Взрывая внутреннее Я
Разговор с художницей Андой Лаце
09/08/2016
С 4 августа до 10 сентября в Большом зале Художественного салона Мукусалы можно посмотреть персональную выставку художницы Анды Лаце «es Es ES» («я Я Я»).
Проведя небольшое собственное исследование, я узнала, что художница в 2008 году получила степень магистра на отделении живописи Латвийской академии художеств, а также дополнительно училась в Манчестерском университете в Великобритании (2005) и месяц стажировалась в Институте искусства во Флоренции; она провела целый ряд персональных выставок, а также принимала участие в групповых выставках и художественных ярмарках как в Латвии, так и за рубежом. Анда Лаце несколько раз номинировалась на важнейшую латвийскую премию в области визуального искусства – Премию Пурвитиса, в том числе совсем недавно, в июне этого года, за проходивший во дворе Национального художественного музея перформанс «Дезинтоксикация», начавший цикл «Взрывание внутреннего Я, варианты собирания и нейтрализации следов», за которым последовало продолжение – персональная выставка «es Es ES» в Художественном салоне Мукусалы. Цикл будет закрыт 10 сентября новым перформансом «Варианты».
Вся эта информация отошла на задний план, когда на сайте художницы andalace.com я прочла написанное ею в 2010 году: «Я смотрю на то, что представляет из себя человек крупным планом, пробуя найти человеческое, осознавая собственные слабость и силу. В увиденном открываются знаки, и человек может стать только маленькой чёрной точкой в громадной многослойной материи. Если глядеть сквозь себя, Мой человек выглядит чем-то одним, однако затем к нему присоединяется ещё кто-то или многие. Границы открыты, и они неясны – движение может иметь возвратный характер. Маленький – это большой, и большой является маленьким. Всё стоит рядом и перемешивается. Движение ведёт Моего человека сквозь границы, чтобы Он исчез и вновь возвратился». И именно такое ощущение рождается на выставке Анды Лаце «es Es ES» – движение через исчезновение к возвращению и обратно. Выставка полна ощущением чего-то неуловимого, но в то же время столь знакомого и понятного каждому.
Arterritory.com встретился с художницей незадолго до открытия «es Es ES», чтобы узнать чуть больше об этой выставке и тематике работ, которая обыгрывалась и в предыдущих проектах Анды Лаце, а также чтобы выяснить, что для неё ближе – живопись или скульптура, и в какой момент художница обратилась к перформансу.
Вид экспозиции «es Es ES». Фото: Кристине Мадьяре
Как ты думаешь, не могла бы ты для нас слегка набросать эскиз того, что можно увидеть на выставке «es Es ES»?
В Художественном салоне Мукусалы будет представлена новая серия художественных работ, которые одновременно будут инсталляциями. Какие-то картины держатся на поверхности стены, какие-то «сползают» и становятся инсталляцией, начинают работать другие принципы. Серию картин «es Es ES» я называю взрыванием внутреннего «я» в замедлении, состоящем из шестнадцати картин. В какой-то момент эта серия начинает включать в себя уже использованные ранее в моём перформансе «Дезинтоксикация» губки.
Губки из перформанса «Дезинтоксикация» сушатся в мастерской Анды Лаце. Фото из личного архива
Подразумевалась ли кровь под тёмным веществом, что было использовано в перформансе «Дезинтоксикация» во дворе Латвийского Национального художественного музея?
Нет, тёмное вещество было символом всего плохого, что хотелось бы вывести из себя. Перформанс был основан на народном мифе о способности кошек исцелять, беря плохое на себя из тела человека. Эта мысль не давала мне покоя. Представила себе, как это было бы, если бы мы действительно осознавали и физически видели этот процесс – как это плохое переходит в друга, кота или собаку. Само собой разумеется, что мы влияем друг на друга, но я хочу говорить о неких крайних ситуациях, осознании, что всё-таки есть что-то, что мы передаём. По большей части всё это – о способах и приёмах поиска утешения.
Фрагмент стихотворения Райниса «Немое море»
А что это за градация «es Es ES», почему эти три «я»?
Это всё началось примерно год назад, когда главный редактор портала «Satori» Илмарс Шлапинс выбрал меня, чтобы проиллюстрировать стихотворение Райниса «Немое море» для книги «Райнис. Человек». Когда я думала о том, как я могла бы проиллюстрировать это стихотворение, конечно же, возникало много идей и эскизов. В начале стихотворения есть строки, которые броско начинаются с «es» («я»):
«(..)
Es savās bēdās nācu klausīt veldzes vārdu,
Es tavu elpu citkārt dzirdēju no tāles, –
Es tuvu pienāku tev klāt – tu cieti klusu!»
«Я в горестях своих бреду услышать слово утешенья,
Я твоё дыханье порою слышал из дальних далей, –
Я близко подхожу к тебе – ты замыкаешься в молчаньи!»
