Мир вверх ногами. Изабель Венцель
29/04/2016
В совсем неспешно вступающей в весну Риге началась Фотобиеннале и открылась её главная выставка «Restart» – в большом зале Рижского художественного пространства представлены 18 фотографов, уже заслуживших международное признание и по-разному использующих медиа фотографии: от moving image до инсталляций. В этом смысле работы живущей в Голландии немки Изабель Венцель (Isabelle Wenzel) достаточно классичны – это среднего размера распечатки цветных снимков. И в то же время на них всё вверх ногами: в буквальном смысле главными героями её фотосерий становятся ноги или тело, голове же отводится второстепенная роль – совсем на заднем и недоступном для нас плане. Перед нами – совершенно иная жизнь, которую ведёт тело Изабель: оно немного неумело и абсолютно искренне куда-то стремится, где-то падает, принимает позы и выражает настроения. Иногда тело теряет даже свою человечность и превращается в подставку для разного рода предметов. Но как бы то ни было, эти фотографии, нарушающие законы гравитации и повествующие полную энергии и своеобразных приключений историю телесного мышления, историю возникновения совершенно великолепных и отчасти несуразных скульптур из одного конкретного и по-разному одетого женского тела, притягивают внимание и вызывают вопросы, которые мы и решили ей задать.
Завоевавшей ещё в 2007 году Leica Prize Изабель теперь около 30. Она по-прежнему активно выставляется в Германии, Нидерландах и по всей Европе и публикует фотокниги. В Ригу она прилетела всего на пару дней, и мы встречаемся с ней в небольшом и тихом офисе «Орбиты» на улице Гертрудес. Она – среднего роста, с короткой стрижкой, рассуждает очень спокойно и с удовольствием – надо же разобраться! А в своём детстве Изабель посещала акробатическую студию, и, возможно, не сложись жизнь иначе, мы смогли бы её увидеть под куполом цирка. Но теперь цирк одновременно сузился до границ её студии и расширился до уровня общечеловеческих вопросов и обобщений. Как же это произошло?
Изабель, в ваших работах есть какая-то cдвинутость, сюрреалистичность и в то же время чистота и точность выражения. Которая позволяет их смыслу быть достаточно многослойным и многоуровневым. Вы работаете с очень конкретными вещами, связанными с телом, и, насколько я понимаю, интерес к телу как средству выражения появился у вас ещё в детстве, в акробатической студии?
Я всегда была очень спортивной. И когда я была ребенком, мне просто хотелось движения, и неважно, что это было – игра в футбол или акробатика. Смещение в сторону визуального искусства и фотографии никогда не было моей осознанной целью. Всё произошло достаточно случайно, в 21 год я перенесла операцию на колене, и возможности заниматься спортом и активно двигаться перестали на время быть актуальны. И из-за этого я и обратилась к фотографии. Ведь в студии фотографу не надо особо носиться (конечно, уличная фотография – это другое дело).
И так получилось, что я занялась фотографией и стала уже довольно сознательно учиться этому – сначала в Германии, а потом уже в Академии Ритвельда в Амстердаме. И там уже все мои идеи о движении, о концентрации тела стали ко мне возвращаться. Идеи о том, что мы артикулируем через тело в нашей повседневной жизни.
Сначала я фотографировала других людей, своих друзей, потому что я ненавижу снимать незнакомцев. Мне не нравится эта «игра во власть», которая часто сопровождает подобный фотопроцесс. Ты добиваешься, чего ты хочешь, от модели, а у той, в свою очередь, свои ожидания – что она или он надеется увидеть в результате. Но то, что я хочу, совсем не совпадает с желаниями модели, и я чувствовала, что таким образом подвожу этого человека. И мне никогда не нравилась эта позиция – «проецировать» мои идеи на кого-то другого.
И постепенно шаг за шагом я стала всё чаще фотографировать саму себя. И сначала в этом я тоже сомневалась как в некоем нарциссическом акте, в желании «высветить себя под прожектором». Но потом я поняла, что всё это вовсе не обо мне как о персоне – когда я фотографирую сама себя… Я просто использую своё тело для того, чтобы артикулировать пришедшие мне в голову идеи. И начал выстраиваться этот механизм взаимодействия с камерой, когда я нажимаю на кнопку автоспуска и несусь занять свою позицию перед объективом, и потом я бегу обратно, чтобы посмотреть, что получилось. Конечно, тут всё выходит из-под контроля, потому что ты в момент съёмки не смотришь в объектив. Я пытаюсь «сформулировать» образ своим телом. Теперь, спустя годы работы, я стала лучше понимать, как тело работает перед камерой.
Figure#5. 2011
Т.е. как может выглядеть образ?
Да, само тело пытается артикулировать этот образ. Теперь, когда я фотографирую, я уже почти не смотрю на результат, хватает быстрого взгляда, и потом я делаю что-то снова. Мне интересна определённая бессознательность в этом процессе, возможность не задаваться вопросом: что же именно я делаю? Я пытаюсь немножко освободиться от рациональных мыслей и думать телом. Потом уже мозг «включается», когда надо отбирать образы, решать, как их подать. Но перед камерой я об этом забываю. Тут возникает это… «Action!»
