Форштадт. Версия Стига Стасига
07/12/2017
7 декабря в Латвийском музее фотографии открывается выставка датского фотографа Стига Стасига «Форштадт». Это попытка выстроить документальное и в то же время очень личное повествование об одном районе Риги, который в 1990-е годы был окутан ореолом достаточно двусмысленной и криминальной славы, не рассеявшимся полностью и до сих пор. Это окрестности Латгальского предместья – Московский форштадт (на уличном сленге давно окрещённый «Маскачкой»*). Так сложилось, что в 1991 году Стиг Стасиг победил на крупном международном фотоконкурсе, и достаточно внушительный в финансовом плане приз позволил ему целый год провести в Риге, где он на свою фотокамеру снимал разного рода уличные сцены. Отснятые плёнки пролежали не проявленными в его архиве до 2015 года, когда же он наконец занялся ими, то в том, что перед ним открылось, стала вырисовываться история о конкретной местности и её обитателях. Но у него было чувство незавершённости, незаконченности проекта, и он решил не только предложить Латвийскому музею фотографии свою выставку, но и попытаться снова вернуться на эти улицы и что-то узнать об этих людях, которых он снял тогда, совершенно не подозревая, кто они, и не очень задумываясь об этом.
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
Его разговоры с людьми, которые пытались выстроить перед ним судьбы героев его снимков, часто противореча друг друга и высказывая всё более неправдоподобные версии, стали ещё одним слоем на этой выставке. Представленные с помощью известного в Балтии приложения augmented reality, которое называется Overly, эти истории возникают перед посетителями экспозиции, стоит навести смартфон или планшет на особую карту Маскачки, которая представлена на третьем этаже музея. Если на втором этаже висят только чёрно-белые фотографии из 1992-го, то здесь, опираясь на самого разного рода «вещественные доказательства», Стиг пытается задуматься о самой природе документальности, о развитии фотографии – «от аналоговой до цифровой, от фото до видео, с переходом от классической идеи о хорошей фотографии к открытому процессу мышления или исследованию самого медиа фотографии».
Мы встречались со Стигом несколько раз, в результате я написал свой текст, который тоже стал частью выставки, разместившись на третьем этаже. А эту беседу мы записали в бельгийском пабе в двух шагах от музея. Когда же мы закончили, я проводил его до гостиницы, и за эти примерно триста метров (отель тоже располагался в Старой Риге) к нему три раза подходили люди, которых мы привыкли называть «бомжами», с просьбой о сигаретке или небольшой сумме денег. Что-то они в нём «считывали» – наверное, что он не пройдёт попросту мимо с каменным лицом… Крупный и неторопливый мужчина с вечной сигаретной пачкой в кармане, Стиг Стасиг (1961) очень похож на задумчивого медведя, пытающегося разобраться в жизни и в фотографии. Он является консультантом по фотогравюре в Датской Королевской академии изобразительного искусства. А его работы есть в коллекциях Музея фотографии Оденсе и Датской Королевской библиотеки, а также в частных собраниях в Дании, Швеции, Норвегии, Нидерландах, Германии, Швейцарии и США.
Стиг Стасиг во время монтажа экспозиции в Латвийском музее фотографии. Фото: Илмарс Знотиньш
С чего начинается история со съёмками в 1992 году? Вы ведь тогда получили некий приз…
Я начал работать как фотограф в Советском Союзе в 1988 году. Я поехал в тот раз в Чернобыль – спустя два года после аварии на атомном реакторе. И потом эта страна меня просто заворожила, было какое-то ощущение путешествия во времени. Меня поразило, что существуют люди, которые выглядят как европейцы, но которые ведут себя настолько непохоже на то, к чему привыкли мы, датчане, выросшие в социал-демократическом обществе, где ключевые ценности – это уважение к индивидууму и открытость. Я видел такие нелогичные для меня вещи, что мне казалось, что я попал на Луну: «Что, чёрт побери, здесь происходит?»
