Нет усилий – нет результата

Интервью с польским художником Вильгельмом Сасналем

16/12/2016

Вильгельм Сасналь (Wilhelm Sasnal) черпает вдохновение в буднях. И интерпретирует реальность, создавая картины, комиксы или фильмы, для которых характерна свободная игра со стилями и видами самовыражения, однако при этом он сохраняет доверие к традиционным художественным средствам – маслу на холсте в живописи и кинокамере в видеоработах. В одном интервью художник называет себя «реалистичным живописцем» именно потому, что корни всего, что он создаёт, следует искать в личном опыте, в изображениях, найденных в сети или в книгах, в музыке. Наглядно переданные ощущения персональной памяти и общей истории характерны для всего, что он делает. Это – те вещи, о которых ему важно рассказать.

Вильгельм Сасналь изучал архитектуру в Краковском техническом университете (1992–1994) и живопись в Краковской академии художеств (1994–1999). Во время учёбы он был известен как один из активистов находящейся в оппозиции к Академии художеств краковской группы художников Ładnie («Красиво») (1996–2001). В контексте польского искусства работы Сасналя зазвучали в полную силу, когда в 1999 году он получил Grand Prix биеннале живописи Bielska Jesień. И уже через несколько лет Сасналь стремительно взошёл на сцену международного искусства, когда вслед за экспонированием его работ на ярмарке Art Basel 2002 года последовало участие в важных международных художественных выставках Urgent Painting (Парижский музей современного искусства) и Painting on the Move (базельский Kunsthalle), а также на выставке работ коллекции Чарльза Саатчи Triumph of Painting (2005). После неё картина Сасналя Samoloty («Самолёты», 1999) из коллекции Саатчи на Нью-Йоркском аукционе Christie’s была продана за самую большую сумму, которая когда-либо была заплачена за польскую работу современного искусства – 396 000 долларов. А годом позже Вильгельм Сасналь занял первое место в перечне 100 лучших молодых художников журнала Flash Art.

Вильгельм Сасналь. Samoloty. 1999. Холст, масло. Фото: собственность художника

Сейчас художник сотрудничает с такими галереями высочайшего уровня, как Hauser & Wirth в Цюрихе, Anton Kern в Нью-Йорке, Sadie Coles в Лондоне, Foksal в Варшаве (именно на стенде Foksal начинался победный поход Сасналя на Art Basel в начале 2000-х годов).

Хотя он больше известен как живописец, Вильгельм Сасналь вместе со своей женой Анкой Сасналь (Anka Sasnal) создал несколько фильмов. В августе этого года состоялась премьера полнометражного фильма The Sun, the Sun Blinded Me («Солнце, солнце меня ослепило»), на возникновение которого их вдохновил роман Альбера Камю «Посторонний». Он рассказывает о сегодняшней польской реальности, затрагивая также эмигрантскую тему – актуальность, которая во время съёмок фильма достигла своего пика и о которой сами создатели фильма четыре года назад, когда зарождалась идея фильма, даже и не помышляли.

С Вильгельмом Сасналем мы встретились в Кракове в начале лета. Сидя на скамейке в парке в центре города, мы говорили о том, чем живопись отличается от фотографии, о поворотных пунктах его карьеры и о том, что волнует художника сегодня.

Вильгельм Сасналь. Kacper and Anka. 2009. Холст, масло, 180 x 220 см. Фото: собственность художника

Вас вдохновляет повседневная жизнь, темы ваших работ опираются на пристальное наблюдение за окружающим. Расскажите, пожалуйста, каков процесс их создания – с чего всё начинается?

Я много рисую, делаю эскизы в своей тетради для эскизов. В моём компьютере есть папка, в ней я храню фотографии, которые мог бы использовать, – и такие, что я сделал с помощью своего телефона, и найденные в интернете изображения. Иногда я вырезаю какое-то изображение из газеты и вклеиваю в свою тетрадь для эскизов. Обычно, прежде чем приступить к работе над картиной, у меня уже есть ясное представление, каким будет её размер. Я рисую решётку на напечатанной фотографии или на эскизе и переношу изображение на холст, после этого и начинаю писать. Так это примерно и происходит. У меня всегда хватает такого рода изображений – их ведь так много... Например, на этой неделе я выбрал очень быстрый и довольно неожиданный набросок, который я нарисовал несколько месяцев назад во время зимних каникул, – там изображён мой сын. В эскизе есть что-то очень особенное, хотя он и был довольно поверхностным, неотработанным. Даже и в этом случае я нарисовал решётку и попытаюсь теперь перенести его 1:1 на холст.

