Мечты и драмы из Израиля
Интервью с израильским философом и куратором Роем Брандом
12/09/2017
В ближайшем времени в Риге ожидается открытие самой масштабной на сегодня экспозиции современного искусства Израиля в странах Балтии – выставки «Мечты и драмы» (Dreams and Dramas), организованной культурно-художественным издательством Arterritory.com и обещающей с разных сторон осветить мир современного Израиля – его живучесть, прямоту, вульгарность, остроумие, возвышенные мечты и глубокие драмы.
Собранная израильским философом и куратором Роем Брандом выставка включает в себя работы четырнадцати израильских художников – Пората Саломона, Дора Гуэза, Нира Хода, Гая Загурски, Ноа Эшколу, Авнера Бен-Гала, Сагиту Мецамер, Эреза Израэли, Керен Жеала-Голан, Марика Лехнера, Даниеля Кичалеса, Эйтана Бен-Моше, Сигалиты Ландау, Йегудиты Саспортас. С 7 октября экспозицию можно будет посмотреть в новом центре современного искусства Zuzeum.
Доктор Рой Бранд – преподаватель философии в иерусалимской Академии искусства и дизайна имени Бецалеля. Он основал центр искусства и культуры Yaffo 23, а также курировал ряд художественных выставок, в том числе The Urburb: Patterns of Contemporary Living (павильон Израиля на 14-й Международной выставке архитектуры в Венеции) и Bare Life (Museum on the Seam, 2007). В 2013 году издательство Columbia University Press выпустило в свет его книгу Love Knowledge: The Life of Philosophy from Socrates to Derrida.
С Роем мы встретились за пару месяцев до запланированного открытия выставки, чтобы поговорить и о том, что мы на ней увидим, и о жизни в Тель-Авиве и Иерусалиме, и о мире, в котором больше никто не чувствует себя по-настоящему в безопасности.
Сигалита Ландау. Мёртвое море. 2005. Видео. 11:39. Собственность художницы
Выставка «Мечты и драмы» будет посвящена современному Израилю ‒ но не только.
Да, сразу хотелось бы сказать, что в этом проекте у меня была возможность наслаждаться полной автономией для того, чтобы создать что-то впечатляющее, драматичное, политическое, неполитическое, актуальное… такое, как мне самому кажется правильным. Это просто мечта – или «фабрика мечты»! Само помещение, бывшее некогда пробочной фабрикой, действительно уникально, и поэтому этот проект был одновременно и непростым испытанием, и замечательной возможностью.
Во-вторых, для меня было важно держать в уме контекст выставки и пытаться ответить на вопрос, почему же мы вообще показываем в Риге израильское искусство. В наши дни уже несколько странно выставлять какое-либо искусство под национальным лозунгом – всё равно, будет ли это латвийское, швейцарское или французское искусство. Этот вопрос каждый раз всплывает и на Венецианской биеннале, где выставки по-прежнему поделены по разным национальным павильонам. Потому что, если мы размышляем о сегодняшнем современном искусстве, то нельзя сказать, что у него есть какие-то национальные основы. Художники сами о себе так больше уже не думают. Они – интернациональные авторы, и они создают произведения, задуманные так, чтобы произвести впечатление на зрителя из любой страны. Но всё-таки то место, откуда они родом, придаёт их искусству некую специфику. Иногда это может выйти и на передний план; не потому, что произведение обязано рассказать нам о каком-то конкретном месте, а потому, что это место их в каком-то смысле спровоцировало, вдохновило. Может быть, там есть нечто, что они хотели бы скорее раскритиковать или от чего хотели бы избавиться. Это не так важно. Во всяком случае, в произведении ощущается присутствие определённой культуры и места, хотя при этом его цель может быть абсолютно универсальной – оно изначально задумывается так, чтобы его конкретность могла быть понятной любому.