Но в то же время я был настолько романтически очарован фактурами, одеждой, которую я видел вокруг, этим каким-то налётом старомодности, что я стал приезжать сюда снова и снова. В то время почти всё, что снималось в этой стране Горбачёва, можно было продать и куда-то пристроить. Поэтому моё фотоагентство давало мне своего рода карт-бланш – что бы я ни снимал, это пользовалось спросом. Я приезжал в Союз и в своё свободное время, и даже свою жену встретил там – она датчанка, но училась в Москве. Мы объединили с ней свои усилия и выпустили в 1990-м книгу о совсем обычных людях: Лотте записала немало интервью с разными русскими людьми, а у меня были фотографии со всех концов Советского Союза о тамошней повседневной жизни. И в 1991-м за свои проекты, которые я сделал в этот период, я получил большой приз в Германии. Это был огромный куш, что-то порядка 70 тысяч евро, а в то время такая сумма «весила» ещё больше.
Поэтому я бросил свою работу в агентстве, и мы с Лотте решили реализовать нашу наивную романтическую мечту: приехать в Латвию, купить здесь подержанный военный джип и просто двинуть через границу, насквозь – вплоть до Сибири.
Но по стечению обстоятельств Лотте предложили в Риге работу в туристическом агентстве, которое открыл один датчанин. И она туда поступила, и вот мы остались здесь. У неё был полный рабочий день, а я был предоставлен самому себе и познакомился с местными латвийскими фотографами. Они разрешали мне пользоваться своими мастерскими для проявки. И, кажется, кто-то из них и посоветовал мне отправиться на Маскачку, когда я обсуждал с ними, что же мне тут предпринять. Может, он хотел поскорее избавиться от моих вопросов и сомнений – чем же мне тут заняться. И я просто стал ходить по улицам и в ходе этого выкурил массу сигарет с разными людьми.
.jpg)
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
Каким было ваше первое ощущение от этих мест?
Было такое ощущение, что если двигаться от Старого города к Центральному рынку и дальше, то в какой-то момент ты попадаешь из Латвии в Россию. К тому же у людей в других частях Риги были какие-то вполне привычные формы активности, занятости. А в Маскачке на первый взгляд не было заметно никаких подобных признаков. Иногда казалось, что там вообще никто не работает. И я медленно входил в это состояние просто бытия, присутствия. В Советском Союзе я фотографировал какие-то активные и важные истории – скажем, женщину, которая приехала рожать прямо в Чёрном море, или путч в Москве. А здесь…
Активность минимизировалась…
Да, и это как-то идеально сошлось с той философией фотографии, которая сложилась у меня в голове как раз в это время. У меня были свои идолы – фотографы Magnum, Картье Брессон или Юджин Смит, который иконизировал разного рода «маленькие события». Я переосмысливал, что я делал с камерой. Для меня тогда актуально стало, скажем, снять абсолютно, стопроцентно превосходную фотографию человека, покупающего газету. И закрыть для себя эту тему. Или снять мужчину, выходящего из автобуса… Чем незначительнее этот момент – тем лучше. И это очень совпало с тем, что я увидел в этом месте, на Маскачке: там не было событий, там не было какой-то рациональной активности. Чтобы начать вбивать гвоздь в стену, надо сначала купить гвоздь, а денег на это у людей не было.
Я просто сидел там на скамейках с какими-то стариканами и смотрел на людей, и мы курили мои сигареты, иногда я покупал им что-то, скажем, бутылку водки
.jpg)
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
А как вы с ними говорили?
Я хоть и знаю пару фраз на русском, всё равно не могу поддержать какой-то осмысленный разговор. Но мне кажется, что эти люди меня приняли, во-первых, потому что у меня всегда была с собой пачка сигарет, а во-вторых, потому что их располагал ко мне мой интерес к ним. Для них это было что-то непривычное. В то время я очень мало знал о самом этом районе, например, я не подозревал, что здесь во время войны было гетто**. Я многого не понимал, был молодым 30-летним парнем…
И потом эти плёнки так и лежали у меня не проявленные. Пока в 2015 году моя жена не взяла меня за плечо и не сказала, что пришла пора отсканировать всё это – весь мой soviet stuff. Потому что приближалась 25-я годовщина коллапса советской системы. Мне сказали тогда, что сфотографировать негативы будет быстрее, чем сканировать их, и я так и сделал – переснял более 7000 негативов. Когда я это делал, у меня не было никакой идеи о Маскачке, но она вдруг стала постепенно проявляться, обретать очертания – один кадр на той плёнке, другой – на другой. И я заметил, что эти снимки выражали совсем иную драматургию, чем остальные снимки того периода. Если мои фотографии до этих съёмок можно было бы сравнить с рок-н-роллом – с Rolling Stones, скажем, то материал, снятый в Маскачке, это уже был Keith Jarrett, что-то такое…
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
Более метафизичное?
