которые работают в Москве, уже и так в нашем поле зрения. Но страна огромная, и каждый раз, выезжая в командировки, мы понимали, что масштаб очень велик и ситуация очень разная. И мы решили сделать большой смотр.
С самого начала мы говорили и про биеннале национального искусства Whitney и пришли к этой идее. Но как к ней подобраться? Тут нужно отдать должное Кейт Фаул, которая заставила нас ездить. Мы с известным московским снобизмом думали, что и так всё знаем: мы и так работаем с художниками, которые когда-то были в Самаре, в Нижнем, в Омске и переехали в Москву, и мы думали, что имеем представление о ситуации в регионах. И тут мы поехали.
Александр Шишкин-Хокусай. Смотрящий. 2017. Эскиз проекта для Триеннале российского современного искусства. Предоставлено автором. Директория «Морфология улиц»
Мы разделили всю карту страны на шесть округов, это деление отчасти совпадает с федеральным делением РФ. Путешествовали мы весной и летом, какие-то места добирали уже осенью. Этот, не побоюсь этого слова, гран-тур, оказался тем ключевым обстоятельством, которое а) заставило нас вообще по-другому смотреть на русское искусство во всей его целостности и б) радикально повлияло на то, как об этом искусстве можно говорить и рассуждать. После поездок все кураторы собрались, у нас было, наверное, пять серьёзных рабочих встреч часов по шесть, когда мы пытались договориться, как нам всё это показывать. Мы поняли, что любая тема, какую мы ни придумаем, никогда не отразит полностью того, что происходит в российском искусстве.
Мы пытались определить общие для всех регионов «точки роста», на основании которых была придумана типология, объединяющая обстоятельства эстетического, социологического, антропологического свойства. Следуя заветам русских формалистов (Шкловского, Тынянова, Эйхенбаума), мы придумали типологию с разделением на семь директорий, пытаясь глобально определить суть процесса. Это возникло исключительно из эмпирики, из нашего практического опыта, полученного в поездках. Мы рассказывали друг другу про художников, всё снимали во время путешествий, делали подробный отчет.
Разработанная нами типология представляет собой глобальную фигуру включения, а не исключения: потенциально любой художник, который работает на территории Российской Федерации, может быть включён в эту матрицу. Почему мы отказались от темы – для нас это было принципиально, поскольку в воздухе витает абсолютная усталость от репрессивной фигуры куратора. Куратора, который что-то определяет, подвёрстывает художественную практику под выбранную им тему, которая может совершенно не соотноситься с реальностью, куратора, который что-то группирует, придумывает, формирует. Также есть усталость от медийного принципа разделения на живопись и скульптуру, видео, фотографию, дизайн и так далее.
Владимир Архипов. Ванна-кровать Геннадия, Рязанская область, Россия. 2001. Ванна эмалированная, металлический каркас кровати, дерево. 215 × 120 × 100 см. Предоставлено художником. Директория «Авторская мифология»
Что касается выставки, мы устали от самого формата и понятия выставки, как ни странно, при том, что мы этим и занимаемся. Выставка как формат мутирует, она очень сильно изменилась за последнее время. На нашей триеннале нет набора отдельных персональных мини-выставок, мы пытались создать среду, в которой зритель, вольно передвигаясь, может самостоятельно построить какие-то вещи. У нас будет огромное количество работ, не связанных с артефактами, с тем, что нужно показывать – саунд-арт Данилы Акимова в туалете, например. Мы занимаем каждый сантиметр пространства «Гаража», раздвигая границы выставки, – это тоже наше сознательное движение, чтобы снять любые монументальные дидактические фигуры. В центре всегда остаётся художник и его практики. Мы не делаем сложных констелляций между художниками, которые в чём-то похожи и создают элегантную зону на выставке, каждому из участников триеннале мы даём возможность полноценного высказывания. Мы сознательно набираем блоки, чтобы профессионал, зритель, приходя в пространство триеннале, понимал, о чём этот художник или о чём практика. Гид, который мы готовим, описывает целые практики, целый феномен.
У нас нет никаких возрастных цензов, самому молодому автору восемнадцать лет, самому старому – 69. Мы не делали триеннале молодого искусства. Единственное временнóе ограничение – работы должны быть сделаны с 2012 года, потому что именно в 2012 году началась та ситуация, в которой мы пребываем по сей день: очередной президентский срок, «слитый протест», тихое сопротивление. Вроде как ничего не запрещают, но и не разрешают. Очень странное вязкое состояние, которое сильно влияет на художественную практику. Художники делают шаг назад и начинают разрабатывать свои автономные системы, свои истории. Поэтому у нас подавляющее большинство работ с 2012 года, за исключением отдельного блока, связанного с Приговым (Дмитрий Александрович умер в 2007 году), он у нас в директории «Мастер-фигура». Он оказался крайне влиятельным персонажем до сих пор для очень многих молодых художников. Мы собрали дневник путешествий Пригова по России, где мы раскрываем механизмы его влияния: он очень много ездил, делая бесконечные читки, фестивали, перформансы, и мы собрали антологию путешествий Пригова последних лет и того, как он повлиял на молодых ребят, которые сейчас стали участниками триеннале.