Вильгельм Сасналь. Kacper. 2016. Холст, масло. 220 x 200 см. Фото: собственность художника

Хотя я использую перенос изображения, я очень часто не знаю, каков будет конечный результат – во время процесса я многое меняю. Мне не нравится, если картины создают впечатление, что они возникли просто вот так... (Делает щелчок в воздухе.) Такие вещи я, по сути, считаю только работами в сфере дизайна. В картину надо вкладывать усилия, если нет усилий – нет результата.

А можно ли сказать, что вас интересует возможность исследовать и изображать процесс видения и восприятия?

Скорее уже – сам процесс живописи. Я не знаю, возможно, это то же самое. А возможно – нет, но они очень похожи. Мне нравятся работы, в которых можно видеть, как они возникли. С другой стороны, меня также интересует магическое (я знаю, это сильное слово) или мистическое в произведении искусства – что-то такое, что ты по-настоящему не знаешь, что-то не до конца для тебя ясное. В связи с этим, может быть, можно сказать, что мне интересно изображать, как вещи воспринимаются – в самом широком значении, не только в визуальном: как мы читаем или как мы относимся к истории и т.д.

Вильгельм Сасналь. Kraków–Warszawa. 2006. Холст, масло. Коллекция Национальной галереи искусств «Захента»

Интернет и цифровые технологии повлияли не только на эстетику изображений в наши дни, но и на способ, как мы воспринимаем, творим и делимся изображениями. Изображению приписывается намного большее значение, чем когда-либо раньше. Как вы смотрите на роль и силу изображения в наше время?

Лавина изображений и словесной информации, которую мы получаем сегодня, – это что-то очень тревожное. Однако у живописи всё ещё есть потенциал что-то выразить, потому что в ней через образ можно говорить об определённых проблемах. Когда вы смотрите на картинки в газетах, рекламе и т.д. – их так много, что они теряют свою ценность; они также не могут выразить мысль или говорить о теме так, как это способна сделать живопись. Картина – это не изображение, это что-то другое – и из-за времени, которое нужно вам, чтобы осмотреть картину, и ещё потому, что это – ручная работа, как бы соединение воздействия мысли, тела, глаза. Картина – намного более сложная вещь, поэтому её можно читать на многих уровнях.

Однако и у фотографии может быть много уровней.

Определённо, и я это не отрицаю. Не пытаюсь сказать, что она хуже или лучше, просто она другая. В связи с картиной или рисунком является важным, что это – естественные вещи и даже почти что вид какой-то животной связи. Значит, это – другое.

Вильгельм Сасналь. Martyna. 2001. Холст, масло. 60 x 70 см. Картина экспонировалась на выставке Painting on the Move. Фото: собственность художника

В каких обстоятельствах вам лучше всего работается? Тогда, когда вы пишете картины, вам необходима тишина или вы слушаете музыку...

Именно поэтому мне нравится это занятие – когда я пишу, то могу слушать музыку и быть с людьми. Конечно, только некоторые могут войти в мою мастерскую – мой ассистент, семья. Очень часто мне надо присмотреть за дочерью, в связи с этим она проводит в мастерской весь день, и мне это нравится, я могу разговаривать с ней...

Сейчас я работаю над книжкой комиксов, и это – немного иначе: тут я не могу слушать музыку, не могу сконцентрироваться на звуках, которые идут из внешнего мира.

Что звучит, когда вы рисуете?

Довольно часто слушаю радио, мне нравится классическая музыка. Но слушаю и гитарную музыку конца 90-х годов – начала 2000-х, много слушаю музыку shoe-gaze. Есть много групп, к которым я часто возвращаюсь.

Вильгельм Сасналь. Dominika. 2001. Холст, масло. 33 x 33 см. Картина экспонировалась на выставке Urgent Painting. Фото: собственность художника

Если мы говорим о живописи, время от времени актуализируется дискуссия о будущем живописи – жива она или умерла, происходит ли возрождение живописи. Каким вы видите место живописи в современном искусстве?

Конечно, дискуссия началась ещё тогда, когда в сферу визуального искусства вошла фотография, однако я думаю, что сейчас мы не наблюдаем ни возрождение, ни закат живописи. Не думаю, что нечто вроде смерти живописи вообще может произойти. Живопись – в некотором роде устаревший вид искусства, потому что она основывается на традиции. Но я работаю также в области кино и вижу, как эти две дисциплины сливаются, как они работают вместе и как очень важна для создателей фильмов живопись. Ну, хорошо – важна для умных создателей фильмов (улыбается). Мне не кажется, что сейчас наступил какой-то определённый, какой-то особенный период в искусстве. Скорее, это очень важное время в политике и в общественной жизни, и это то, что тревожит и меня. Всё, что происходит, настолько пугающе. Искусство не так существенно, это не первая жизненная необходимость.