Это создаёт интересное напряжение. Причём в провинции эта напряжённость между локальной принадлежностью и взглядом, направленным на космополитичный мир, ещё сильнее. Если ты – латвиец или израильтянин и работаешь, скажем, в Нью-Йорке или Лондоне, это может быть не так ощутимо – ты просто становишься частью большой общей картины. Но если ты работаешь в каком-то месте поменьше и твоя цель – впечатлить любого, кто сможет увидеть твои работы, это напряжение всегда проявляется. В этом смысле наша выставка действительно локальна – вы узнаете нечто новое и, надеюсь, поразительное об Израиле; но она также сумеет затронуть аудиторию, показав эту самую напряжённость, которая ощутима и здесь, и во многих других местах.
Эрез Израэли. Корабль дураков. 2015. Дерево, чернила. 339 x 399 x 134 см. Собственность галереи Givon (Тель-Авив) и галереи Crone (Берлин/Вена)
Если бы вы делали эту выставку где-нибудь в другом месте, скажем, в Лондоне – она была бы другой?
Мне кажется – да, определённо. Часть замысла выставки «Мечты и драмы» родилась исходя из особенностей самого здания. Я сначала увидел его фотографии, и мне показалось – ого, какое драматичное пространство! Какое-то время назад оно носило название «Фабрика мечты», и я подумал: ага, «мечты и драмы» – звучит хорошо, одно отлично подходит к другому. Я вспомнил также большую неоновую работу Уго Рондиноне в цветах радуги, состоявшую именно из этих слов – «Мечты и драмы». Швейцарский художник на своей персональной выставке установил её над музеем Герцля в Израиле в 2001 году. Комбинация этих двух элементов – «мечты» и «драмы» – в каком-то смысле характеризует всё теперешнее искусство, появляющееся в Израиле. Оно воплощает сегодняшнюю израильскую культуру – все эти благородные идеалы, цели, идеологии, может быть – фантазии… А с другой стороны, наша повседневность, по сути, очень напряжённая, очень политичная, витальная и, может быть, даже чувственная. Думаю, что любой гость Израиля ощутит эту приземлённую витальность, которая смешивается с привкусом фантазии и сознанием, что всё вокруг достигнуто собственными силами. Напряжение между этими двумя аспектами очень плодотворно, и мне кажется, что именно оно формирует ядро наиболее существенной части израильского искусства. Вы это ещё увидите – всё это заметно в самих работах, и именно об этом и рассказывает выставка.
Гай Загурски. Без названия (белый тотем). 2017. Дерево, металл. 30 x 30 x 200 см
Приглашённые художники – преимущественно израильтяне, и по большей части молодые.
Все они – израильтяне, хотя некоторые живут за границей. Многие из них достигли больших успехов за пределами Израиля, так что это – художники международного уровня, у которых есть мастерские не только в Тель-Авиве, но и в таких городах, как Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Берлин.
Как вы выбираете художников? Или вы с ними уже когда-то сотрудничали?
Мир израильского искусства по-прежнему ещё сравнительно невелик, и в Израиле я работаю в своей сфере уже многие годы. Как преподаватель философии в Академии искусства и дизайна имени Бецалеля я учу будущих художников, критиков и кураторов. Я также довольно часто посещаю мастерские художников и пишу для журнала Artforum International и для местной прессы о выставках, которые проходят в Израиле. Так что я почти непрерывно нахожусь в контакте с израильскими художниками. Некоторые из них – мои друзья: мы выросли вместе. Я знаю, какая у кого была дипломная работа, какая была первая серьёзная выставка – и в Израиле, и за границей, я знаю, что они сделали на Венецианской биеннале, а что – на какой-то вилле в Копенгагене или в Лос-Анджелесе. Я слежу за тем, как они работают, и я много раз ходил на их выставки. Поэтому мне в этом плане было очень легко выбрать художников для экспозиции в Риге. Все они – авторы, которых я очень люблю. Если бы у меня было достаточно денег и места, я увешал бы свои стены их работами – произведениями каждого из них.
А на выставке будут выставлены произведения, созданные именно для этой экспозиции?
Большинство работ – новые, это правда; но из более чем сорока работ, отобранных для выставки, только некоторые созданы специально для неё. Частично это произошло потому, что нам пришлось работать со строго ограниченным лимитом времени, а частично потому, что, насколько мне известно, никто из представленных здесь художников ранее здесь не выставлялся. Поэтому главной мыслью было привезти в это новое для нас пространство произведения искусства, которые сильнее всего выражают в себе уникальное ощущение времени и места, или, цитируя подзаголовок выставки, «интенсивность современного Израиля».
