Укрыться в своей собственной темноте
Рецензия на экспозицию Рижской биеннале современного искусства в арт-центре Zuzeum (одной из 8 площадок RIBOCA)
20/06/2018
В разделе Первой Рижской биеннале современного искусства (RIBOCA1), выставленном в арт-центре Zuzeum, необходим один дополнительный сотрудник, который дежурит у звуковых инсталляций финского художника Ханса Розенстрема. Так как инсталляции предназначены для посещения всего одного зрителя за раз, задача этого сотрудника – дать каждому посетителю краткие инструкции, и лишь затем запустить инсталляцию для её уникального прослушивания. Когда я собрался отправиться в специальный бункер, чтобы ознакомиться с инсталляцией Розенстрема Mikado, он сказал мне: «Ну, идите туда, внутрь и направо, и сядьте, наденьте наушники… Некоторые уже после нескольких секунд страха выбегают наружу, ну, а я просто не знаю, что же там такого ужасного…» Конечно, такого рода вводная частично испортила моё аутентичное восприятие: извещённый, что следует приготовиться к чему-то ужасному, я так и сделал, так что после первых – надо признать, действительно устрашающих, – секунд воспроизведения записи я не выбежал наружу, а остался и послушал дальше.
Этот спойлер вызывает в памяти детский опыт прогулки по большим зарубежным паркам аттракционов и их обязательной составной части – так называемым «поездам с привидениями». Если взглянуть с рациональной точки зрения, поезд с привидениями – один из самых глупых аттракционов: даже ребёнку понятно, что всё это – не настоящее, что все встречающиеся там призраки и прочая нечисть – только бутафория, и, как это ясно видно, все заходящие внутрь выходят наружу в добром здравии и весёлыми. Если принять, что дети это действительно понимают (в чём я совершенно не сомневаюсь), можно представить себе только два объяснения, почему эти поезда не теряют популярности: или пассажиры поезда просто принимают правила игры и подыгрывают им, или же эффект устрашения достигается не содержанием, а техникой аттракциона, которая переигрывает способность восприятия сознания – с помощью темпа, последовательности, неожиданности и специальных эффектов (когда в поезде с привидениями возникают разные объекты).
Не знаю, убедительно ли это сходство, однако для меня оно как-то связывается и с общим описанием, которое в путеводителе биеннале посвящено выставке в Zuzeum.
Ханс Хогербриге (Hans Hogerbrige). Limbo Lottery. 2016
Корнями это описание вырастает из общей тематики биеннале, говорящей о неудержимых, хоть и не очень заметных на первый взгляд переменах («Это было навсегда, пока не кончилось»), ускоряющихся в геометрической прогрессии; однако экспозиция в Zuzeum концентрируется именно на возможностях психики индивида как-то выжить в этой ситуации: «…для многих людей, независимо от возраста, скорость изменений сегодня превышает способности человеческой психики усваивать эти изменения. Работы этой части выставки рассматривают, как подобные изменения влияют на человека на более личном экзистенциальном уровне и какие стратегии сопротивления и альтернативные способы существования ещё остались в нашем распоряжении». Звучит интригующе: если «перемены нашего времени» – как бы поезд, сконструированность которого мы осознаём и одновременно принимаем её или же не успеваем как следует отследить это из-за скорости этого поезда, то стоит обратить внимание на способы, как сознание индивида, его ум или психика уживаются (или не уживаются) с этим. Одновременно следует упомянуть, что такое концептуальное определение представляется слегка притянутым за уши, потому что отношения индивида с макрореальностью – слишком общая тема для любого вида искусства, чтобы поверить, что лишь в одном месте из всех восьми мест проведения биеннале ведётся разговор именно о ней. Чтобы прояснить ситуацию, стоит посмотреть, что же к определённой таким образом тематике прибавляют (или отнимают от неё) конкретные работы, привезённые в Zuzeum.
О том, какие акробатические зигзаги приходится совершать думающей части человека, чтобы ужиться с реальностью, побуждает поразмыслить сценография выставки. Уже изначально темноватые пространства Zuzeum сделаны ещё темнее – местами довольно трудно увидеть собственные ступни или же, скажем, прочитать еле освещённые этикетки у работ. Если не считать видеоработы, сами служащие световыми объектами, остальное освещение минимально настолько, насколько это возможно, чтобы вообще что-то можно было увидеть. К тому же работы ограничены стенами, туннелями, ступенями и занавесями, в связи с чем посещение выставки напоминает блуждание по необозримому и тёмному лабиринту (сознания), в котором надо регулярно остерегаться зацепки за какую-то нечаянно возникшую нежелательную мысль. Концептуальной установке выставки эта сценография очень подходит: единственная возможность для сознания найти убежище от потока перемен – укрыться самому в своей темноте. И вот в такого рода сумерках кураторы собрали различные – более или менее интересные – свидетельства о способах, как сознание пытается уживаться, сопротивляться, принимать, не принимать и т.п.
