Ничто не совершенно
Беседа с видеохудожником Дмитрием Булныгиным в преддверии его выставки «Nothing is Perfect»
27/01/2015
В конце января в Мультимедиа Арт Музее открывается персональная выставка видеохудожника Дмитрия Булныгина «Nothing is Perfect». Это авторская версия «избранного» видео, своеобразная ретроспектива и подведение итогов за пятнадцать лет работы. Сама фраза «ничто не совершенно» иронично намекает на эстетическое «несовершенство» работ Булныгина и в тоже время апеллирует к непростой системе взаимоотношений художника и музея, искусства и зрителя. С точки зрения визуальной культуры и технического воплощения фильмы Дмитрия Булныгина кому-то из зрителей на первый взгляд могут показаться «самодельными», или «кустарными», но в них соблюдена та грань, на которой треш становится эстетикой, а видео, предназначенное как бы для «домашнего» просмотра, уместно смотрится в крупнейших выставочных центрах. Для публичного показа в России приходится цензурировать некоторые произведения, в которых используется ненормативная лексика, да и саму подборку работ форматировать в соответствии с действующим законодательством.
Дмитрий Булныгин родился в 1965 году в Новосибирске, где закончил архитектурный институт и в 1998 году начал заниматься видеоартом. Лауреат нескольких российских фестивалей, участвовал во многих групповых выставках и арт-фестивалях, в том числе Scope Art Fair (2009, Нью-Йорк) и Art Basel (2007), и сам организовал Международный фестиваль сверхкороткого фильма. В преддверии большого персонального проекта в беседе с Arterritory Дмитрий Булныгин рассказал об особенностях своего визуального языка, отличиях видеоарта от кино и важности действия, которое может длиться бесконечно.
Дмитрий Булныгин. Пресс-фото
У этой беседы отчасти информационный повод: 30 января у тебя открывается выставка в Мультимедиа Арт Музее. Расскажи, пожалуйста, о ней, как появилась идея и что мы увидим в выставочном пространстве?
Это будем моя персональная выставка, которая называется «Nothing is Perfect», она пройдёт на двух этажах музея: на первом и нулевом. По большому счету в экспозиции будут представлены выбранные мной работы, сделанные за последние десять лет. Ещё будет одна фотосерия и одно интерактивное видео. И параллельно с выставкой в видеозале будет идти программа коротких фильмов, то есть работы, у которых, грубо говоря, есть начало и конец. Это уже фильмы, сделанные за пятнадцать лет, начиная с 2000 года. Одно время МАММ покупал у меня некоторые работы, и я предложил музейным кураторам как-то показать это всё в выставочном пространстве: ведь за много лет я много чего-то сделал. Так что всё были инициировано ещё несколько лет назад, но без привязки к какой-то конкретной дате.
Отчасти эта выставка для меня – ещё одна экспериментальная вещь, которую тебе помогают воплощать – что-то строят, подтягивают технику. И благодаря «Nothing is Perfect» у меня есть возможность показать крупные вещи в подходящем для этого пространстве.
Дмитрий Булныгин. Памятник. 2013
Получается, что всё «избранное»?
Ну, да, так и есть. Я сам отбирал фильмы к выставке, но в связи с современными российскими реалиями некоторые из работ пришлось убрать, так что это скорее всего уже «избранное из избранного». Почему пришлось? Из-за кое-каких моментов, связанных с наркотиками.
А «Водка и папиросы» будут?
Будут, но в этом фильме попросили «запикать» мат. Я его «запикал», конечно, но вот несколько дней назад узнал, что закон, запрещающий использование мата в кино, вступает в силу только в середине этого года. Понятно, что «Водка и папиросы» – это работа, которая для какого-то моего времени важна, но не настолько принципиально. Кроме того, это не единственный мой фильм, в котором есть мат. Но если в целом посмотреть, то ненормативной лексики в моих фильмах не так уж и много.
Дмитрий Булныгин. Цветы. 2009
Если говорить о репрезентации тебя в пространстве ММАМ как художника, то ты представлен как художник, принадлежащий к какой географической локации?