Дор Гуэз. Сабир. 2011. Видео (фрагмент). 19:37
Я знаю, что изначально для вас было важно включить в выставку «Мечты и драмы» также работы палестинских художников…
Да. Если ты выстраиваешь выставку об Израиле, то почти наверняка можешь ожидать, что люди заговорят о конфликте Палестины и Израиля, продолжающемся уже многие, многие годы… Это ведь так широко отражается в масс-медиа… Хотя некоторые из работ действительно связаны с этой темой, палестинское искусство на выставке всё же почти не представлено – в основном потому, что большинство палестинских художников против того, чтобы выставляться вместе с израильскими художниками.
Конфликт Палестины и Израиля приходит на ум прежде всего, если речь заходит об Израиле.
Да… В такой момент люди могут вспомнить и о религии, и об истории… Но есть и эта ситуация – конфликт Палестины и Израиля. Конечно, от этого никуда не деться, это – рядом везде и всегда. Но я не хочу делать выставку, которая была бы посвящена только одной теме, потому что об этом уже столько сказано. Мы хотели бы коснуться этого вопроса, но, может быть, с разных точек зрения или взглянуть на него изнутри, а не смотреть на него как будто со стороны и сообщать о «результатах наблюдения». И отсылки к этой интенции можно заметить в разных работах на выставке. Например, это, несомненно, есть в прекрасной видеоработе Дора Гуэза «Сабир». Мы видим на стене спроецированный закат солнца – пляж, волны, медленно заходит вечернее светило. И на этом визуальном фоне мы слышим голос женщины, которая описывает свою жизнь в Яффе, арабском Старом городе Тель-Авива. Она рассказывает художнику, своему внуку, о своей жизни до 1948 года, когда было основано государство Израиль, и о войне, которая за этим последовала; израильтяне называют её войной за независимость, а палестинцы – катастрофой. Она говорит о том, какова была жизнь до этого разрыва, – об определённом ощущении покоя и о том, как легко было жить недалеко от пляжа Яффы. Это – история семьи, и её рассказ сплетает воедино очень разные элементы – жизни евреев, мусульман, христиан, судьбы недавно прибывших и издавно обитавших в тех местах жителей. Яффа раньше была очень космополитичным местом, это был порт, и поэтому она была открыта самым разным влияниям. Интересно, заметят ли посетители выставки в Риге, что эта женщина говорит попеременно то на арабском, то на иврите. Для тех, кто ими не владеет, эти языки могут звучать очень похоже. Припоминаю, что я сам был очень удивлён, когда внезапно сообразил, что совсем не заметил, как она периодически переключается с одного языка на другой. Рассказ течёт безупречно плавно, и на фоне заходящего солнца и водяной зыби он немного напоминает колыбельную. Это история о катастрофе и изгнании, но то, как рассказчица сплетает разные языки и культуры, составляет чудесный орнамент контрастов. Не думаю, что она ещё жива. Люди больше не умеют так рассказывать. В прежние времена так умели рассказывать свои истории старики… И мне кажется, что это связано с тем, какой тогда была жизнь – сплетённой из многих и многих идентичностей, которые существовали одна рядом с другой абсолютно естественно.
Порат Саломон. Атлант. 2010. Доска, графитовый маркер. 105 x 60 см
Люди умели лучше рассказывать истории, возможно, и потому, что тогда не было телевидения.