Работа Ханса Хогербриге Limbo Lottery – это первое (если не считать проход мимо настенного барельефа Евгения Золотко, выражающего тысячу и ни одну вещь), с чем сталкивается вовлечённый в лабиринт зритель, и, может быть, это хорошо, потому что созданная при помощи 3D-принтера «эго-турбина» одновременно является описанием и комментарием к схваченной выставкой ситуации. Возможно, её стоило бы считать даже своего рода центральной работой выставки. Следует признать, что – из-за технического промаха или собственного невнимания – я вообще пропустил, что объект должен вращаться, однако и в состоянии покоя он говорил довольно ясно: пытаясь создать свою уникальность в предлагаемых условиях наших возможностей, нам всё равно приходится выбирать комбинацию именно из предлагаемых возможностей.
Диана Тамане. You Can't Have Me For Real. 2014–2018
Противоречивую реакцию вызывает работа Дианы Тамане You Can't Have Me For Real («Я не могу принадлежать тебе по-настоящему»). С одной стороны, хотелось бы , чтобы в разделе биеннале, посвящённом механизмам адаптации индивида к макрореальности, всё-таки по возможности меньше внимания уделялось направлениям политики, глобализации, социальных отношений и идентичности – и потому, что об этом уже достаточно говорилось на других выставках, и потому, что большая часть мероприятий и выставок, к которым приложила свою руку главный куратор биеннале Катерина Грегос, работает именно с этими темами. Поэтому первая реакция, когда выслушиваешь накопленные Тамане свидетельства «гражданина мира», немного скучающая; однако, с другой стороны, её компенсируют размещённые на стенах отведённого художнице пространства фотографии, уверенно демонстрирующие: а вы не угадаете, где меня сняли! Потому что везде всё стало таким одинаковым.
И формально, и тематически ничем не поражает серия крупноформатных фотопортретов Тобиаса Цилони Golden (созданная именно для биеннале), на которых можно видеть молодых людей, принадлежащих к сообществу из постсоветских времён – квирам. Правда, фотопортрет – это как раз жанр, которому, может быть, ничем и не надо нас поражать, пока мы открыты для восприятия неповторимого потенциала каждого портретируемого, с раскрытием которого Цилони, следует признать, всегда работает мастерски. К тому же объединяющий эти фотографии аспект перекликается с прошедшим на первых неделях биеннале в Риге Балтийским прайдом.
Не менее известным, но всегда по-новому интригующим является исследовательский жанр, в который входит серия фотографий и рассказов Свена Йоне (Sven Jone) Anomalies of the early 21st century / Some case studies («Аномалии начала XXI века / Исследование некоторых случаев»). Под «аномалиями» здесь следует понимать особей, которые выбрали для себя (или были вынуждены) бросить «общепринятый» образ жизни, «предусмотренный» ход событий общественной и современной жизни. В качестве фона, на котором эти рассказы выделяются как аномалии, к сожалению, не выбрано ничего более интересного, чем структуры устройства неолиберального мира последних двадцати пяти лет, однако всё это освежает разнообразие отобранных рассказов: среди «аномалий» можно найти и номадов рядом с бездомными бродягами, и активистов и бунтарей, и Марка Цукерберга и Боно, а также Доминика Стросс-Кана, и даже мать самого художника.
Свен Йоне. Anomalies of the early 21st century. 2015
Остроумна инсталляция художницы по текстилю Сандры Косоротовой To Be A One At All You Must Be A Many, состоящая из десяти размещённых в форме иерархической пирамиды прозрачных фартуков, на каждом из которых написано одно из содержащихся в названии работы слов: вместе они указывают на смысл этого предложения, т.к. каждый фартук в отдельности содержит надпись с ничего не выражающим словом, а вот вместе они образуют грамматически правильное (и иерархически упорядоченное), осмысленное предложение. Или, если хотите – целенаправленное, иерархически упорядоченное, деятельное сообщество фартуков.
