Теневая антропософия
07/06/2013
Интересным комментатором главного проекта нынешней 55-ой Венецианской биеннале мог бы выступить Томас Манн. В романе «Доктор Фаустус» он разворачивает катастрофическую для истории полемику «чудовищности мироустройства» с классической, основанной на гуманизме и антропоцентризме парадигмой знания. Самый молодой куратор биеннале в Венеции Массимилиано Джони изваял главный проект – Palazzo Enciclopedico, Энциклопедический дворец. Так называется архитектурная модель, созданная в 1955 году чудаком и оригиналом, автодидактом Марино Аурити. Она напоминает небоскрёбы Америки и выдержана в стиле ар-деко с ненавязчивыми отсылками к проектам архитектурных утопистов разных эпох, от Этьенна-Луи Булле до Бруно Таута. В спроектированном высотой 700 метров небоскрёбе должен быть устроен музей человеческой цивилизации: от колеса до спутника. Увлёкшись идеей визионера Аурити, Джони превратил главный проект биеннале в подобие разброшюрованной по листам-стендам энциклопедии неклассического, теневого знания о человеке и мире. Главная экспозиция развёрнута на двух площадках: в древних военных складах – Арсенале – и в Центральном павильоне Джардини. В Джардини она открывается «Красной книгой» Карла Густава Юнга с удивительно красивыми иллюстрациями – путешествиями в фантастические миры подсознания, к очагам древних культов и верований. Описанный психологом Юнгом алхимический Дух Меркурий, возможно, мог бы быть чичероне по книге и выставке.
Признаться, ко всякого рода энциклопедиям отношение двойственное: благоговение перед небоскрёбами фактов, понятий и слов смешивается с томас-манновским вполне вопросом: «Ну, что ж?» Знание ради чистого знания во многом делает грандиозную конструкцию пустотелой. В отсутствие организующего личностного измерения, личной заинтересованности в какой-либо конкретной проблеме эти глыбы слов и понятий остаются всё же алфавитом, а не текстом. Впрочем, необходимым в качестве фундамента или каркаса будущего великолепного дворца.
Из коллекции фотоальбомов Синди Шерман, экспонированной в Il Palazzo Enciclopedico
Массимилиано Джони привлёк сотни различных, маргинальных в основном сюжетов самопознания цивилизации в зеркале искусства. От традиционных культур до образцов европейского дизайна, от космогонических трактатов до игрушек и комиксов. Много естественнонаучных фильмов и апелляций к практике вызволяющих духи природы шаманов и друидов. Главная проблема этой главной экспозиции: соскальзывание с темы «философский универсум» на сюжет «кабинет курьёзов». И главное не то, что масштаб не выдержан. Другое: куратор следовал правилам энциклопедизма и свёл к минимуму личную свою интонацию и индивидуальные акценты в режиссуре материала. Потому глубокого сочувствия и доверия грандиозному смотру не случилось.
Волей-неволей сравниваешь с другими подобными энциклопедическими проектами, Жана-Юбера Мартена, например, или куратора прошлогодней Документы Каролин Кристоф-Бакаржиев. В случае с Мартеном, куратором самой лучшей Московской биеннале «Против исключения», убеждала властная индивидуальная воля выбора и энергия мощного визуального спектакля. В случае с Кристоф-Бакаржиев экспозиция в Касселе полностью отвечала понятию сопричастности. Каждый почти экспонат, раздел имел свою, порой страшную биографию, был выстрадан и вписан не в энциклопедическую структуру, а в контекст Большой Истории. Так рождалось совестливое доверие.
У Джони всё похоже, но немного на дистанции, немного взаимозаменяемо, немного необязательно. По такому принципу формалистического «остранения» выбран, наверное, и павильон-победитель в разделе «Страны-участники» биеннале. «Золотой лев» достался экспозиции Анголы, которая выступила в Венеции впервые, въехав в старинные залы палаццо Фонда Чини. На Дорсодуро, рядом с венецианской Академией в анфиладе залов старинного палаццо разместилась коллекция политического и общественного деятеля Витторио Чини. Потрясающая коллекция! Среди сиенской и феррарской живописи Проторенессанса сыщутся шедевры и Понтормо, и Пьеро делла Франчески. Экспозиция Анголы с брикетами-пачками разложенных на полу постеров, на которых фактурные фото реди-мейдов Луанды, от созерцания старой живописи, слава Богу, не отвлекала. И на том спасибо. «Золотой лев» будто бы отправился в венецианское «место силы», палаццо Чини. Это примиряет с решением жюри, которое, конечно же, было корректным и дипломатичным.
