Катя Новичкова. Экология визуального

Что нам может дать «идея благородного падальщика»? Разговор с эстонской художницей, выставляющейся сейчас в лондонской галерее Whitechapel

23/07/2018
Эльнара Тайдре

Катю Новичкову называют одним из наиболее признанных на международном уровне художников из Эстонии. Как автор она сформировалась в Амстердаме и Берлине, географический охват её выставочной деятельности можно смело назвать образцом мобильности – это и Европа, и Азия, и США. Среди ключей к такому глобальному успеху можно назвать критическое мышление, чуткую реакцию на процессы современной культуры, междисциплинарный синтез под эгидой визуального искусства, постоянное обновление стремящейся к универсальности художественной системы и немалое трудолюбие. Катя Новичкова – художник тонко и интересно обыгрывающий вещи и явления, которые формируют нашу реальность на универсальном уровне, её интересует виртуальность, цифровая антропология, вторичное использование изображений и экология визуального. Наверное, своего рода вектором её авторского развития можно считать актуальный и вовсе не простой вопрос «Как можно быть художником и реализовывать себя в мире, и без того полном изображений?»

Катя Новичкова. Инсталляция из серии «Macro Expansion». 2012

Последние два года, несмотря на постоянное участие в международных проектах, у Новичковой получалось больше сотрудничать и с арт-институциями на родине. Её проект, представлявший Эстонию на 57-й Венецианской биеннале в 2017 году, получил в 2018 году развитие в рамках её большой персональной выставки в таллинском Художественном музее KUMU. А уже в более камерном формате он эволюционировал в экспозицию Invasion Curves, открытую до 2 сентября в одной из ведущих лондонских арт-институций – галерее Whitechapel. Об этой выставке, которая подвела своеобразный итог большому проекту, а также о формировании и развитии её визуальной стилистики, нам удалось поговорить с живущей параллельно в Амстердаме и Берлине Катей по Скайпу. Виртуальный и честный разговор между двумя вполне физическими личностями – возможно, и есть наиболее подходящий здесь формат.

Давай начнём с самого начала, с образования. Ты изучала семиотику в Тартуском университете, а затем графический дизайн в Институте Сандберг в Амстердаме. Как ты пришла к визуальному искусству?

На самом деле параллельно с семиотикой я подавала документы на отделение графического дизайна Эстонской Академии художеств: желание попасть в Академию было у меня изначально. Меня интересовали типография и каллиграфия, дизайн веб-сайтов. Дизайн казался ближе и более прикладным: мне было важно научиться чему-то, приносящему заработок. Но в Академию я не поступила, а поступила на семиотику вместе с лучшей школьной подругой. Потом я попыталась поступить на следующий год – прошла по конкурсу дальше, но всё же не поступила.

А потом другая моя подруга перешла учиться с семиотики в Тартускую высшую художественную школу. Вдохновленная её рассказами, на третий год учёбы я перешла по обмену в эту школу, на отделение медиа и рекламы, где в том числе преподавал пионер эстонского медиа- и нет-арта Райво Келомеэс. Этот год стал моим самым любимым и успешным в плане самореализации, а также переходным этапом между семиотикой и визуальным искусством. Семиотика была мне тоже интересна, но её ориентация на чтение и написание текстов не совпадала с моим фокусом на теме визуальности – изображений и визуальных нарративов. После окончания отделения семиотики я поступила в магистратуру в Германии, в Международной школе новых медиа при Любекском университете. А уже из Германии я уехала в Амстердам.

Катя Новичкова. Фотоскульптура на выставке «Ocean of Images: New Photography 2015». МОМА, Нью-Йорк, 2015–2016

В Амстердаме ты училась в магистратуре по специальности графического дизайна. А как ты начала участвовать в выставках?

В Амстердам я попала, поступив на практику в проектное пространство Mediamatic, где затем мне предложили работу на полставки. На этот момент я не хотела больше учиться в Германии, и небольшой, но стабильный заработок в творческой сфере показался мне билетом в будущее. В Mediamatic занимались проектами новых, экспериментальных медиа: здесь, объединяя роли ассистента дизайнера и продюсера, я получила первый опыт работы с выставками. Тогда я поступила на отделение графического дизайна в Институт Сандберг. Оно оказалось не столько прикладным, сколько экспериментальным, философским, позволяя заниматься вещами, более близкими к искусству, нежели к дизайну.