И что вас пугает?

Всё! И в Польше, и в Европе. Я – большой энтузиаст Европы, я в неё очень верю. Polish shit – вот это самое паршивое! То, что называют польским народом – теперь это можно почувствовать, это можно почуять. Я был уверен, что пришло важное время, потому что мы вернулись в Европу – мы действительно могли бы изменить многие вещи, потому что такого момента для расцвета Польши не было со времён позднего Ренессанса. Но теперь всё разрушено.

Вильгельм Сасналь. Bez tytułu (Church). 2001. Холст, масло. 120 x 110 см. Фото: собственность художника

Вы говорите о смене правительства Польши, когда к власти пришла правая национально-консервативная политическая партия?

Да, главным образом об этом, но надо также понимать, что правительство – это отражение общества. Вот такие мы и есть – общество находится в таком плачевном интеллектуальном положении.

А ваша книжка комиксов будет про эти проблемы?

В своём роде – да. Она отзывается на некоторые события в прошлом, и история останавливается в тот момент, когда встречаются мои родители. Я знаю о своей семье определённые факты – возможно, некоторые из них не отвечают реальности, скорее, это семейные легенды, но некоторые – вполне реальны. Мне надо заполнить пустоты такими вот придуманными заплатами. И я не вижу большой разницы между историей и сегодняшним днём. Я вижу это как непрерывность – то, что случилось в прошлом, влияет на сегодняшнее. Ничего не закончилось, мы не вырезаны напрочь из прошлого. То, что мы знаем, о чём тоскуем, чему мы радуемся, – до определённой степени на это влияет история, наша общая история и наши маленькие, наши личные истории.

Вильгельм Сасналь. Shoah (Forest). 2003. Холст, масло. 45 x 45 см. Частная коллекция. Фото: собственность художника

Я слышала, что в Польше есть тема, которая всегда присутствует в головах у людей – даже на вечеринках люди раньше или позже начинают говорить о ней, и это Холокост. Вот и в ваших работах эта тема затрагивается.

Да, невозможно оставаться равнодушным к факту, что здесь перед войной жила самая большая еврейская община в мире – больше трёх миллионов человек. Я не хочу взваливать вину на кого-то, но нам надо пересмотреть своё участие в этом – что мы сделали, что сделали мои деды и бабки, чтобы бороться с этим. Они были лишь молчаливыми свидетелями или сделали нечто большее? Аушвиц находится на расстоянии 50 километров от Кракова, поэтому это забыть нельзя. С другой стороны, я думаю, что такого рода дискуссии в среде молодой интеллигенции сейчас в моде. Я всё ещё продолжаю открывать для себя различные факты о Холокосте, и, по крайней мере, со своей стороны определился с отношением к прошлому – виктимизацией и пребыванием на другой стороне. Сейчас я с этим смирился, но вначале было не так уж легко – всё было настолько шокирующим. Может быть, поэтому я стараюсь быть критичным или с подозрением смотреть на людей, которые играют с этой вечно актуальной темой – Холокостом. В любом случае и сегодня это действительно как минимум насущная тема; антисемитизм не закончился, всё это присутствует и сейчас. Может быть, вы видели здесь в городе граффити – перечёркнутые Звёзды Давида? И это не только про антисемитизм, это относится и к движению против беженцев. Думаю, что корни обеих этих вещей надо искать в польском национальном католицизме. Это – самое злостное. И как раз сейчас это доминирует.

Вильгельм Сасналь. UN. 2015. Холст, масло. 160 x 220 см. Фото: собственность художника

Если мы говорим о глобализации мира и искусства в нём – кажется ли вам важным сохранить в искусстве национальную принадлежность?

Конечно же, нет! Я был бы последним, кто поддержал бы сохранение «национальной идеи». Мне самому важно осознавать для себя такие вещи, но это не может диктовать государство. Я ненавижу это слово – narodowe, которое в польском языке означает «национальный». Оно включает в себя какую-то эксклюзивность – то, что у тебя белая кожа, и тому подобное. Мы уже больше не живём в XIX веке… Всё же я думаю, что важно найти свою идентичность. Но это – только моя точка зрения. Если ты чувствуешь себя гражданином мира, тебе это не нужно. В отношении себя могу сказать, что, по крайней мере, до определённой границы мне необходимо знать, откуда я, почему я здесь, что это означает, какова история, в которой принимали участие мои предки.

Вы – хорошо известный автор на международной сцене. Важно ли вам, что вас считают польским художником?