Поскольку экспозицией «Энциклопедической дворец» утверждается приоритет полифонии и плюрализма, предлагаю собственный выбор сразу трёх претендентов на звание «лучший национальный павильон» Венецианской биеннале-55.
«Новые версии» названий стран на скандинавском павильоне
Франция. Анри Сала. Равель Равель Не-Равель
Работа создана в жанре видео и саунд-арта. В силу технических требований (необходимости инсталлирования в большом зале) она разместилась в Павильоне Германии (экспозиция которого, в свою очередь, переехала в Павильон Франции). Шедевр живущего во Франции албанца Анри Сала подтверждает, что новые интересные и тонкие смыслы рождаются сегодня в отважном нарушении заданных границ искусства. Зрителю предлагается видеоарт, который филигранно разрабатывает тему философии звука. В центральном зале павильона на двух экранах демонстрируется фильм – исполнение двумя пианистами «Концерта для левой руки» Мориса Равеля, созданного композитором в 1930 году для пианиста Пауля Виттгенштейна, потерявшего правую руку во время Первой мировой войны. Видео клавиатуры и играющих на ней двух левых рук снято так красиво, что впечатление, будто руки воссоздают психологический портрет и исполнителей, и звучащего пространства. Секрет в том, что, несмотря на одновременное вступление обоих пианистов, движение музыки выходит асинхронным. В зависимости от темперамента исполнителей некоторые темпы концерта отличаются, и это отличие зафиксировано визуально и акустически. Один пианист в какой-то момент играет быстрее, он более нервный, в паузах кладёт одну руку на другую и вздрагивающими пальцами «проигрывает» оркестровую партию. Другой чуть более меланхоличен и спокоен. Его руки движутся плавнее и мягче. Оркестр, который аккомпанирует обоим пианистам, записан один раз. Дирижёр смотрел на пианистов по видеоэкранам, оркестр их не слышал, а оба пианиста слышали аккомпанемент в наушниках. Сам зал, где демонстрируется видео, оборудован специальными сотами, которые ловят и гасят эхо. Образцом стала безэховая комната в Гарварде, созданная в Электроакустической лаборатории её директором Лео Беранеком. В середине прошлого века она вдохновила Джона Кейджа на создание знаменитого опуса 4’33.
Когда смотришь фильмы, возникает совершенно фантастическое ощущение иррационального объёма звука, который создаётся не смешением звуковых полей, а их стереофоническим разделением. Таким образом Сала возвращает нам иллюзию присутствия партии правой руки (что имел в виду при написании концерта и Равель). Кстати, в переводе с английского глагол to ravel означает и «запутывать», и «распутывать». На совпадении фамилии Равель и глагола to ravel особо делает акцент художник Сала.
«Двойной» концерт предвосхищает открытия звуковой формы новейшего времени. Эту же тему поддерживают два видео по сторонам главного зала, в которых показана работа диджея, сводящего две версии концерта в один трек. Своим звучанием этот трек постулирует новую культуру звука, подтверждая тезис Анри Сала об аннигиляции классических пространственно-временных отношений, переводе коммуникации с миром в иные медийные измерения. По изысканности программу павильона можно сравнить с текстами французских постструктуралистов. Отрадно, что тему асинхронного видеоизображения рук пианиста и звучания классической музыки, которое эти руки издают, разрабатывал ровно год назад российский художник Сергей Шутов – участник выставки «Оковы славы» в московской Stella Art Foundation.
Кадр из «Истории Зеро»
Греция. Стефанос Тсивопулос. История Зеро
Наполненный мягкой иронией точно сделанный видеопроект Стефаноса Тсивопулоса посвящён круговороту денег в мире искусства, их эфемерной и призрачной власти.
Павильон разделён на три тёмных зала. В каждом – видеофильм минут на десять. В первом зале демонстрируется история безработного африканца, который стырил в супермаркете тележку на колёсиках, ходит с ней по заброшенным промзонам и помойкам и собирает в неё металлолом. Во втором зале показана командировка куратора современного искусства в экзотическую страну Грецию. Задумчивого вида господин средних лет фоткает нарочито неприглядные виды. Особенно ему нравятся гетто и промзоны с граффити и молодыми хиппи. Третий фильм о богатой собирательнице contemporary art. Ей много лет. Она одинока. В качестве развлечения дама делает из так актуальных для Греции еврокупюр букеты-оригами. Каждый день – из новых – новые букеты. А старые выносит на помойку.