Команда «ТОЙ». Клумба. 2017. Эскиз проекта для Триеннале российского современного искусства. Предоставлено художниками. Директория «Морфология улиц»
Какие регионы достались вам?
Я ездила по Северному Кавказу, у меня был маршрут от Ставрополя до Махачкалы: Ставрополь, Черкесск, Нальчик, Владикавказ, Грозный, Махачкала, Каспийск. Ещё Калининград, Нижний, Краснодар.
Очень важно отметить тех агентов – коллег и художников, – которые нам помогали. Например, у ГЦСИ благодаря Леониду Александровичу Бажанову создалась очень мощная региональная сеть, и мы очень благодарны коллегам за их поддержку.
В Махачкале Таус Махачева собрала в специальном пространстве огромное количество художников. Я сидела восемь часов и отсматривала портфолио, ко мне все подходили, мы ездили в какие-то мастерские. То же самое сделал для нас Аслан Гайсумов в Грозном, Галя Тебиева во Владикавказе. У всех моих коллег есть истории таких помощников.
Как обстоит ситуация с современным искусством в Чечне?
В Грозном есть то, что когда-то называлось Центром современного искусства. Сейчас он работает как антикафе, это пространство площадью, наверное, метров сорок квадратных. Иногда усилием невероятной воли и благодаря энтузиазму основательницы Айшат Адуевой там проходят выставки современных художников. Сейчас, когда Аслан получил «Инновацию», с этим попроще.
Там есть глобальная проблема: в эпоху не просто интернета, а постинтернета – тотальный недостаток информации. Люди просто не понимают, где искать информацию о том, что им интересно. В каждом городе, куда я приезжала, я читала какие-то лекции. Мы сидели в этом Центре современного искусства, там был круглый стол, и я рассказывала всю историю послевоенного американского и европейского искусства, начиная с Нам Джун Пайка и заканчивая Дугласом Гордоном. Просто в режиме монолога: я наговорю, а ребята за что-то вцепятся, будут понимать, что искать. И ко мне подходит мальчик и говорит: «Знаете, я вообще не художник, просто снимаю». И вдруг я понимаю, что у человека просто потрясающий глаз – так бывает, когда визуальное чувство очень развито и непонятно, откуда это взялось. И получилось, что Заур (Заурбек) Цугаев у нас теперь участник триеннале, он будет расти и развиваться.
Были ещё неожиданные открытия?
В других городах масса молодых ребят, которых мы просто не знаем: им всем сейчас по 22–23 года.
Антон Забродин, который учился в Родченко, потом вернулся в Калининград, принёс работы Саши Матвеева, который прийти не смог. И я понимаю, что это русский Майкл Кенна, с циклами работ, первичной печатью, вниманием к качеству изображения. При этом Сашу я в своей жизни ни разу не видела, но его работы тоже попали на триеннале.
Антон Забродин. Ирония как ландшафт, № 1. 2015. Фотопечать на бэклите, светодиодная лампа. 145 × 200 см. Предоставлено художником. Директория «Общий язык»
Как вы определили директории?
Когда мы начали отсматривать, было сразу понятно с «Мастер-фигурой»: есть персонажи, вокруг которых всё закручивается, это не обязательно действующие художники. Назовем их пассионариями, которые вокруг себя формируют среду. Монастырский – с ним всё понятно. Дима Булатов, мне кажется, отвечает за весь российский сайенс-арт и за всё, что связано с новейшими экспериментами, технологиями в искусстве. Павел Аксёнов – это легендарный персонаж конца 1980-х – начала 1990-х годов. Он в какой-то момент пропал, оказался в Лондоне, и вдруг мы его обнаруживаем в Ижевске. И вокруг него в Ижевске закручивается какая-то невозможно лихая история: он мотивирует всё художественное сообщество. Для нас это шанс показать тем, кто просто ещё не родился в конце 1980-х годов, что такое художник Паша Аксёнов, который сильно повлиял на всё сообщество в Трёхпрудном переулке. Это очень важный персонаж для московской сцены.
С «Верностью месту» тоже всё понятно. В каждом регионе есть художники, которые работают с локальной тематикой – географической, ландшафтной, природной, социальной, национальной, этнической, – при этом их высказывания универсальны.