Что-то не шумное и очень поэтичное. Но я сам, когда это потихоньку вырисовывалось, всё ещё во всём сомневался – может, это просто ностальгия у меня? Мои негативы – вообще-то это царство хаоса, но я стал более целенаправленно искать именно эти фотографии. И да, мне показалось, что то были более свободные работы, что журнализм тогда наконец оставил меня. Всё там на этих улицах происходило почти автоматически, я просто занимался ничем: сигаретами и рассиживанием где попало, и вдруг возникало какое-то движение – кто-то переходил улицу. И я реагировал мгновенно. Оп-па! Движение!
И вот, уже совсем недавно, вы решили вернуться в эти места…
Да, сначала я договорился с Музеем фотографии о выставке. Им понравился мой материал. Но мне показалось, что сам музей как институция по своей атмсофере немножко старомоден, мои снимки, которые я ему предлагаю, тоже старомодны. Что эта комбинация может привести к тому, что мы получим в результате очередную полуархивную историческую выставку. В то же время я побывал на Маскачке и понял, что её суть не изменилась. И я решил, что, может, надо закончить то, что я тогда начал, подвести всё к какому-то финалу.
Я вернулся сначала на неделю, и у меня не было никакого специального плана. Я взял с собой свою Leica, с которой я работал в начале 1990-х, но мы больше не чувствовали друг друга, любовь подошла к концу. Я стал что-то пробовать… но ничего не получалось. Стал советоваться с друзьями, они говорили, что я зря беспокоюсь и старого материала вполне хватает для выставки. Может, это и было правильно, я не знаю… Но потом у меня появилась идея сделать альбом с фотографиями, на которых можно распознать каких-то конкретных людей из 1992-го. И я приехал этим летом уже на более длительный срок и попытался найти этих людей или их следы. Я действительно кое-кого из них нашёл, и это было удивительно. Но я понял, что мне интереснее теперь стало выслушивать истории этих людей, чем снова фотографировать их. Просто слушать их странные, фантастические истории. Мне кажется, что тех людей, с которыми я разговаривал этим летом, до того никто за всю жизнь их так не расспрашивал, не интересовался ими и их судьбой.
Я всё ещё не понимал, что делать с выставкой. Но процесс стал задействовать и какие-то вещи, которыми я занимался какой-то последний период (скажем, последние семь лет у меня был print-shop, где я использовал разные старинные способы фотопечати)… И то, что я вообще думал о работе с образом. Ведь в самом начале 1990-х быть фотографом значило быть одиноким волком, который разгуливает сам по себе. В то же время для меня тогда были важны определённые правила традиционной уличной фотографии. Однако все последние два десятилетия для меня были историей моей попытки открыться, выйти из этих правил.
В 1990-х всё было просто – если ты сделал хорошую фотографию, это уже – искусство. А теперь ты используешь такой снимок лишь как кусочек пазла в своей концепции.
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
А какие именно истории вы слышали этим летом?
Когда я бродил с этим альбомом? Я видел, как это мгновенно меняло людей – они переходили из состояния «я пьян и мне всё до лампочки» в состояние вовлечённости. Я как будто пришёл и представил им историю, которую они помнят, но которую сами не «записали». Они сами себя не фотографировали тогда и скорее бы купили бутылку водки, чем плёнку для фотоаппарата. Для меня это, конечно, странно. Мои родители фотографировали меня всё время… И для многих вокруг фотографии – это важнейшая часть их идентичности.
В целом я не чувствовал никакого негатива – независимо от того, с кем шёл разговор. При этом выходило, что многие из них были частью криминальной среды в те времена, в 1990-е, или были близки к ней. Но это очень маломасштабная преступность, это никакие не Аль Капоне. Воришки от случая к случаю, а не убийцы, хотя некоторые ими всё же стали, но позже – в середине 1990-х, когда ситуация стала гораздо жёстче и настала война банд.