Учась там, я нашла много друзей-художников и начала участвовать в небольших коллективных проектах. Сначала я делала флаеры, а затем стала делать искусство в интернете – маленькие веб-сайты работали как простая форма нет-арта. Друзьям-художникам они показались интересными, и меня стали приглашать показывать свои работы. Но для меня этот мир оставался не совсем понятным – как веб-сайт становится в какой-то момент искусством? Т.к. многие мои друзья жили параллельно в Берлине и Амстердаме, я часто ездила в Берлин, где были галереи и музеи, выставки не экспериментального нет-арта, а новых медиа. И это помогло мне понять, что этот мир из себя представляет.

Тебя называют одним из основателей постинтернет-арта, одного из новых течений в глобальном современном искусстве. Как это получилось?

Не новых, прошло уже десять лет, и не основатель! Я столько раз об этом рассказывала, что с удовольствием поговорила бы о чем-то другом. Само понятие позаимствовано из названия блога моего знакомого писателя из Нью-Йорка – он пытался описать и объяснить новое искусство, которое мы вокруг себя видели и делали; эта отсылка помогла обозначить смысловое поле, с которым я работала. На данный момент оно утратило всяческое значение потому, что цикл завершился – явление стало глобальным, теряя свой фокус. В современных художественных школах к этому относятся уже как к прошлому, к истории. Я принадлежу к поколению, решившему в 2008–2009 годах, что в искусстве можно использовать элементы современной культуры, немыслимой без смартфонов и социальных сетей. Вопрос был в том, что это значит для искусства, – я и многие другие пытались на него ответить.

Катя Новичкова. Выставка «Если бы вы только видели, что я видела вашими глазами». Павильон Эстонии, 57-я Венецианская биеннале, 2017. Фото: Лука Джирардини

Но именно ты издала книгу, посвященную этой проблематике.

Это была моя дипломная работа в Институте Сандберг. Моей целью было, с одной стороны, издать книгу, т.к. специальностью был графический дизайн, а с другой стороны – собрать творчество интересных мне людей. В этой книге до пятидесяти разных художников, это не моя книга, а сборник: я собрала узлы нашей творческой сети в Берлине, Амстердаме, Нью-Йорке и т.д., объединив их взглядом через призму тем экологии и выживания. Целью было собрать круг единомышленников, с кем я смогла бы сотрудничать после окончания школы. Меня страшила перспектива закончить магистратуру и остаться не у дел, а также не хотелось терять общность с некоей творческой коммуной по всему миру.

А сейчас ты рассматриваешь это как некий завершённый цикл?

Да, и я приветствую конец этого цикла, мне хотелось бы избавиться от этого стереотипа в трактовке моего творчества. Тем более что уже в 2011 году я стала заниматься уже совсем другим. Некогда новое явление влилось в общее пространство, в общее мышление, уже нет смысла делать на этом упор. Сложно найти современного художника, который в какой-то степени не соприкасался бы с этой проблематикой, – даже творчество живописцев в определённой мере опирается на технологии.

Катя Новичкова. Выставка «Если бы вы только видели, что я видела вашими глазами. 2-й этап». Художественный музей KUMU, Таллин, 2018. Фото: Тыну Туннель

Это большой вопрос в современном искусстве – как много новых образов и изображений мы можем создавать без заимствования, сознательного или несознательного. И возможно ли это, ведь так много уже сказано и всегда найдется что-то похожее. Кто-то из художников сознательно очищает визуальное пространство, работая с новым минимализмом. А кто-то, как и ты, использует найденные в интернете изображения вторично. Но это не спорадическое использование, а собирание с определённым смыслом, где выполняется, по словам куратора Кати Ильвес, роль некоего фильтра. Ты не столько производишь новое, сколько перерабатываешь и переосмысливаешь существующее – своеобразная экология в плане эстетики, информации, а также материалов, ведь в своих работах ты нередко используешь готовые элементы и механизмы.

