Ассамблея неукрощённых
Разговор с Бруно Бирманисом перед рижской сессией выставки об альтернативной моде
06/06/2013
С 8 июня до 14 июля в рижском центре современного искусства kim? пройдёт выставка «Альтернативная мода до прихода глянца, 1985–1995», которая, как сказано в пресс-релизе, «демонстрирует историю альтернативного модного движения, сформировавшегося на стыке рок-сцены и клубно-сквоттерской культуры, от начала перестройки до прихода модных глянцевых изданий в середине 1990-х годов». Забавно, что язык современных инфосводок отчасти повторяет стиль риторики официоза 80-х. Все выросли и отчасти приручились. Забавно и то, что эту выставку привозят в Ригу из Москвы (при содействии центра современной культуры «Гараж»), хотя в принципе такой проект мог бы возникнуть и здесь, ведь Ассамблеи неукрощённой моды, проводившиеся в столице Латвии, пожалуй, можно назвать осевыми событиями того времени как раз в сфере «альтернативности». Но это не главное. Главное, что такая выставка будет, и на ней вместе с работами Кати Филипповой, Гоши Острецова, Александра Петлюры, Андрея Бартенева и других блистательных и провокационных художников моды той «переходной эпохи» будет представлен и Бруно Бирманис. Не только как дизайнер, но и как организатор тех самых Ассамблей. За время, прошедшее с последней Ассамблеи, Бирманис не стал министром культуры и не открыл собственный бутик. Кажется, он по-прежнему неукрощён, критичен и готов ввязываться в авантюры (хотя последнее сам Бруно отрицает).
Мы сидим у него дома на улице Мартас, среди фотографий, окон, вещей. За нами внимательно наблюдает его небольшой, но очень активный и не слишком послушный пёс. Что поделать – собаки нередко копируют своих хозяев.
Бруно Бирманис – тогда...
…Всё началось с того, что я окончил такое вольномыслящее учебное заведение, как Рижское училище прикладного искусства. Теперь это ничем особенным не кажется, но у нас, скажем, русский язык был факультативным. Развивались мы как хотели. Своим внешним видом я успел уже поблистать в предыдущей школе, и полосатыми клёшами, и волосами до плеч, можно сказать, что этот этап был уже пройден ещё тогда. Закончил я училище как мастер по обработке металла. Т.е. в общем-то я не прошёл традиционного курса дизайнера моды. Скорее, сразу кинулся в искусство, потому что хотелось что-то сказать. И уже потом я понял, что традиционная мода, она, по сути, просто для того, чтобы люди голыми не ходили, а альтернативная – она более повествовательна. Она несёт в себе какую-то смысловую нагрузку, она более символична и знакова, приближаясь в этом к одежде древних времён – церковной или военной…
Но ведь в повседневной моде тоже есть свои повествования…
И они называются стили. И люди с ними играются. Но коды, с которыми мы играемся, – это нечто синтетическое. Кем-то придуманное и навязанное нам. В то же время сейчас всё стало гипервизуально, мир нереально засорился визуальными объектами. Разнообразие стилей само по себе неплохо, но оно уже больше напоминает мельтешение. И ты не можешь сконцентрироваться на чём-то одном, всё время тебя что-то отвлекает.
Можно ли сказать, что альтернативная мода принципиально не очень «носибельна» – т.е. это что-то, что ты вряд ли оденешь больше, чем пару раз? Ведь одежда здесь больше знак, как ты уже и сказал…
Я категорически против версии о «неносибельности» альтернативной моды, могу привести массу совершенно противоположных примеров. Но действительно, чем сильнее знаковая функция одежды, тем ярче, резче её message. И чтобы это носить, ты должен быть очень сильной и уверенной в себе личностью. Таких всегда немного.
Для себя я никогда не ставил цель сделать что-то неносибельное. Скорее, думал о том, чтобы отшлифовать вещи до такой степени, чтобы какой-то уровень комфорта, пусть условный, всё-таки присутствовал. Хотя в принципе это не критерий. Очень многое из того, что причисляется к традиционной, трендовой моде – так же неносибельно.
...И теперь. У себя дома. Фото: Сергей Тимофеев
Итак, ты закончил училище и чем тогда занялся?
Пару раз поступал в Академию художеств, но был слишком востёр на язык и непослушен. Потом провёл в «доблестной советской армии» 2 года, намного более интересных, чем это может кому-то показаться. После этого, чтобы не попасть в какой-нибудь захолустный комбинат декоративно-прикладного искусства, я решил поступить в Союз художников. А потом в правильное время оказался в правильном месте и повстречался с правильными людьми. Мы уже в 1988 году на Таллинском фестивале моды с Угисом Рукитисом прорвали ту плотину, которая называлась тогда «театр моды». Потом был Бал постбанализма, он произвёл очень большой фурор. И там уже Артемий Троицкий пригласил на презентации своей книги Back in the USSR в Риме и Венеции. И понеслось.