Это не так однозначно. То, что меня узнают как поляка или как художника из Польши, – это важно. Хотя с точки зрения правых я – антиполяк. Я такой вот ненавидящий себя поляк (улыбается). Хотя мы с женой несколько раз пробовали жить за границей, мы всегда возвращались сюда, потому что нам не хватает этих мест. С другой стороны, я бы погиб, если бы был вынужден жить здесь всё время. Это – очень противоречивое чувство. Я Польшу люблю и одновременно ненавижу – я люблю эту землю, ландшафт, запахи и т.д., но, с другой стороны, я ненавижу здесь так много вещей.

Вильгельм Сасналь. Dover. 2016. Холст, масло. 60 x 90 см. Фото: собственность художника

Вы – художник родом из маленького польского городка, которому удалось достичь уровня лучших художников мира. Что вы считаете поворотным пунктом в своей карьере?

Это случилось в 2002 году – я принимал участие в выставке Urgent Painting в Париже, а затем – Painting on the Move в Базеле. Но всё началось с ярмарки искусства Art Basel. Там я познакомился с галереями, с которыми работаю и сейчас.

Именно галерея Foksal повезла ваши работы на Базельскую ярмарку в 2002 году. А как началось ваше сотрудничество?

Художник Гжегож Штвертня, который учился в школе вместе с Анджеем Пшиваром, в то время руководителем галереи Foksal, уговорил меня взять своё портфолио, отправиться в Варшаву и показать его Анджею, потому что он рассказал ему обо мне. Так я и сделал. Это было в 1997 году. Галерея очень поддержала меня и в общем-то дала возможность увидеть многое из современного искусства, чего я не знал раньше. В то время мои знания об искусстве остановились на уровне начала 90-х. И с немалой долей современного искусства я познакомился через музыку – это были, скажем, картинки на обложках музыкальных альбомов. Люди из галереи Foksal показывали искусство, которое было важным для меня, потому что оно говорило и о моей жизни, – например, работы Рене Дэниелса, Майка Келли, Раймонда Петтибона.

Продолжая разговор о поворотном пункте в моей карьере – к счастью, я был довольно далеко от места, где всё это происходило: в то время я жил не в Кракове, а в небольшом городке под Краковом. Достижения были где-то далеко, а я жил своей повседневной жизнью – писал картины и т.д. Было легко переварить это и принять. Хотя сегодня я чувствую себя очень надёжно, и это важно, меня не оставляет ощущение – чем больше успеха, тем выше и возможность всё потерять.

Вильгельм Сасналь. Anka. 2001. Холст, масло. 45 x 50 см. Фото: собственность художника

Значит, это не было так, что вы за это боролись, это просто был своего рода миг удачи.

В то время, когда мы учились, понятия удачи для нас не существовало. Мы начинали в начале 90-х годов, когда ни у кого здесь не было так называемой «удачи», лишь некоторые люди могли жить за счёт искусства. И мы знали – если нам повезёт и мы сможем жить за счёт искусства, это будет прекрасно. Но мы ничего такого специально не делали, чтобы достичь этого. Это нельзя контролировать, я думаю, что в этом-то и есть фокус – достижения нельзя запланировать.

Однако должна же быть какая-то основа, чтобы это произошло. Что же это такое – может быть, увлечение тем, что делаешь?

Важно быть правдивым и положиться на себя. Как только ты начинаешь себя обманывать, это больше не работает. Если хочешь что-то показать или сказать людям, ты не можешь параллельно думать, что это – дерьмо. Тебе в самом деле надо знать, что это чего-то стоит – просто нельзя предлагать людям дерьмо.

И я ещё очень верю в труд. Много работаю и верю, что у труда есть ценность. Я ненавижу, когда образ художника связывается с таким вот представителем полностью эксклюзивного образа жизни, который живёт в своём мире и в одиночестве, у которого появляется одна идея в неделю, однако он творит великое искусство. Это совершенная глупость. Я не говорю, что художник должен делать политические работы, но у него как минимум должна быть своя точка зрения, и ему надо быть активным гражданином.

Трейлер фильма Анки Сасналь и Вильгелма Сасналя The Sun, the Sun blinded me

Есть ли ещё что-то, что вы хотели бы сказать, но что я у вас не спросила? Что вы обычно ожидаете от интервью?

Мне нравится отвечать на вопросы, потому что таким образом я в какой-то мере познаю сам себя, лучше понимаю своё отношение к искусству. Для меня важно облечь в слова то, что я делаю, чтобы самому это полнее понять. Конечно, уж совершенно всё, что делаешь, понимать не стоит – было бы не слишком славно понимать абсолютно всё, но всё-таки приятно разобраться в этом хотя бы частично.

Подготовку материала поддержал