Да, можно сказать, что это идея благородного падальщика.

Санитар культуры?

Ну да, ты подбираешь ошмётки цивилизации и строишь из них свои гнёзда. Я пришла в искусство из дизайна, где на первом месте организация информации, а не самовыражение. Я всегда любила рисовать, но, повзрослев, стала искать ответ на вопрос, что есть искусство в мире, где изображений больше, чем песчинок в пустыне – больше, чем зрителей. С одной стороны, изображение обесценивается и возникает новый уровень экологии изображений: их так много, что они перестают существовать отдельно, становясь неким слоем, – словно одежда на теле человечества. С другой стороны, меня интересует демократичность искусства: для творчества мне необходим только компьютер. Эти две идеи и привели меня к работе с изображениями, текстами и т.д., которые легко найти в интернете.

В своих первых работах я исходила из принципа, что они не должны представлять трудноперевариваемый океан изображений и информации, а изолировать специфические сигналы, построив с их помощью некую историю, мысль или чувство. Изолировать и усиливать изображения, которые все знают и все видели. Вначале это работало, но сейчас фокус моих работ сместился, несмотря на то, что я использую похожие методы. Нарратив, который я хочу рассказать, стал менее простым и элегантным, менее наивным, но более отражающим современный мир.

Более многослойным.

Да, и, наверное, менее приятным.

От лакончиных смыслов, концентрированных и милых образов ты пришла к тотальному пространству, сложному технически и по уровню носителей информации. Произошло ли это сознательно или стало некоей неизбежностью: появление тотальной инсталляции как непростого, но проверенного способа включить зрителя в произведение, заманить его в этот особый мир, где он потом должен сам ориентироваться, смотреть и думать?

Уже в своих первых фотоскульптурах, очень простых, но эффективных, меня интересовала прежде всего реакция зрителя, который очень сильно реагирует на трогательные изображения животных. Эти скульптуры всегда экспонировались в простых белых пространствах с хорошим освещением: эксперимент заключался в том, сфотографирует ли зритель скульптуру сразу, инстинктивно, и выставит ли в социальной сети. Когда я поняла, что это работает, мне стало неинтересно повторять один и тот же трюк. Намного больше меня заинтересовала многослойность и экологичность как изображений, так и материалов: освещение, пьедесталы и т.д.

Это всё происходило постепенно, от выставки к выставке приходили новые идеи и материалы. Я начала делать маленькие скульптуры из пластика и полиуретана, и открыла, что в темноте и с определённой подсветкой этот пластик очень красиво выглядит. Стала развивать этот момент, а также свое давнее желание включить в систему нечто механическое и движущееся. Этим механическим элементом стали напоминающие роботов электроколыбели, эта идея в полной мере удалась в проекте в павильоне Эстонии на 57-й Венецианской биеннале, в Художественном музее KUMU и в галерее Whitechapel в Лондоне. Мне кажется, в KUMU это было решено лучше, чем в Венеции, а в Whitechapel я, в свою очередь, опробовала ещё несколько новшеств.

Теперь вместо одной скульптуры, увлекающей зрителя и соблазняющей его сделать фотографию, работой становится всё пространство и вся сеть связей, значений и форм. Я стараюсь создать нечто такое, что нельзя испытать нигде, кроме этой выставки. Результат здесь противоположен моим первым работам: даже если зрители будут делать фотографии, у них не получится зафиксировать на камере эту динамичную тотальность. Одновременно я интересуюсь возможностью вернуться к началу, выполнить скульптуру, которая хорошо бы выглядела в обычных условиях. Тотальная выставка требует очень много энергии и средств, а для меня важен вопрос, делается ли это только для специально оснащенного музея или это объект, который может находиться у кого-то дома и оставаться искусством.

Катя Новичкова. Выставка «Invasion Curves». Галерея Whitechapel, Лондон, 2018. Фото: Эндрю Рэдфорд

Твои работы выглядят так, словно над ними работала целая лаборатория, а на самом деле – это ты и твой компьютер?