Что это были за коллекции? Какие проблемы ты для себя в них решал?
Прежде всего – полная неукрощённость перед лицом советской идеологии. Это был внутренний взрыв, который назрел во всех творчески мыслящих людях. Во-первых, появилось ощущение, что «не пристрелят». Во-вторых, что открылся шлюз, что идёт волна, которая несёт всех. Потом уже начался этап более глубокого осмысления, что такое «свобода». Что такое общество и его ритуалы. Что такое свадьба, брак…
Модель из недавней коллекции «13 женщин, на которых я (ещё) не женился». Фото: www.whimsicalagnesiga.com
И как ты это видел?
Как огромный рюкзак, который люди несут и думают, что это крылья. Спустя 20 лет я ещё раз обратился к этой теме, но ничего нового не увидел по большому счёту (смеётся). Это была коллекция «13 женщин, на которых я (ещё) не женился». Я эту «свадебность» нигде не особо не педалировал, но те, кто попытались разобраться, это поняли.
Эндрю Логан, Артемий Троицкий и модель в «от кутюр» от Бирманиса
А было ли так в конце 80-х, что художник моды, особенно «из Прибалтики», – это сразу звёздный статус?
Ну, в Латвии такого я не ощущал. В моду тогда особо не рвались. В Академии художеств были разные прикладные отделения, а вот отделения моды не было, ребята ездили в Таллин или Вильнюс. И только в 93-м или 94-м, во многом благодаря волне интереса, вызванной Ассамблеей, было решено открыть его и в Риге. В отличие от Эстонии, где пиетет и к своим дизайнерам, и к своему производству одежды был гораздо больше. Недаром многие из этих предприятий и потом никуда не исчезли.
Но и в остальном постсоветском пространстве мы не так уж выделялись. Может, и была претензия, что мы вот такие «в белых брюках по бульвару», но как раз теперь после интенсивных контактов с настоящими архивариусами того времени стало понятно, что не менее, а может, и более интересные вещи происходили и в других концах бывшего Союза.
А почему Ассамблея появилась в Риге, а не в Таллине?
Знаешь, идея такого альтернативного фестиваля зародилась именно в Таллине. И там же мы в прямом смысле слова поделили рынок с эстонцами. Сидели мы после неплохой такой творческой попойки с директором Таллинского фестиваля моды Вамбoлой Тииком (Vambola Tiik) и разговаривали. И он сказал, что его больше интересует трендовая мода, а мне как раз интереснее была альтернатива, чистое творчество. И так мы всё поделили, а потом друг другу помогали. Но таллинский фестиваль довольно быстро сошёл на нет, в начале 90-х начался полный беспредел, а Ассамблея во многом развивалась именно за счёт этого беспредела. Плюс ещё какие-то мои контакты. Даже не знаю, почему Ассамблея подняла такую волну. Пусть в этом разбираются историки моды, которых, увы, в Латвии пока нет.
Андрей Бартенев и Сандра Страукайте на открытии Ассамблеи в 1994-м
Ты говоришь, что в Эстонии беспредел помешал, а здесь помог. Что ты имеешь в виду?
Просто для того, чтобы какой-то творческий проект осуществился, нужны две вещи. Во-первых, люди, которые являются сердцем и мотором этого дела. Во-вторых, ресурсы, и это не только деньги, это и время, и контакты, и возможности, и цели, ради чего вообще всё это делается. Мы жили всё ещё за занавесом, который уже не был железным, был каким-то полудеревянным, потрёпанным и с прорехами, через которые что-то просвечивало. Но что происходит в тамошем мире, мы ещё не соображали. А происходило агрессивное наступление новых технологий, которые меняли всё, и там тоже было время настоящего излома в культуре.
В Эстонии в тот момент просто не хватило средств, чтобы поддерживать эту трендовость. А здесь всё сложилось иначе – и интерес публики, и интерес прессы, и то, что всё происходило в Риге, а не в Москве, куда и многим западным художникам, и медиапрофи просто физически страшно было ехать. Но с середины 90-х в Эстонии наоборот пошла волна вверх, ведь свою индустрию моды они удержали. А вот вся культурно-развлекательная в хорошем смысле слова волна пошла под воду. Где она покоится и теперь.