Сергей Потеряев. Из серии «Старая Утка». 2013. Фотография. Предоставлено художником. Директория «Верность месту»
Практически во всех регионах есть художники, которых мы объединили в директорию «Авторские мифологии». Это художники, которые отрабатывают некий миф, как правило, он связан с чем-то русским или советским. Грамматика художественного языка каждого из этих авторов настолько разработана, что мы вспомнили понятие «индивидуальной мифологии», введённое Зееманом на пятой Документе, чтобы снять любые стилистические оппозиции. Раздел «Авторской мифологии» объединяет некоторый миф: о русском космизме, о советском типографе, о безумном маге и волшебнике, который устраивает жизнь в своей мастерской, миф о Левше. Оказалось, что один из самых живучих мифов в русском искусстве вообще – это миф о Левше (из известного произведения Лескова). Под Левшой я понимаю человека, обладающего фантастическим, невозможным умением, но абсолютно антифункциональным. Это импульс ручного труда, специальной сделанности. Мне кажется, то же самое было в нашем конструктивизме: все модули и мобили Гана, Иогансона, Стенбергов – всё это тоже происходит из фантастического умения. И мы нашли двух художников, которые продолжают эту линию, – это Николай Панафидин и Михаил Смаглюк, который делает невозможные кинетические объекты.
Потом, директория «Общий язык» – это художники, которые работают в Москве, как правило, закончили ИПСИ или Школу Родченко и активизировались с 2012 года. Они осваивают общий, универсальный язык современного искусства и с одинаковым успехом могут быть выставлены в Лондоне, Париже, Берлине, Нью-Йорке.
Есть директория, которую мы принципиально не выводим в публичную программу – «Локальная история искусства». Некоторые персонажи пишут локальные истории искусств, которые нам открывают куда больше, чем магистральные истории. На местах, в любом регионе, обязательно находится некоторый энтузиаст – художник, историк искусства. Например, в Ростове-на-Дону есть товарищество «Искусство или смерть», где были Шабельников, Кошляков, Тер-Оганьян. Как много всего произошло в этом регионе благодаря «Искусству или смерти», а мы ничего этого не знаем. На триеннале мы приглашаем специалистов и художников, которые рассказывают про эти локальные истории.
То же самое получилось со стрит-артом (директория «Морфология улиц»), потому что во всех местах, где мы были, в силу того, что нет инфраструктуры, выставочных пространств, многие художники выходят на улицы и работают там – в диапазоне от граффити до паблик-арт-проектов.
В галерее «Скайлайт» у нас директория «Искусство действия» – всё, что связано с активистским искусством, и мы показываем там очень молодых и радикальных ребят: Катрин Ненашеву, группу «Швемы», все феминистические группировки. Алиса Йоффе сделает для нас мурал.
Монстрация в Новосибирске. 1 мая 2016. Организатор Артём Лоскутов. Фото: Сергей Мордвинов. Предоставлено Артёмом Лоскутовым. Директория «Искусство действия»
Есть ли аналоги таких проектов в мировой практике?
Аналогов в мире нет, потому что все биеннале с международным составом участников, и там ты не можешь объехать весь мир, делая рисёрч. Это сопряжено с внятным, часто репрессивным кураторским выбором. Единственная национальная биеннале – это Whitney, но мы не можем ориентироваться на опыт американского искусства: оно по другим законам живёт и развивается, и там огромное количество поддерживающих структур, начиная от галерей. Для нас это прыжок с очень высокого трамплина.
Екатерина Иноземцева. Фото: Эрик Панов
К открытию триеннале вы готовите ещё онлайн-платформу?
Онлайн-платформа – это наша отдельная история. Мы хотим, чтобы все художники, которых мы видели (их почти 300), выгрузили свои портфолио на этот сайт, чтобы он стал общероссийской базой данных. Мы переведём это на английский, и любой куратор будет знать, что там можно посмотреть работы и найти контакты художников. Идеологически это одна из самых важных вещей. Когда ты приезжаешь из регионов, ты сразу хочешь всем помочь: в Калининграде нет ни одного высшего художественного учебного заведения, на Северном Кавказе – максимум художественные училища с росписью, в Нижнем – всего две галереи, которые занимаются современным искусством, плюс «Арсенал» (Нижегородский филиал ГЦСИ), а что говорить про Томск, Омск и так далее?
На нас сейчас посыплется куча критики, что мы что-то не учли, мы к этому внутренне готовы. Но мы уже очень рады, что сделали это консолидирующее усилие, которое почему-то никто не сделал прежде, собрали всех этих художников, притом не сидючи в Москве, а отправились в полевое исследование.
В НАШЕМ АРХИВЕ: Завтра – это вопрос. Прогулка по новому «Гаражу»