Хотя и приятная глазу, возможно, самым большим разочарованием оказывается выполненная совместно Николасом Козаком и Раулем Ванегеймом немая видеоработа Letter to My Children and to the Children of the World to Come («Письмо моим и ещё не родившимся детям мира»). Работа состоит из ухваченных греческим художником Козаком чёрно-белых, характерных для кинематографа средиземноморского региона, медитативно непретенциозных и одновременно эстетически утончённых кадров с различными неприметными человеческими пейзажами, в нижней части которых в субтитрах можно прочитать написанные философом Ванегеймом… воззвания? Речь? Политический призыв? Спиритуальный памфлет? Трудно сказать. Пусть даже работа радует уставший ум, известное разочарование вызывается тем обстоятельством, что от такого громкого имени, как Ванегейм, хотелось бы ожидать чего-то большего, чем афористичные, суперпозитивные ободрения, а также то, что «манифестный» характер работы, в сущности, не сочетается с пронизывающей остальную часть выставки осторожной и выверено исследовательской тональностью.
Зато приятная неожиданность ожидает тех, кто по тёмному лабиринту выставки, где попрятались каждый в пещерке своего сознания разные её участники, дошагает до ступеней, по которым можно подняться к освещённой платформе – площадке болгарского художника Валио Ченкова. На ней можно посмотреть на инсталляцию Private Zoo on Stage, которая со всех сторон – и по бокам, и спереди, и сзади, над головой, под ногами – состоит из размещённых там картинок; на них изображено множество милых и отталкивающих нечистей, которых большинство из нас даже представить себе не сможет. Как говорит сам автор: «Я хочу сформировать атмосферу, не являющуюся угрожающей, но создающую немного странное настроение. Она содержит в себе души многих моих повседневных спутников (как людей, так и животных), которые следуют за мной всегда и везде; я показываю также страх и свои мысли». Предложенная Ченковым модель поведения в поезде – попробовать оставить навязанные окружающими окрестностями привидения наедине со своими собственными чёртиками.
Валио Ченков. Private Zoo on Stage. 2018
Хотя и являющиеся очень разными, показанные на выставке работы более или менее перекликаются с её концепцией – которая, следует признать, сформулирована достаточно расплывчато, чтобы вместить под свой «зонтик» что угодно. В то же время не совсем ясно, насколько сюда вписывается 3D-видеоанимация Карела Коплиментса Case no 14. The Strom on the Baltic Sea («Дело № 14. Буря в Балтийском море»), в которой в закрытом узком помещении следует c наклонного пола рассматривать зацикленное видео с корабликом, швыряемым во все стороны разбушевавшимися морскими волнами. Весьма нечаянное совпадение и этой, и других работ с концепцией вызывает некоторые подозрения, что в Zuzeum размещены работы, на самом деле просто не вписавшиеся в другие места проведения биеннале, которые, однако, по разным причинам нельзя было или не хотелось оставить «за бортом». С другой стороны, может быть, эта тематическая «рассеянность» также является уместной: способов, как сознанию индивида уживаться с отупевшим поездом, не теряя одновременно своей индивидуальности, может существовать невообразимо много – и тут, в лабиринте Zuzeum`a, освещены лишь некоторые из них.
И, рассуждая о тёмных лабиринтах сознания, в заключение следует ещё раз упомянуть звуковые (и световые) инсталляции Розенстрема – Mikado и A House Divided. Тем, кому в день посещения выставки уже удалось вжиться в психологические или экзистенциальные страхи, можно или рекомендовать, или не рекомендовать, на свою ответственность, поддаться опыту этих работ. Однако эффект, которого достигает Розенстрем с помощью совсем простых медиа – немного света, немного звуковых эффектов, зеркало и запись голоса, – может оставить непреходящее впечатление. И совершенно гарантированно – может сделать намного яснее, чем до этого, осознание отдельности собственной телесной и духовной сути.
В итоге следует сказать, что, если прикрыть глаза на известную тематическую неопределённость и некогерентность, которые проявляются в действительно простительном объёме, экспозиция биеннале в арт-центре Zuzeum поражает меткостью сценографии и всё новыми открытиями в рамках привычных жанров и форм. Блуждание ума по до сей поры незамеченным ходам гарантировано – только надо следить, куда ставишь ногу.
Посетитель выставки в пространстве инсталляции Ханса Розенстрема A House Divided (2015)