Да, у них не было всех этих электронных причиндалов. Но всё равно это свидетельствует о том, что раньше мы находили согласие между различными аспектами опыта – до масс-медиа, до интернета, до того, как мы из-за дефицита своего внимания стали такими дезориентированными и запутавшимися. Мир складывается воедино как протяжённая, свивающаяся нить повествования, но сегодня она состоит из очень разных раздробленных частичек. Можно прыгать от одной к другой, но нет времени сложить их и соткать в нечто общее. Мы живём пузырями: «Сейчас я счастлив [хлоп!], сейчас я несчастен [хлоп!], сейчас я удручён [хлоп!], сейчас я в приподнятом настроении [хлоп!]». Переход из одного состояния в другое для нас важен, а вот переход от одной идентичности к другой – неважно, идёт ли речь об идентичности сексуальной, политической или культурной… Эти переходы для нас становятся всё менее заметны и возможны. «Ты – мужчина», или «Ты – израильтянин», или «Ты – палестинец», или «Ты – гей»… Идентичности в настоящее время столь жёстко фиксированы, они настолько не гибки. Мы ещё можем перескочить из одной в другую, но нам очень трудно принять многослойную и при этом вполне здоровую идентичность, по крайней мере, пока мы следуем за медиа и за тем, как они разрезают действительность на легко пережёвываемые куски новостей.
В этом аспекте важно упомянуть видео Даниэля Кицзалеса «Вестник». Оно документирует живое представление, в ходе которого художник играет на электрической гитаре, в то время как из ближайшего арабского селения – Исавии – звучит призыв муэдзина на молитву. Это повторяется пять раз – от сумерек до рассвета. Каждый раз это «выступление» немного другое, потому что они оба поют и играют вживую. В пейзаже вокруг меняется только свет. Мы видим, как Даниэль стоит на горе Скопус, совсем рядом с Академией искусства Бецалеля, и глядит на арабское селение в оккупированной Палестине. Оба места так близки друг к другу и так далеки одно от другого. Художник и муэдзин никак не согласовывали, что они будут делать, они «не играют вместе», и всё-таки им каким-то образом удаётся повстречаться, соприкоснуться, создавая чудесные и в то же время такие разные звуковые тональности.
Даниэль Кицзалес. Вестник, 2011. Кадр из видео. 18 мин.
Восточный и западный музыкальные лады различаются (в одном – звуки по одной четвёртой доли, во втором – полутона), поэтому для западного уха восточная музыка часто звучит как исполняемая «неправильно». И наоборот. А в этой работе оба лада сходятся – не сливаясь при этом в единое неразличимое целое. Это опять вопрос о возможности жить рядом и существовать подле друг друга, не стирая различий. Это – напряжённая, противоречивая ситуация, из которой, несмотря ни на что, может появиться прекрасная музыка. Тут больше искусства, чем политики, хотя, конечно же, у всего этого есть и политическое измерение. Художник или художница могут, конечно, выбрать возможность выразить свою точку зрения на этот политический конфликт, создавая работы, которые в довольно односторонней и прямой форме будут критиковать политику израильского государства или Палестинской автономии, или терроризм, и так далее. Но разве это не именно то, чем занимается и чего ищет бóльшая часть масс-медиа? «Что вы об этом думаете?» «А вы за них?» «На чьей вы стороне?» Подобная логика в формате или/или побуждает людей думать, что это – единственная возможность и что надо выбирать, на какую сторону встать. А это всё-таки несколько упрощает проблему. Оставим это масс-медиа. Искусство позволяет подойти ближе и пережить что-то, находясь внутри самой этой ситуации.
А каков ваш собственный взгляд на конфликт Израиля и Палестины? Удастся ли его когда-нибудь разрешить?
Я настроен оптимистично, но я вообще оптимист. Мне кажется, что большинство людей с обеих сторон хотят решить вопрос мирным путём. Однако мы попали во власть взаимно противоречащих нарративов. Поэтому есть эта необходимость научиться рассказывать новые повествования или же научиться рассказывать истории по-новому – таким образом, который допускает сосуществование нескольких точек зрения. Может быть, нам надо смотреть дальше – задуматься о понятии национального государства и признать, что одно из основных прав человека – право жить и работать где угодно в этом мире, который принадлежит всем нам. Это может звучать в равной мере нереалистично и в Израиле, и в Европе или Соединённых Штатах, но вы знаете, что я верю – мечты могут превратиться в реальность…
Искусство, созданное в Израиле – это вообще популярная тема для дискуссий?