На ваших фотографиях почти никогда не видно вашей головы или лица. Это тоже определённый шаг в сторону от конкретной персоны…
Если есть лицо, это моментально связывается в сознании зрителя с конкретным человеком. Или с определённым «типом» людей. Мне это мешало. С одной стороны, я пыталась скрыть здесь свою собственную персону, а с другой – показать, что тело это нечто большее, нечто, на что каждый может себя проецировать. Конечно, я женщина, у меня женское тело, и это уже какая-то типизация, тут ничего не поделаешь.
Paper_1_A. 2010
Но тело на этих снимках ещё и очень разнообразно одето. Тут есть чёткая имитация определённых стилей и того, как мы их воспринимаем. Как мы показываем или как мы укрываем тело в обществе.
Я занимаюсь этим на снимках, потому что мне всё это любопытно и я сама эти механизмы не до конца понимаю. Особенно с женским телом и тем, как оно маркируется в медиа или в нашем коллективном сознании – как женщина должна выглядеть, как себя вести. Ещё когда я была ребёнком, я всё это не очень понимала, и до сих пор до конца не могу понять.
Недавно я сама размышляла, почему использую эту одежду и все эти сексуальные коннотации – высокие каблуки, блузки. И я поняла, что когда была ребёнком и строила какую-то свою модель внешнего вида, то для меня такой моделью был «ковбой». Измазганный, диковатый, живущий по своим законам. И я тоже была довольно диковатым ребёнком. Родители мне это позволяли – окей, ты не ведёшь себя как обычная девочка, но ничего страшного. И в какой-то момент меня стала раздражать эта пубертатная перемена точки зрения окружающих на меня и моё тело. Раньше, в детстве, на меня часто обращали внимание, потому что я ведь была такая спортивная. Это было что-то наподобие «уау! она и это может!» Внезапно я поняла, что на меня стали смотреть иначе – с желанием, с сексуальным подтекстом. И я поняла, что есть разница между восприятием движения мужского тела и женского. Хотя для меня этот концепт женственности совсем не работает.
И в отношениях с моим мужем у нас тоже нет каких-то чётких ролей в этом смысле. Мы равноправны и равнозначны.
Model #5. 2011
Но вы полюбили мужчину…
Да, и это тоже было что-то как будто не совсем по правилам, потому что когда я была моложе, мне часто говорили – просто ты, наверное, нетрадиционной сексуальности. Но если ты ведёшь себя иначе, чем в общепринятом понимании ведут себя молодые девушки, это вовсе не значит, что ты должна быть такой или этакой. У меня нет необходимости в этих бетонных границах.
Но когда вы полюбили своего мужчину, вы же тоже стали смотреть на него иначе, другими глазами, с другими желаниями…
Да… Но это что-то личное, частное…
И не такое автоматическое?
Да! Частные взгляды могут быть очень интимными. Я говорю скорее о том, что происходит «на людях», скажем, на улице или где-то ещё, с совершенно незнакомыми людьми.
Возвращаясь к снимкам и тем стилям одежды, которые вы выбираете… Кажется, что вы как бы даёте своему телу некоторую свободу, некоторую возможность «погулять на стороне». Быть кем-то другим…
Я люблю экспериментировать со стереотипами. И это то, что я хочу и могу показать другим. Я бы никогда не ставила свои личные снимки на Фейсбук, например. С другой стороны, я в некотором смысле заворожена всей этой виртуальной социализацией. Сколько же людей выстраивают воображаемые образы самих себя, своих идеальных «я». Камера выхватывает что-то из реальности, и это выглядит документально. Но мы или не видим всей картины, или это абсолютно искусственно созданная ситуация.
А насколько искусственна сама ситуация съёмки «селфи»! Я была в какой-то закусочной, и там была группа из примерно пяти ребят, парней и девушек, и они все сидели со смартфонами и в наушниках и что-то там набирали и просматривали. Между ними не было никакой коммуникации. И вдруг один из них сказал: «Давайте сделаем селфи!» И все стянули наушники, расплылись в суперсчастливых улыбках, как будто вокруг них происходит какая-то мегавечеринка. И вот селфи был сделан и, видимо, тут же «запощен» в сеть. И они опять все вернулись к смартфонам…
Strips 6.1.1. 2015. Gallerie Bart
Это такой частный театр претензий (на нечто). Но я надеюсь, что, может, люди, сталкиваясь в своей повседневности вплотную с тем, как строится образ, как он искусственен, станут критичнее относится к тому, что им, скажем, преподносит ТВ и вообще медиа.
Да, для меня медиамир – это абсолютная «конструкция». Недавно ко мне обратились с предложением сделать обо мне ТВ-портрет, такую передачу. И я долго не могла решиться – стоит ли. И всё-таки согласилась. Чтобы ещё раз убедиться, насколько всё там сконструировано. Пройдите здесь, встаньте тут. Быть аутентичным, естественным в момент такой съёмки невозможно. Мы пытаемся это контролировать, но это невозможно. И эта тема – тема, что столь многое вокруг нас неконтролируемо, – тоже важна для меня. Любая ситуация может поменяться в любой момент.
