Эрмитаж и современное искусство. Заметки к юбилею
14/02/2014
Эрмитаж никто не выбирает. Его 250-летнее присутствие в городе и в мире – данность, с которой приходится считаться. Эрмитаж – хижина, жилище отшельника. «Всем этим любуются только мыши да я», – писала в 1778 году Екатерина II в письме Гриму. Одиночество в Эрмитаже – вот что является самым сокровенным качеством музея, ставшего в советское время всесоюзным культурным чистилищем для миллионов людей. Для большинства из них он ассоциируется исключительно с Зимним дворцом – ставшим идеальным воплощением Дворца вообще, как в Москве Кремль – мифологизированный образ Града, Замка. Эта мифология замкнутости, отъединённости и спасительной избранности – часть эрмитажной истории. Именно её попытался разыграть Александр Сокуров в фильме «Русский ковчег», где Эрмитаж предстаёт мифологическим Ноевым ковчегом посреди бушующего моря человеческой юдоли и истории.
Постер фильма Александра Сокурова «Русский ковчег»
На праздновании 300-летия Петербурга мне довелось на собственной шкуре испытать это, когда сжимающаяся толпа на набережной, влекомая обещанным лазерным шоу, едва не превратилась в ходынку, так что нельзя было пошевельнуться, и когда меня буквально вынесло к служебному подъезду, где я был подхвачен музейными сотрудниками. Вид ночного Эрмитажа, открытого для посетителей, не очень-то вдохновлял и вызывал скорее трагикомические чувства, но всё же благодарные – от часов «Павлин», окружённых толпой ночных зевак, можно было двинуться, например, к Карелу Аппелю на выставку «Кобры», где ты оказывался с искусством тет-а-тет.
Эрмитаж – реальная политическая сила, своего рода русский Ватикан, государство в государстве. Может, это и преувеличение, и не без доли юмора, но никак не пустая метафора. Статус национальной сокровищницы, какой есть и был у государства, чьё стремление к могуществу и власти должно подкрепляться не столько репрезентацией материального богатства, сколько ценностями символического порядка, могущими иметь иные способы выражения. «У русского царя в чертогах есть палата: она не золотом, не бархатом богата» – эти пушкинские строки про галерею 1812 года, про историческую память и национальную гордость.
Самый эффектный выход к Эрмитажу – через колена арок Генерального штаба на Дворцовую площадь, когда пространство распахивается навстречу бедой кипени колонн и Александрийским столпом – памятником русского триумфа и славы. Эрмитаж весь в окружении просторных площадей: акватория Невы – первый и самый грандиозный петровский парадиз с триумфальным дефиле кораблей, разворачивающихся в необъятную круговую панораму на гравюре Зубова; Дворцовая площадь, ставшая грандиозным имперским плацем в эпоху Николая I, – стоит вообразить себе «однообразную красивость» рядов гвардии, квадратами полков уходящих в бесконечность эспланады, которая протянулась в сторону Новой Голландии.
Эрмитаж вовлечён в это пространство на правах главного действующего лица, стоит вспомнить революционную мистерию Юрия Анненкова, разыгранную им «по мотивам» Октября 1917 года – быть может, первый сверхмассовый хеппенинг государственного масштаба: толпы матросов, солдат и рабочих устремляются на штурм Дворца – символа и последнего оплота русского самодержавия.
С освоением Эрмитажем здания Генерального штаба Дворцовая площадь оказалась как бы в музейном кольце, осталось только дать ей новое наполнение: например, предоставить возможность работать художникам паблик-арта и перформанса, вывести искусство в открытое пространство, ставшее за последние двадцать лет местом проведения концертов поп-звёзд, шумных городских шоу и публичных мероприятий, большая часть которых могла бы быть осуществлена где угодно, только не здесь.
Эрмитаж неизбежно движется в сторону большей открытости, стремясь преодолеть имидж консервативного музея старого образца. Для этого была создана программа «Эрмитаж 20/21», на базе которой возник отдел, занимающийся современным искусством. Главной площадкой для экспонирования актуального искусства стало реконструированное здание Генерального штаба, где по проекту петербургского архитектора Никиты Явейна внутренние дворы были преобразованы и стали частью обширного экспозиционного пространства. Так к эрмитажному театру Кваренги добавилась ещё одна сцена, ставшая уже местом проведения новых спектаклей, таких, например, как пьеса композитора Владимира Раннева «Два акта», во время премьеры которой была эффектно задействована включённая после перестройки двора стена дома, ставшая отныне стационарным сценическим задником.
Анри Матисс. Семейный портрет. 1911. Из коллекции Государственного Эрмитажа
Проблема Отдела современного искусства и Эрмитажа в целом – в отсутствии экспонатов. Да, Михаил Пиотровский может утверждать, что музей обладает самыми главными произведениями искусства ХХ века: «Танец» Анри Матисса, «Композиция № 6» Василия Кандинского и «Чёрный квадрат» Казимира Малевича, но в реальности следует признать его зияющее отсутствие. Национализированные собрания Щукина и Морозова, распределённые между Эрмитажем и ГМИИ им. Пушкина, оказались точкой невосполнимого разрыва длиной в семьдесят лет. При том, что третий этаж Зимнего дворца, где окна смотрят на площадь, стал окном в мир и настоящей школой для поколений петербургских художников, отделённых от мирового искусства железным занавесом. Можно сказать, что оттуда – из эрмитажных Ван Гога и Гогена, Матисса и Пикассо вышло ленинградское неофициальное искусство – от арефьевцев до «митьков» и «новых художников».