А кто меня представляет? Я сам себя представляю: показываю те работы, которые отобрал сам; моя подруга Луиз Моран написала сопроводительный текст, который ещё нужно перевести с французского. Если вот ты меня сама спросишь, какой я художник, то я отвечу, что русский или российский. Понимаешь, мне трудно сказать, что я московский художник, хотя в Москве живу и работаю десять лет, ну, и так же не могу назвать себя новосибирским художником, потому что в Новосибирске я уже десять лет не живу, и все мои активные художественные практики – они двадцатипятилетней давности.
Твоим первым художественным опытом были совместные акции с группой «Синие носы»? Ты с ними начинал заниматься современным искусством?
Я начал заниматься современным искусством сам по себе. Без всяких групп. Групповая работа меня никогда особо не интересовала. А что касается моего сотрудничества именно с группой «Синие носы» – это выдумка составителей каталога на биеннале в Валенсии в 2001 году. Дело в том, что один из первых фильмов, который мы сняли в определённом составе художников, назывался «Синие носы представляют 11 перформансов в бункере», и в каталоге почему-то указали, что так называется группа. А уже потом люди, которые в создании многих произведений использовали какие-то общие наработки и визуальные находки конца 90-х годов, стали называть свой дуэт именно так.
Задним числом можно, конечно, сказать, что я входил в эту группу (и так до сих пор многие пишут), но когда мы делали первые работы, эта группа называлась иначе. И нельзя сказать, что я был её активным участником – у нас было несколько совместных проектов, – но реализовывались они тем составом, который потом уже отсутствовал и не назывался «Синими носами». А творчество этого дуэта имеет ко мне отношение только в том смысле, что в создании некоторых работ использовались мотивы, универсальные формулы, которые мы разрабатывали либо совместно, либо параллельно: что-то придумывал и делал Слава Мизин, а что-то я.
Дмитрий Булныгин. Весна. 2010
Если договариваться о понятии видеоарта и его отличии от кино, то как ты разграничиваешь для себя эти явления визуального искусства?
Видеоарт – это вид современного искусства, использующий определённые технологии и технику съёмок, компьютерную манипуляцию. Если говорить о формате репрезентации искусства, то в кино тебе предлагают пострадать или повеселиться час-полтора, ты садишься в зале, гаснет свет, на экране начинается та или иная история, и вместе с ней, грубо говоря, начинаются предложенные тебе страдания и веселье. Свет включили – веселье и страдания закончились, пошли титры. Кино, на мой взгляд, это не совсем искусство – оно обусловлено временем и ближе всего к аттракциону.
А если говорить об искусстве видеоарта, то в нём подразумевается, что идеальная картина остаётся с тобой всегда: она висит, она не включается, когда гаснет свет… Хотя, конечно, можно начать говорить, что в музее тоже гасят свет, включают и выключают проекторы и так далее. Или сказать, что эта картина с тобой всегда, пока ты не закроешь глаза или не выйдешь из зала. Но пойми мою философию: способ восприятия видеоарта отличается от способа восприятия кино тем, что в видеоарте не подразумевается временной момент. Точнее будет сказать, что видео существует как бы в жанре скульптуры: ты можешь обойти его со всех сторон и прийти к началу. И практически все мои работы имеют зацикленность, и мне кажется, что они ближе всего к этому понятию видеоскульптуры.
Дмитрий Булныгин. Союз-11
Я правильно понимаю, что для тебя видеоарт – это тот тип визуального повествования, который может длиться бесконечно?
Да. Это повествование, длящееся всегда. То есть оно длится всегда в моём концептуальном плане. Во временном отрезке лично я демонстрирую то, в чём нет развернутого сюжета, развязки, кульминации или завязки. Даже подтягивающиеся на турнике дети в моей видеоработе «Попытка» – это яркий пример именно «длящегося действия». Тебе не важно, чем это начинается или заканчивается, ты просто в какой-то момент подключаешься к этому действию, к этой эмоции, и больше тебя ничего не волнует. Литературная или сценарная основа для меня не главное. Я не снимаю истории. Есть действие или бездействие, которое воспроизводится при помощи двадцати пяти или тридцати кадров в секунду.