Бруно Бирманис за кулисами перед показом Андрея Бартенева (фото из коллекции Михаила Бастера). И сам показ
Ассамблея – это ведь было не только зрелище, не только показы. Вся жизнь вокруг Ассамблеи была будоражащим событием…
Я думаю, так происходило благодаря эпохе. Когда кроме привычных норм кислорода вдруг открылось целое поле озона, которым можно было подзаряжаться, которое кружило головы. Зрелищность была связана с тем, что людям хотелось общаться, показывать, что они делают. Всё это теперь ушло в двухмерную плоскость экрана. А тогда всё было вживую и пространство было не перегружено различной информацией. Люди воспринимали практически всё, им всё было интересно. У нас не было тогда всех этих fashionweek'ов, попсы, звёздных дорожек. Народ просто изголодался по «чему-то такому». И поскольку главные повара оказались люди дерзкие и по-хорошему неукрощённые, то он и стал на первое, второе и третье поглощать вот такую некую «неукрощённость». И всё это шло, пока с одной стороны не пришли люди с большими толстыми кошельками, а с другой – люди, твёрдо знающие, «это стоит столько-то». И тогда всё накрылось большим медным тазом.
Меня в людях очень бесит мракобесие, ограниченность. Им надо показывать какие-то альтерантивные вещи, расширять их мир. И мы этим и занимались. Плюс надо было и выживать, а на одной моде уже тогда это было сложно. А сейчас почти невозможно. Мода как производство перешла в Латвии, увы, на какой-то полудомашний, полукустарный уровень. Натуральное хозяйство. Мини-мастерские, микрозаводики, а вокруг второе десятилетие XXI века.
Может быть, вообще упал интерес к моде?
Да нет, люди как-то одеваются, что-то ищут. Скорее мы, как общество, не смогли пронести своё «я», свои ценности через узкое бутылочное горлышко глобализации и потребительского общества.
Но ведь почти всегда после романтического взрыва идёт какой-то откат? В России – Путин и стабильность, в странах Балтии – национально-консервативные и правые настроения…
Про политику я разговаривать не буду. Я в последние полтора месяца разочаровался в ней ещё сильнее. Но в начале 90-х появились люди, которые поняли, что на андеграунде можно делать деньги. Что художников и музыкантов оттуда можно купить дёшево, а продать дорого. И пошли очень коммерческие истории. Гламурно-трендовая масса сливочных розочек покрыла всю жесть и разноцветность того, что было.
Но последняя Ассамблея в 99-м дала хороший толчок. Дала импульс тому поколению, которое сейчас сильно работает.
Из коллекции Бруно Бирманиса 1990 года
Первая Ассамблея была в 90-м?
Да, 90-й, 91-й, 92-й, потом 94-й, и последняя в 99-м. Всего было пять Ассамблей. Пик, наверное, пришёлся на 94-й, объём программы был достаточно серьёзным, интерес был достаточно мощным. Спонсоров, чтобы начать мероприятие, тоже хватало. А вот закончить… Я тогда обанкротился, потому что обанкротились мои главные спонсоры. За неделю до начала мне уже не хватало 200 тысяч. Знаешь, у лётчиков есть точка принятия решений. Когда надо решить – взлетаешь или нет. Но я, как правило, решений не взлетать не принимаю (смеётся). Вернее, так было раньше. А теперь я выбираю – только не взлетать. Слишком сильно бился о землю. Хорошо, хоть жив остался. Но 94-й был пиковым, нам не только удалось привести звёзд, но и найти баланс между звёздами и подлинным, дерзким, новым творчеством. У нас тогда было 300 миллионов аудитории без интернета. О нас снимали большие программы CNN, BBC, нынешний глава 1-го российского канала Константин Эрнст делал здесь свою программу «Матадор». Теперешние мечты «засветить Ригу» на уровне мировых столиц уже однажды были реализованы – всё это случилось в 1994-м.
А потом… Глобализация и коммерциализация перевалила через какую-то черту, и люди стали мегаиндивидуальны и в своих интересах, и в корыстных каких-то побуждениях. Рынок здесь маленький, а государственные деньги лучше пустить на какие-нибудь невнятные мероприятия. Аргументов, чтобы не делать Ассамблею, – их тысячи.
Снимки и видеозаписи твоих работ приедут в Ригу вместе с выставкой из Москвы. И в Москве, и в Петербурге сейчас revival интереса к этому времени. Может быть, это связано с ощущением недостатка того самого озона, о котором ты говорил. Но вот прошло несколько выставок, связанных, скажем, с питерскими «Новыми художниками». Выставку об альтерантивной моде 80–90-х проводит «Гараж» – престижный московский центр актуальной культуры…
Но не здесь. Здесь это невыгодно с нескольких точек зрения. Невыгодно показать, что мы чего-то могли достичь только за счёт человеческого ресурса. Серой однородной массой всегда легче управлять. А ведь Ассамблея способствовала появлению своего рода новой смысловой интеллигенции. Очень много людей, вовсе не связанных напрямую с модой, прошли через Ассамблею, это и журналисты, и пресс-секретари, и люди шоу-бизнеса, дипломаты, актёры. На Ассамблее под нашим началом работало около тысячи человек. На последней Ассамблее было выдано 2600 аккредитационных карт. В 94-м – около 2000. Одних моделей было 400 человек, художников – за две сотни. Когда собирается такой интеллектульный потенциал под знаменем неукрощённости, то… «зачем это нужно?» А ведь это было ещё и мощнейшее интеграционное мероприятие, в которое государство не вложило ни копейки.