И у меня эти «es, es, es» начали вырастать и увеличиваться в размере, я много раздумывала о человеке, угнетённом печалями, но требующем услышать слово их утоления. Поняла, что в этом стихотворении заключено огромное эго. Это в большой степени и о моём характере, и я знаю, насколько требовательна я бываю в своих бедах. Конечно, не всегда внутреннее «я» вырастает и формируется из негативного опыта, но есть и такой момент, когда это «я» перерастает в другую форму. Я размышляла об этих слишком выросших «я», которые вышли с привычной поверхности, когда человек позже частенько сам удивляется, что это были именно его мысли, действия или результаты. Это-то в большой степени и создаёт основу для того самого мирового безумия. Из всего этого я выстроила основной каркас и позволила себе рисовать свободно. Это же довольно легко – не быть свободным; например, меня ограничивает мой собственный стилистический почерк, но я пытаюсь создать какую-то структуру, в рамках которой я могу быть свободной.
Вид экспозиции «es Es ES». Фото: Кристине Мадьяре
Удаётся ли удержать это ощущение свободы?
Бывает по-разному.
Глядя на то, что происходит в мире, рождается ощущение, что есть слишком много «я» и слишком мало «мы».
Конечно, поэтому я и упомянула стихотворение Райниса. Как теперь слушается это райнисовское «я, я, я»? Но это ведь, наверное, и есть трагедия этих великих людей. Я пытаюсь вообразить себе громадную общность в полной гармонии. Это то, к чему я, кажется, стремлюсь – к всеобщему пониманию и прощению, но я знаю только мир, в котором я существую, – со всеми этими трениями и взрывами. А что будет происходить в мире, полном спокойствия?
Перформанс «Дезинтоксикация». Фото: Анна Силиня
Как ты выбираешь материал, в котором воплощается идея работы? Или уже сразу ясно, что это вот будет картина, а вот то – скульптура или перформанс?
Бывало и так, что не нарисованная работа становилась перформансом. Вот и в основе «Дезинтоксикации» была не особо удачная идея инсталляции, которая почти одновременно превратилась в отчётливое видение перформанса. Не могу разъяснить, с чем это связано. Может быть, я довольно удобно устроилась в том смысле, что могу не выбирать только один вид самовыражения, работать и думать по-разному, и мне это кажется живым процессом.
Ищешь ли ты всё ещё именно тот вид искусства, в котором следует работать, или тебя привлекает именно это экспериментирование с материалами?
Я всегда ищу что-то, и это также чередуется с продолжительными и основательными моментами отрицания и ощущением заблуждения, однако в тот момент, когда идея очень ярко вспыхивает, появляется и ясность, в каком материале она хочет воплотиться. Тогда я делаю всё, чтобы то, что я вообразила, полностью реализовалось.
А часто ли бывает ощущение, что работа закончена?
По-моему, такое ощущение должно быть каждый раз, когда работа бывает закончена. (Смеётся.) Но у меня была серия картин «Серия превращений без окончания», которая заканчивалась перформансом «Кокон» и больше не продолжалась. Это такая совокупность, перенасыщение элементами, продолжение и расширение темы. Такое слегка игривое ощущение.
Ты закончила отделение живописи ЛАХ, но создаёшь и скульптурные работы. Почему ты не пошла в скульпторы?
Живопись всё-таки у меня в основе всего, я это довольно ясно ощущаю. И все попытки создавать искусство в других материалах в моём варианте довольно живописны.
Картина «Песиголовец» на выставке «es Es ES». Фото: Анда Лаце
Во многих работах речь идёт о близости, любви, об этих «я» и «я и другие».
Больше про «я и другой», но «другой» и есть эти самые «другие». (Смеётся.)
Вкладываешь ли ты в искусство какие-то глубоко внутренние переживания и боль или оно для тебя только посредник для идей?
Конечно, моя жизнь и опыт влияют на мои мысли, на то, что для меня важно и что не оставляет меня в покое. Долгое время все мои работы были выраженно фигуральными, потому что человечный человек – это самое главное. Теперь, кажется, это же самое появляется в работах и без фигуративизма, тема – та же.
Как и когда ты пришла к идее о перформансе?
В 2010 году я принимала участие в Цесисском фестивале искусств с серией картин «Собственное сияние и отражение» на выставке Take Care. В день открытия выставки у меня был также перформанс. Думаю, что этот интерес к перформансу не проявился бы настолько ярко, если бы перед этим я не работала вместе с режиссёром Варисом Клауситайсом над «Театром рисунков». Варис выбрал меня для своей магистерской работы как сценографа, но я также попала и на сцену, и годом позже возник мой первый перформанс. В то время в Риге очень бурной была деятельность Латвийского товарищества искусства перформанса; например, устраивались многочисленные квартирные перформансы.