И неконтролируемость важна для меня и в том, что я делаю. Как я снимаю. С другой стороны, я наснимала множество фотографий, они расходятся по миру, и я тоже не могу это контролировать. Они живут своей жизнью. Их так много, что я не могу даже все сразу показать на своём сайте.
Этот интерес к потере контроля выражается у вас и визуально. В снимках моментов падения, в некомфортных позах…
Я думаю, что падение – это не обязательно что-то плохое. Это зависит от того, как вы с этим справляетесь. В самый момент падения вы даже как будто летите на какую-то секунду.
Да, это правда.
Конечно, это очень скоротечный момент. Но это момент тотальной свободы.
И это ещё момент смены точки зрения. У Льва Толстого в «Войне и мире» бегущего вперёд Андрея Болконского ранят в сражении под Аустерлицем, он падает и смотрит теперь на битву из горизонтального положения, и это совсем другая перспектива, другая система ценностей.
М-да, он там остаётся довольно долго…
Изабель Венцель. Пресс-фото
А что можно сказать о скульптурности ваших работ? Может, вы когда-нибудь вдохновлялись какими-то классическими статуями?
Я бы не сказала, что могу припомнить такое конкретное вдохновение от какого-то одного или другого произведения. Скорее, меня вдохновляет вся история культуры в целом. Здесь многое началось именно со скульптуры. И, наверное, можно сказать, что я переформатирую, переформирую своё тело в скульптуру и потом фотографирую её. Но меня вдохновляют и объекты. Их история, их аура. Моя мама рассказывала, как она ходила в гости к своему дядюшке, у которого дома был очень старый письменный стол. И она залезала на него, садилась и думала – каково быть таким столом, как бы она чувствовала себя, если бы она была столом. Надо сказать, что подобные раздумья меня очень вдохновляют.
Есть и какой-то очень специфичный юмор в ваших снимках. Но, возможно, вы совсем к нему не стремитесь?
Юмор для меня – скорее что-то необязательное. У меня нет к нему ключа. Я не понимаю, как он работает. Но тем не менее он всегда где-то тут. И это в общем-то вполне себе комплимент, когда люди воспринимают мои образы с улыбкой, но вообще такой цели я перед собой не ставлю. Я не хочу делать что-то забавное, скорее – осмысленное, даже, можно сказать, серьёзное.
Наверное, тут можно вспомнить Бастера Китона. И то, как он смешил всех с абсолютно невозмутимым, бесстрастным выражением лица. Я себя не сравниваю с ним, только провожу параллели в том смысле, что можно быть смешным, оставаясь абсолютно серьёзным.
И есть ещё по-своему комичный момент неудачи, провала. Особенно в сериях, где я балансирую с поставленными на меня вещами. Я не хочу, чтобы эта ваза разбилась. Но это так сложно – балансировать на одной ноге или на боку с расставленными по телу предметами. И порой ваза может приземлиться мне прямо на голову.
Но эти провальные моменты не появляются на снимках, в этой серии вы их не показываете?
В этой серии – нет. Я сделала пару видео, где это можно увидеть, но так пока и не показала их нигде. Потому что здесь главное всё-таки было по-настоящему слиться с этими вещами.
В своих интервью вы подчёркиваете, что тело напрямую влияет на наше мышление. Мы мыслим не только головой, но и телом.
Когда я сижу в кресле и размышляю о чём-то, я могу прийти к совсем другому результату, чем если я активно двигаюсь в этот момент. С другой стороны, когда ты делаешь сальто, ты не должен думать о том, как ты это делаешь, иначе ничего не получится. Здесь тоже надо «отключить голову».
Это ведёт нас к интуиции, и я не воспринимаю её как оппозицию рациональности, так же как я не считаю, что рациональность – это что-то мужское, а интуиция – обязательно женское. Это такая ерунда, всё это есть в каждом из нас. Мы никогда не придём к чему-то новому без интуиции, потому что в нас должно быть это ощущение – «там что-то есть». Для меня интуиция – это нечто очень важное и особенно в повседневной жизни. Иногда разум говорит – «просто сделай это», а интуиция – «нет, не сейчас, не с этими людьми». И оказывается права.
А как вы думаете телом в момент съёмки? Как это происходит?
Это очень трудно перевести в язык. Потому что в этот момент я стараюсь не думать словами, отключить разум. Это что-то вроде йоги. Важно и пространство, где всё в этот раз происходит. Как твои чувства взаимодействуют с вещами вокруг. И это своеобразный отдых, что ли, расслабление… даже если поза не очень комфортная. Потому что когда я не могу расслабиться, у меня ничего путного не выходит. Нельзя думать о том, что получится, получится ли что-то хорошее. Поэтому когда у меня появляется какой-то «дэдлайн», я сразу же начинаю работать. Иначе чем ближе он будет подступать, тем нереальнее для меня будет что-то сделать. Нет, надо расслабиться, отключить причины и следствия и начать действовать, а потом посмотрим – выйдет из этого что-то или нет.