Одним из мест, пользовавшихся дурной славой в 1992-м, была «Раздевалка» – пешеходный тоннель под улицей Валмиерас и железной дорогой, ведущий от конца улицы Гертрудес в Московский форштадт. И у меня есть фотография тоннеля того времени. И все, кто видел её в альбоме, сразу восклицали «Раздевалка» и начинали смеяться и рассказывать истории о том, что там случалось. Этим летом я нашёл одного парня, которого не стало где-то месяц назад, он был рэкетиром в середине и конце 1990-х. А в 1992-м его бабушка торговала самогоном и скупала краденые вещи, которые вели своё происхождение именно из «Раздевалки». И он посмотрел на мою фотографию, которую я уже успел показать стольким людям до него. А потом сказал: «Это не Раздевалка, тут ведь в конце тоннеля видны ступени наверх». И он был прав! Это был другой такой же переход.
А мне столько уже успели рассказать про эту фотографию. И вот тут ты начинаешь задумываться: что же здесь документального, когда люди покупаются на твою историю и рассказывают свои истории, но начальная точка всей этой ветки повествований – абсолютно неправильная! (Смеётся.)
Вообще, было немало вранья, какой-то напраслины, очень персональных и несовпадающих точек зрения на то, что произошло 25 лет назад.
Персональный fiction…
Да. Но при всём при этом сами герои этих снимков меняли свой нарратив. Из анонимных фигур они становились личностями с именами. Возникали какие-то прямые связи с этими людьми…
.jpg)
Стиг Стасиг. Из серии «Форштадт»
Даже если при этом они были фейковые…
Да, даже если так. Но при этом я всё время думал, что же я тут делаю и ради чего это всё. И вот к чему я пришёл, что мне кажется важным. Люди с этих фотографий из 1992-го прожили свою жизнь. Они реальные люди. И вы теперь это видите на видео, в цвете, вы слышите, как они говорят. На карте вы видите, что они сидят всего в паре сотен метров от музея, где проходит выставка. Они рядом, но это именно вы, кто не говорит с ними. Они – реальны и живут в том же времени и пространстве, что и вы! Многие видят в них одни проблемы, и да – они причинили немало проблем. Но для меня они как умирающие истории, как высыхающие источники информации о других временах. Потому что они умирают, и истории исчезают. И это то, к чему я подталкиваю молодых фотографов и ребят из Free Riga – вам надо собрать это всё. Если вы хотите знать свою идентичность, корни того места, где вы живёте, вам надо что-то делать с этим. Вот что мне кажется важным сказать людям, а совсем не то, что я был каким-то fuckin good photographer в 1992 году! Если я смогу как-то привлечь к этому внимание людей, то тогда весь проект будет успешным. Тут есть социальная составляющая, которой у меня абсолютно не было 25 лет. Тогда я был очень самоуверенным и не умел слушать. Я сам себе казался богом фотографии, что-то в этом роде!
Это подводит нас и к тому, что идентичность Риги очень многослойная. Мы зачастую её упрощаем, вписываем в какие-то каноны. Но это не соответствует ни истории, ни действительности.
Для меня всё это очень метафоричная история. И она далеко не только о Риге. Но что мне самому кажется абсолютно фантастичным – что моя история о Маскачке, которую я хотел завершить, финализировать… Когда я стал прислушиваться к людям, это повествование разрослось на множество веток и направлений. Стало сложным и комплексным, без возможности каких-то простых прямых решений.
Стиг Стасиг у карты Московского фоштадта, которая с помощью приложения Overly стала объектом, полным видеосюжетов, снятых в этих же местах. Фото: Илмарс Знотиньш
Бесконечная история Московского форштадта?
Можно сказать, что она стала такой же сложной и замысловатой, какой становится сама жизнь, когда ты начинаешь слушать истории о ней. Чем больше ты их слушаешь, тем больше историй на подходе. Так оно и есть.
* Свою этимологию «Маскачка» ведёт от латышского названия Москвы – Maskava – и самого района – Masakavas forštate.
** Рижское гетто – организованное немецкими оккупационными властями в 1941 году еврейское гетто, границы которого проходили именно по территории Московского форштадта. Сюда было загнано около 30 000 человек. Через месяц большинство из них было уничтожено в Румбульском лесу, недалеко от южной окраины Риги.