Но почему всё-таки есть интерес к этому времени? Может, это показатель нехватки свободы и прежде всего свободы воображения?
Я с тобой согласен, но свобода мышления – она фактически существует, но она пошла по какому-то такому руслу, что её скорей можно охарактеризовать как «бесшабашный по…изм». Пофигизм без смысловой нагрузки. Не создавать, а казаться.
Я думаю, что здесь, в Латвии, есть огромное количество умных людей, которых, не знаю, под какой эгидой (может, под эгидой той же неукрощённости), можно было собрать и запустить в такой огромный торпедный катер, в котором можно было бы очень интересных вещей понатворить. Но важно, чтобы они при походе на этот торпедный катер не забегали в RIMI и не смотрели в свои профили на Facebook’е… Очень бы хотелось надеяться, что здесь снова возродится необходимость продуктивного общения. Не просто «пойдём посмотрим, что они там натворили», а «давай посидим, придумаем что-то вместе». Может, это какая-то ностальгия, старость, но мне кажется – этого не хватает не только мне.
Можешь рассказать пару самых запомнившихся тебе эпизодов из времён Ассамблеи?
Вообще во время Ассамблеи происходило полное умопомрачение. Я даже не знаю всего, что там происходило. Сколько семей создавалось и сколько разрушалось, сколько новых идей появлялось и сколько людей вены себе резать собирались после всего этого – я этого не представляю. Один из самых знаковых моментов – это приезд британской тусовки из студентов и представителей домов моды. И с ними приехал Бурнел Пенхол (Burnel Penhaul), который был тогда альтернативной «Miss World», этот конкурс устраивал Эндрю Логан. Эпатажное мероприятие, скорее ориентированное на людей из сексуальных меньшинств. Для британцев это было – нечто, а для нас в 92-м – просто шок. И вот когда Пенхол переодевался в нашем офисе на Вальню и шёл на открытие моей выставки в галерее Kolonna на Домской площади, он вообще был на человека не похож, и невозможно было его описать. К каждому своему выходу он готовился несколько часов, какие-то невероятные платформы, мэйк-ап. И у него была спутница, абсолютно голая, раскрашенная в полоску, с короной на голове. И вот когда они шли по городу, это был такой фурор, кто-то аж к стенкам шарахался. Мне кажется, хоть раз в год в городе такое должно происходить. Пусть кто-то плюётся, а кто-то начинает думать. Это нормально.
Пако Рабан и Наталья Мейсане
Курьёзов разных была масса. В том же 94-м, когда мы организовали специальный чартер из Парижа в Ригу, на котором летела вся французская делегация – и журналисты, и Пако Рабан со своей свитой, и другие художники. И всё это ещё нашпиговано коллекциями. И вот вылет был отложен, кто-то опаздывал, и мы вынуждены были задержать вылет из Парижа. Я только сейчас представляю, что это значит – задержать вылет из аэропорта Де Голля. Но мы это сделали. А потом уже мы поняли, что самолет в Риге приземлится после полуночи. А в это время здесь сворачивают «границу». Последний самолет по расписанию уже давно приземлился. И пограничники как обычно закрывают свои стеклянные кабинки и направляются домой. И впустить французов просто некому. Не стоит пересказывать, чего это нам стоило, каких звонков и куда. Но границу для наших гостей всё же открыли. В полвторого ночи.
Ещё был такой знаковый момент. Ассамблея ведь была культовым мероприятием, куда стремились попасть все. У нас была своя система аккредитации, беджей, билетов. Кстати, в 99-м году это было первое такого уровня мероприятие, на которое можно было купить билеты в интернете. И вот были умельцы, которые подделывали наши беджи. И у нас была охрана, которая время от времени изымала эти фальшивки. И во время одного мероприятия ко мне подходит начальник охраны: «Посмотри, какой бедж. И скажи, что нам делать…» На нём была, кажется, моя фотография или какой-то рисунок, но самое смешное, что вместо имени и фамилии было написано «Piedod, Birmani» (Прости, Бирманис). Это было так мило и с юмором, что я сказал, чтобы этому товарищу выдали VIP-бедж, чтобы он мог попасть всюду, куда только пожелает… Такие вот были истории.
Из коллекции Бруно Бирманиса «13 женщин, на которых я (ещё) не женился». Фото: www.whimsicalagnesiga.com