Бесхитростный видеоряд несёт в себе тонкие и умные смыслы. Главное – терпеливо досмотреть его до конца. Тогда проникнешься нежным сочувствием к каждому всяк по своему несчастному и счастливому герою и поймёшь, что все три фильма связаны сюжетно. Их объединяют кочующие из истории в историю предметы. Первый фильм завершается тем, что бездомный африканец роется в помойке и находит-таки положенный в неё богатой дамой букет из денег. В финале второго задумчивый куратор-галерист натыкается на оставленную счастливым героем первого фильма тележку с металлоломом. Он с упоением смотрит на старую рухлядь и катит тележку в свой гостиничный номер – отличный нашёл материал совриска! В третьем фильме дама отвечает на телефонный звонок из галереи с предложением привезти купленную ею работу contemporary art.
Циркуляция и обмен ценностями в мире показаны замечательно и очень правдиво. Так вышло, что после Венеции мне сразу довелось посетить столицу Норвегии Осло. В Музее современного искусства сейчас экспонируется персональная выставка художницы Иды Экблад. Каково же было моё радостное изумление, когда в центральном зале отданного под совриск роскошного особняка в стиле модерн я наткнулся на целую карусель тележек из супермаркета, набитых старым металлоломом – великолепным реди-мейдом из урбанистических помоек, будущих модных мест джентрификации.
Россия. Вадим Захаров. Даная
Главная проблема российского павильона на протяжении многих лет: он наполнен искусством не очень общительным и коммуникабельным с миром, похожим на российских туристов из экскурсионных групп. Подобную проблему блистательно разрешил концептуалист поколения 80-х годов Вадим Захаров. Миф о Данае он увидел в измерении универсальном и – как это ни старомодно звучит – общечеловеческом. Трудный для инсталляции павильон архитектора Щусева он разделил на три части, в каждой из которых показан отличный визуальный спектакль (точнее – одно из действий единой пьесы). В первом зале одетый в костюм офисного работника господин сидит под потолком в седле, грызёт земляные орехи и бросает на пол скорлупу. Во втором – главном – в полу прорублена огромная квадратная дыра, вокруг которой построена алтарная преграда с подушками для колен – аналог моленных кафедр католического собора. С потолка сыплются в эту дыру золотые монеты, золотой дождь Зевса, которым он в древнегреческом мифе оплодотворил красавицу дочь царя Аргоса Акрисия Данаю. Мужчины могут наблюдать этот льющийся благодаря умным механизмам дождь из специальных монет Danae лишь в центральном зале павильона. Дамы могут спуститься вниз, в подземный этаж, который художник Вадим Захаров сравнил с пещерой-утробой и платоновой пещерой. Дамам выдают прозрачные зонтики от золотого дождя. По просьбе служителей культа они собирают деньги из кучи и бросают их в ведро. В третьем зале служитель «Данаи» время от времени вытягивает ведро с монетами на верёвке через дырку в полу и ссыпает золотые кругляшки на ленту конвейера, которая поднимает монеты к потолку, туда, откуда они будут падать в пещеру вновь.
Вот три причины, почему павильон удался и может быть назван лучшим за последние годы. Первая. Предполагается активное соучастие зрителя как соавтора визуального спектакля, вовлечённого в него на уровне тактильном, моторном. Вторая. Вошедшему в павильон не надо сразу шарить глазами по стенам, ища спасительную экспликацию, помогающую хоть что-то понять. Все аллюзии на современное общество консюмеризма, на фетишизм золотого дождя медийности и зомбирование сознания химерами успеха, синонимичного богатству, считываются точно и правдиво. И даже не зная ничего особенного, можно додуматься, что сидящий под потолком офисный мужик, грызущий орехи и швыряющий скорлупу на пол, – это картинка вывернутого наизнанку, пародийного мира по отношению тому, что представлен в центральном зале. Третья. Фундаментом подобной общительности и доверия выбран мир искусства. Именно его универсальный язык помогает поверить увиденному и сочувствовать ему. Инсталлирован проект чудо как красиво. Он насыщен многими визуальными аллюзиями, от картин Тициана и Рембрандта до Родена, Магритта, Ханса Хааке. Кстати, в магистральный для нынешней биеннале сюжет о «теневой антропософии» российский павильон тоже органично вписывается.
Выставка Захарова подоспела как раз к 100-летию павильона Щусева в Венеции. Юбилей отпразднован достойно. Немаловажная составляющая юбилейной программы – выпущенная Фондом Stella Art (комиссар павильона – президент Фонда Стелла Кесаева) и его директором по развитию Николаем Молоком огромная книга про историю павильона и все его выставки в рамках биеннале.
Министр культуры России Владимир Мединский не устоял перед соблазнами мамоны
Фото: Сергей Хачатуров и Arterritory.com