И меня всегда интересует тот процесс, который нельзя контролировать, поэтому я почти никогда и не делаю 3D-видео. И даже если работа постановочная, то есть я создал все необходимые условия для того, чтобы нужное мне действие произошло, – в кадре всё происходит по-настоящему. Так, в работе «Дефляция» сахар тает по-настоящему, и так же по-настоящему, в независимости от меня, начинает всплывать то, чем скреплена эта сахарная скульптура. В «Попытке» дети подтягиваются по-настоящему, а некоторые дети не умеют этого делать и их приходится подсаживать.
Дмитрий Булныгин. Попытка. 2010. Видео проецировалось на здание театра в Перми
А если говорить не о частностях, а о более общих вещах, на твой взгляд, по каким правилам сейчас развивается российский видеоарт?
Тенденций на самом деле очень много и я не знаю, как их можно определить, ведь я не теоретик.
Если говорить о том, что исповедую я, как я понимаю видеоарт, – это один вектор развития направления. Я могу сказать, кто мне близок из современных российских художников, например, это группа «Синий суп», или Владимир Логутов, некоторые из работ которого близки мне по отстранённости. А если говорить в общем, то в мировой художественной практике превалируют линейность повествования и сюжет: получается такое странное кино, в котором подразумеваются начало и конец, но акценты расставляются, к примеру, на абстрактности персонажа или на фактуре. Многое из того, что делается в современном видеоарте, очень похоже на очень некоммерческое кино, артхаус, который вряд ли будут смотреть ещё где-нибудь, кроме пространства галереи.
Дмитрий Булныгин. Инсталляция «Aquarium». 2015
Существуют ли в России так называемые школы видеоарта, я имею ввиду и школу, как некую образовательную институцию, и школу – как отдельное направление со своими эстетическими отличительными чертами?
Мне кажется, что в современных условиях какое-либо понятие школы видеоарта мало относится к реальности. Если говорить о школе как об институции, то да, существует Школа Родченко, в которой за класс видеоарта отвечает художник Кирилл Преображенский. Я бы не брался называть это именно школой. Больше всего это похоже на котёл, в котором «варятся» молодые люди разной степени одарённости, и при помощи взаимообмена они вырабатывают сходные стратегии, касающиеся и видео-, и медиаработ. Но я затрудняюсь сказать, что у этой школы есть какие-то свои отличительные признаки. Если говорить об идеологии, то именно «левая» риторика отличает эту школу от каких-то других учебных заведений. А если говорить о форме, то это называется «кто в лес, кто по дрова», и это в принципе неплохо. Если школа в идеале и должна определять какие-то эстетические стратегии, то в Школе Родченко их сложно обнаружить.
Дмитрий Булныгин. Из серии «Храмы». 2012. Цифровая печать
Ты даже какое-то время там преподавал, но что-то не заладилось? Почему? Это преподавание отнимало слишком много времени от художественной деятельности или просто нечего было передать студентам?
Ну, знаешь, создание собственных работ много времени не занимает, а вот подготовка к созданию, концептуальная проработка – да, она требует времени, надо каким-то определенным образом жить, прожёвывать… Но дело не в этом. Я не то чтобы не был готов к преподаванию, а просто не увидел и не почувствовал инструменты, при помощи которых я мог бы помочь студентам. Это ещё и связано с долей ответственности, которую я не беру на себя: мое преподавание было факультативным, и это не накладывало обязательств со стороны студентов, какие-то мои задания игнорировались, а какие-то выполнялись случайно. Ну и вообще в «левацких» заведениях так принято (смеётся).
Что ты будешь делать после выставки?
Поеду в Бирму, в Таиланд на месяц. Потом вернусь и буду заниматься другими проектами.
Читать по теме в нашем архиве:
01/09/2014 - И.Е. Репин метит город