В несколько отфильтрованном виде – да. Если вы спросите Даниэля Кицзалеса, каковы его политические взгляды, думаю, он скажет, что идентифицирует себя с точкой зрения левой ориентации, очень критически оценивающей многие аспекты проводимой израильским государством политики. Но что касается его искусства – вот там возможны самые разные прочтения. Может быть, искусство стоит над политическими конфликтами, а может быть, искусство – это метод того, как встречаются культуры, так же, как могут рядом существовать разные музыкальные тональности: может быть, главное – это ощущения.
Когда Даниэль стоит на вершине горы и смотрит вниз – это и комментарий на тему истории романтизма. Подобный образ героического индивидуума, показываемый со спины – с лицом, обращённым к впечатляющему природному пейзажу, очень характерен для картин Каспара Давида Фридриха или Уильяма Тёрнера. А в нашем случае впечатляющая мощью природа – не горы, не море, а политический конфликт. То самое палестинское селение.
Следовательно, здесь задействованы сразу несколько слоёв. Даниэль комментирует историю искусства, историю романтизма, которая частично является и историей колониализма. Это – тот способ, каким Запад смотрит на «других». И евреи, немало пострадавшие в русле этой истории, теперь сами участвуют в ней, таким же образом глядя на арабское селение. Это очень сложное повествование. И задача искусства как раз и состоит в том, чтобы рассказывать много сложных историй. Я хочу этим сказать, что за пределами Израиля нас часто пытаются свести к какой-то политической позиции. У меня, конечно, тоже есть своя политическая позиция, но я не хочу, чтобы меня редуцировали до неё. В моей жизни много разных аспектов, очень важных для меня, и я предполагаю, что именно так обстоит дело и со всеми другими людьми. Я считаю, что самое важное в искусстве – быть человеком и быть живым. И это намного больше, чем поданная с какой-то идеологической позиции конкретная политическая тема.
Ноа Эшкола. Интерьер III (In memoriam). 2007. Хлопок, искусственный шёлк, синтетическое волокно, полиэфир. 149 x 196 см. Фото: Йенс Цие, Берлин. Собственность художницы и галереи neugerriemschneider (Берлин)
Как бы вы описали культурный пейзаж сегодняшнего Тель-Авива, его атмосферу? Я слышала, что она очень живая, насыщенная самыми разными событиями и мероприятиями.
Я думаю, что сегодня это – идеальный город. Он не слишком большой; его по-прежнему можно обойти, прочувствовать атмосферу разных районов, и в то же самое время он ещё не полностью завершён и создан. На окраинах город ещё немного неаккуратный, немного хаотичный, и поэтому полный кипучей энергии. Это очень космополитичное пространство, потому что в нём смешались люди с разных концов света: вам предложат марокканскую кухню, восточноевропейскую кухню или разные их элементы в любых комбинациях, потому что это соединяется в единое целое – вы можете попробовать хотя бы даже шницель, вложенный в питу… это очень распространённая вещь… и заесть это хумусом, и запить водкой. Такая там теперь еда, которую продают на улицах, – всё смешано вместе. И это вдохновляет и захватывает. То же самое относится и к людям, к краскам, формам и творческому подходу, который сопутствует всему этому. Иногда город хаотичен, не прибран, беспорядочен и в то же время полон творческого настроя, как мастерская художника. Там господствуют импровизация и дух свободы. И ещё там есть пляж; он просто чудесный. Средиземное море всегда тёплое и манящее. В Тель-Авиве очень сильно ощущается близость моря. Немного есть городов, в которых были бы столь оживлённые пляжи. Туда можно отправиться в любой час дня, чтобы искупаться, или выпить пива, или просто сходить в душ – потому что жарко. Я так часто делаю. Если у меня есть свободный час между заседаниями, я могу пойти на пляж, искупаться, смыть в душе соль и вновь почувствовать себя бодрым.
Надо сказать, что и Иерусалим – очень мощное место. Все постоянно восторгаются Тель-Авивом, и всё это правда – я там живу и люблю этот город, но Иерусалим тоже фантастичен. Эти города находятся примерно на расстоянии часа езды друг от друга, но они как два разных мира. Когда ты добираешься до гор, окружающих Иерусалим, в мгновение ока появляются какие-то религиозные ощущения, некое ощущение тяжести – это бремя истории. Иерусалим ещё более разнообразен, чем Тель-Авив; разница в том, что большинство людей с разными корнями держатся там обособленно, не смешиваются. То, что в таком маленьком месте, как Старый город Иерусалима, или во всём Израиле в целом столь по-разному оркестрованы настолько разнообразные подходы к порядку жизни, такие разные способы мышления – это действительно фантастично.