Перформанс «Собственное сияние и отражение» на Цесисском фестивале искусств, 2010. Фото из личного архива
О чём был твой первый перформанс?
Считаю, что сама подготовка к нему и была перформансом. Я сделала внушительного вида диктофон, выглядевший как счётчик радиации, ходила с ним по Цесису, разговаривала с участниками выставки, её устроителями и посетителями и задавала им вопрос: сияют ли люди? Помнится, что я была немного разочарована, потому что казалось, что самые интересные ответы я получу именно от детей, однако вышло не так. Но в общем это был очень интересный процесс – подходить к незнакомым людям и обращаться к ним. Ответы были разные – и эзотерические, и абсолютно непосредственные. Я обобщила их в одном длинном аудиофайле, и он звучал, пока я нежной и длинной кистью зачёрпывала белую краску и рисовала ей на стенах.
Как долго?
Пока все не ушли.
А какие перформансы ты создавала после того?
В 2013 году был перформанс «Кокон», после него «Гроздь». В них я уже сотрудничала с молодыми композиторами – Платоном Буравицким и Эвией Скуке. Затем последовал перформанс «Чарующе ненадёжный» и «Отрезок». Последней была «Дезинтоксикация» во дворе Латвийского Национального художественного музея, и в настоящий момент выстраивается перформанс «Варианты», который можно будет посмотреть 10 сентября. «Варианты» ещё в процессе подготовки, поэтому пока не могу всего о нём рассказать, но и он возникает в сотрудничестве с Эвией Скуке и Платоном Буравицким.
Перформанс «Дезинтоксикация». Фото: Кристапс Янсонс
Важно ли для тебя, чтобы зритель воспринимал произведение искусства так, как ты его задумала?
Часто в моих работах нет какой-то главной мысли, их несколько. Однако если никто никогда не смог бы воспринять мои работы хоть бы немного близко к тому, как я их задумала, то это было бы ощущение полной одиночки. При этом порой я слышала почти невероятнейшие пояснения своих работ. А один раз была ситуация, когда зритель, уже ставший владельцем этой работы, увидел в работе что-то такое, что я сама никак не могла в ней увидеть. Я по-прежнему всё ещё не призналась владельцу этой работы, что не могу до конца представить себе его видение моей работы.
Почему?
Человек был так счастлив. Не хотелось портить ему радость. (Смеётся.)
Я думала о том, что зачастую приблизительность и довольно неясные границы дают зрителю возможность самому обозначить эти границы, что, по-моему, хорошо, но я не могу понять, освобождаюсь ли я от ответственности или беру всю ответственность на себя. Наверное, как когда.
Для тебя важно говорить о своей работе?
Я совершенно уверена, что картину по большей части пересказать нельзя, там работают другие принципы визуального языка, которые не надо пытаться любой ценой передать. Недавно в одной передаче на «Radio Klasika» я услышала об описании музыки – если кто-то попробует описать музыкальное произведение, и если после этого попробовать преобразовать это описание обратно в музыку, то что из этого выйдет? Поэтому часто кажется излишним и ненужным пытаться полностью описать произведение искусства; но, конечно, можно дать ключевые слова и путеводные нити.
Ты когда-нибудь достигала ощущения катарсиса, глядя на работы других художников?
Катарсис – это такое очень большое слово, время от времени я ощущала что-то подобное, но часто это не бывает. В последний раз такое сильное ощущение было на Раумской биеннале, в Финляндии, где сейчас выставлены и мои работы. У эстонской художницы Анны Шкоденко была серия работ «Кинотеатр для заключённых» – совсем маленькие картиночки, возможно, в плане чувств близкие моей живописи, чёрно-белые, маленькие и тёмные, выставленные особым образом. Рассматривание её работ давало какой-то важный опыт. Вспоминаю, что чувствовала себя счастливой, когда осознала, что способна ощущать нечто подобное от визуального искусства. На всё это, конечно, влияет твоё состояние в этот момент, то, насколько восприимчив твой ум.
Несколько лет назад на выставке в большом аукционном доме я провела долгое время у небольшой графической работы Йозефа Бойса и в тот момент поняла, что люблю всех людей. (Смеётся.) Но я действительно избегаю употреблять слово «катарсис».
На открытии выставки «es Es ES». Фото: Кристине Мадьяре
Когда ты пишешь картины, испытываешь ли ты в этот момент это чувство какого-то уже запредельного переживания?
Да, я чувствую себя очень счастливой, когда после долгих мук и неудавшихся попыток в один момент у тебя всё получается! Наверное, надо всё это выстрадать по-настоящему, чтобы потом ощутить это счастье.
Спасибо тебе за разговор и потраченное время!
Спасибо и тебе, было совсем не ужасно.