Эрмитаж был и остаётся великим музеем древностей, классического искусства. Однако попытка модернизации заслуживает всяческого уважения. И целенаправленная политика музея отчётливо просматривается. Конечно, можно попытаться хоть как-то восполнить этот «пробел» – практически полное отсутствие искусства 1920–1990-х годов в собрании, но очевидно, что необходимо сосредоточиться на современном искусстве, привлекая его живых классиков к активному сотрудничеству. Что Эрмитаж и пытается делать не без успеха. Так появилась «Комната Дмитрия Александровича Пригова» – благодаря сотрудничеству музея с его семьёй. Так, можно сказать, своими стали Илья и Эмилия Кабаковы, осуществившие в музее уже не один проект, каждый раз специально приноравливая его к эрмитажной специфике. Очевидно, что предоставляя возможность осуществлять художникам свои персональные проекты и выставки, Эрмитаж вправе рассчитывать и даже настаивать на дарении, что может стать существенным вкладом в составление будущей коллекции.
Экспозиционная политика такова, что задействованными оказываются все территории музея, не только новые. Это то направление, которое можно обозначить как «современное искусство в традиционном музее» (по названию традиционного фестиваля петербургского фонда Про Арте). Наиболее радикальным примером в этом роде стала выставка британского скульптора Энтони Гормли, включённая в реновированную экспозицию залов отдела античного искусства. Вторжение современного искусства на территорию классики – неизбежность, ведь такова практика многих уважаемых крупных музеев мира, делающих совместные проекты с живыми классиками: Джефф Кунс в Версале, Ян Фабр в Лувре, Елена Елагина и Игорь Макаревич в Вене, в Музее истории искусства и др.
Из экспозиции «Джейк и Динос Чепмены. Конец веселью»
Дерзкий эксперимент Гормли с низведением античных статуй с пьедестала и расстановка их в непосредственном соседстве с его скульптурами стали знаковым событием не только для Эрмитажа, но и для города, где по-прежнему незыблемы позиции академической скульптуры XIX века. В этом плане Эрмитаж выступает в хорошем смысле провокатором культуры, своим авторитетом освещая то, что часто вследствие серости, ограниченности и косности чиновников и городских обывателей воспринимается либо как недоразумение, либо как святотатство, кощунство и прочее – то, что так дразнит мракобесов всех мастей. Так, едва не случился скандал с выставкой «Джейк и Динос Чепмены. Конец веселью». Музей и художников, в чьих произведениях присутствовали свастика и крест, обвинили в экстремизме и поругании христианских ценностей. К счастью, обошлось, музей сдержал удар, чётко обозначив свой приоритет и право в проведении собственной выставочной политики, выступая полномочным и авторитетным экспертом на территории искусства.
В 2014, юбилейном году Эрмитажем запланирована большая программа. Среди прочего музей проведёт выставку «Сальвадор Дали и художники Ампурдана. Сюрреализм в Каталонии» (22 марта – 6 июня 2014) в Главном штабе, а под конец года – подготовит масштабную экспозицию британского экспрессиониста Фрэнсиса Бэкона (7 декабря 2014 – 8 марта 2015). В мае – октябре в Зимнем дворце будут показаны три картины Моне из Фонда Бейлера.
Наконец, музей станет центром проведения арт-биеннале современного искусства Manifesta, основанной в 1996 году и кочующей по разным городам Европы. Эрмитаж примет Манифесту, став самой крупной музейной иснтитуцией за время проведения этой биеннале. Тяжеловесность и статусная консервативность Эрмитажа по сравнению с Манифестой, созданной специально для самой радикальной и живой критики всех и всяческих институций, создаёт определённое противоречие. Правда, для России, где патерналистская роль государства традиционно сильна, подобная химера может быть во благо. Манифеста окажется под крылом государственного музея, а Эрмитаж сможет совершить прорыв в сфере новейшего искусства, оказавшись в центре внимания медиа. Ждать особой свободы, смелости и радикализма от этого события всё же трудно, тем более, что куратор Манифесты Каспар Кёниг (бывший директор кёльнского музея) не из числа революционеров, напротив, он скорее предсказуемо осторожен и пока что не стремится в открытую взаимодействовать с местным художественным сообществом. Показательно, что из современных российских художников он выбрал Тимура Новикова, Влада Мамышева-Монро и Павла Пепперштейна, проигнорировав всех остальных.
Такая стратегия, как считает Виктор Мизиано, один из отцов-основателей Манифесты, – в порядке вещей, поскольку на интернациональных форумах такого рода необходимо помнить о глобальном контексте в первую очередь, а не о местном – ведь это событие, которое призвано прежде всего дать импульс искусству в месте его проведения. Это очень в духе Эрмитажа, пока что в совершенно исключительных случаях идущего на полноценное взаимодействие со здравствующими современными художниками российского происхождения. Очевидно, что с утверждением своей флагманской роли в городе и на сцене российского contemporary art Эрмитаж будет вынужден проводить наступательную, открытую политику, не боясь предлагать и осуществлять инициативы, создавать события, способные задавать направление и уровень художественной жизни, смело вовлекать в своё пространство молодых художников, кураторов, критиков. Только так и можно завоевать своего зрителя, за которым – будущее.