Я слышала также, что в Израиле люди умеют наслаждаться жизнью, наслаждаться каждым днём, потому что ты просто не знаешь, что принесёт день завтрашний (если говорить о столкновениях, насилии и т.п.).
Да, это можно услышать довольно часто. Может быть, тут есть своя правда – живи сегодня, потому что завтра ты можешь умереть. Это есть в воздухе, которым мы дышим. Можно вспомнить известную ассоциацию с «танцами на краю пропасти», потому что мир вокруг нас не стабилен и жизнь никому не гарантирована. В «Мечтах и драмах» речь идёт и об этом. Ведь это очень драматичное и всё усиливающееся ощущение. С помощью выставки я хочу высказаться о том, что означает жить в конкретном месте в конкретное время. Что означает жить в сегодняшнем Израиле. Но я думаю, что ровно то же самое можно отнести и ко многим другим местам. Мы говорим о влиянии медиа, о раздробленности опыта, о политизированности жизни… Все эти вопросы выходят на передний план, когда идёт речь об Израиле, однако для подобных забот теперь есть место в любой другой точке мира. Это ощущение, что надо жить сегодняшним днём, лишь ширится… Мы живём в такое время, когда никто больше не чувствует себя действительно надёжно, по крайней мере не в той степени, как это было когда-то. Нет ощущения надёжности относительно своей работы, как у предыдущих поколений, нет надёжных отношений, и даже если вспомнить климат – ничего больше нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся. После сравнительно долгого периода стабильности мир теперь становится чрезвычайно ненадёжным.
Марик Лехнер. Без названия (время). 2017. Ткань, масло. 360 x 180 см
В интервью Arterritory галеристка Ноэми Гивонсказала, что Израиль не играет большой роли на международном рынке искусства. Вы с этим согласны?
Я думаю, что, принимая во внимание общее число жителей Израиля, израильские художники всё-таки играют достаточно важную роль. Нас всего 8 миллионов; сравните это с 300 миллионами в Америке – понятно, что на международном уровне в области искусства работает намного больше американцев. Однако отдельные наши художники (многие из них представлены на этой выставке) достигли очень больших успехов за пределами Израиля – в том числе и те, кого не представляет ни одна художественная галерея; может быть, Ноэми Гивон думала именно об этом… Однако я считаю, что система галерей переживает сейчас известный кризис и во многих других точках мира. Благодаря интернету и всё возрастающим числу независимых арт-инициатив и выставок посредничество галерей теперь уже не настолько необходимо художникам.
Мне кажется, она говорила скорее о коллекционерах.
Израиль интересует многих коллекционеров, которые покупают современное искусство, – не потому, что они сами израильтяне или евреи, а просто потому, что им действительно очень нравится это искусство. Чаще всего работы приходят в большие международные коллекции, где их смысл уже не локален или не так тесно связан с конкретной культурой. Коллекционера в равной степени может интересовать Герхард Рихтер и Йегудита Саспортас. Конечно, работы Рихтера специфически связаны с послевоенной Германией, но и практику Саспортас пронизывает её ощущение Израиля, и это частично проявится и на нашей выставке. Однако для кого-то это может и не быть решающим параметром – можно просто оценить тот факт, что она – фантастически хорошая художница, работы которой говорят также о глубоких потоках энергии подсознания и рациональных структурах, которые абсолютно абстрактны и выходят за пределы любых национальных границ. У большей части коллекционеров и других людей, кому нравятся эти работы, нет совершенно никакой связи с Израилем. И именно поэтому я надеюсь, что и на эту выставку придут зрители, которых просто интересует хорошее искусство.
Йегудита Саспортас. Трещины отсутствия 04. 2010. Бумага, чернила. 100 x 70 см