Все файлы я подготавливаю на компьютере сама. Фотоскульптуры я делаю в сотрудничестве с одной берлинской фирмой, они уже знают, что мне надо: я посылаю им файлы, а они привозят мне скульптуру. За это время мы усовершенствовали конструкции как самих скульптур, так и пьедесталов. Все электронные скульптуры или объекты из полиуретана я делаю в студии практически сама, используя только временного ассистента. В сложных случаях я иногда обращаюсь в берлинские фирмы, которые специализируются на художественных объектах. Но большую часть работы я делаю сама: так я могу контролировать процесс при помощи своего компьютера, даже если я путешествую.

Твоё творчество можно назвать визуальным эссе. Оно основано на визуальных образах, являясь в то же время рассуждением, приглашением к размышлению, работающим на разных уровнях. На твоих выставках можно довольно быстро получить эмоциональный тотальный опыт, а можно исследовать каждый символ; задуматься о проблематике уже в зале или позже, ведь эти вопросы остаются со зрителем и после посещения.

Мне кажется, если бы я смогла телепатически передать зрителям весь контекст, стоящий за каждой работой, то им это понравилось бы даже больше. Может, даже не в форме текста, но хотелось бы, чтобы эта информация была более доступна: к примеру, что это за червяки и почему они здесь. К сожалению, у меня нет времени все это записать и сформулировать. Поэтому я стараюсь участвовать в процессе написания текстов для моих выставок, чтобы включить важные ключевые слова. Хочется, чтобы все всё знали, но мне надо привыкнуть, что каждый зритель подходит к работе со своим багажом. Я стараюсь делать такие работы, что даже незнающий зритель получит опыт, который станет для него трансформирующим.

Мне кажется, твои работы читаются даже при минимальном знании контекста, а приём увеличения малого (червяки, молекулы) или уменьшения большого (карта созвездий) включает ощущение единой – несмотря на фрагментарность – вселенной, микро- и макрокосмоса. Но что интересно, твои работы – это критика мира технологий его же средствами. Изображения природы в твоих работах показаны не через сознательный взгляд фотографа, а как записи (полу)автоматических камер.

Сначала я использовала в своих скульптурах фотографии, сделанные людьми, но в KUMU было только одно такое изображение – полярный медведь. Эти фото являются ярким примером политики изображения: эксплуатирующий природу как материально, так и виртуально человек гоняется за животными и делает фотографии, которые становятся продуктом в экономике внимания. Поэтому я решила всё больше привносить изображения автоматического и лабораторного происхождения, в которых нет романтики дикой природы. Мне кажется, это более реалистичный и критичный подход.

Расскажи, пожалуйста, о своей новой выставке. Как я понимаю, проект Whitechapel развивает материал, показанный в KUMU, но в нём есть и новшества?

У меня не было возможности сделать для Whitechapel новые работы, поэтому я опиралась на проект KUMU. Поскольку это пространство намного меньше, чем KUMU, надо было строго выбирать, и я остановилась на нескольких элементах: электроколыбели, две инсталляции с фотоскульптурами, подвесные элементы из полиуретана и набор глиняных табличек. Я поменяла видеоряд, который «смотрят» роботы-электроколыбели. Презентация из перехлёстывающихся изображений из KUMU в Whitechapel не работала, и я заменила её видео с изображением вращающегося человеческого мозга. Оно выглядело там лучше, в т.ч. потому, что всё видео проецировались не на стены, а на воздушно-пузырьковую плёнку. Мы решили построить архитектурную конструкцию, которая бы изолировала инсталляцию и создала ощущение временной лаборатории, на данный момент уже полуразрушенный.

Идея лаборатории совмещалась с идеей мембраны между внешним и внутренним миром: пузырьковая плёнка-мембрана стала одновременно экраном и метафорой оболочки, соединяющей все элементы инсталляции в одно целое. Решение было бюджетное, но пузырьки полупрозрачной плёнки смотрелись на экране как пиксели, структурируя изображение, создавая ощущение виртуальности и пространственности. В результате я поняла, что если у меня будет новая выставка с хорошим бюджетом, в которой я продолжу работать с тотальностью, я хотела бы еще больше сотрудничать с архитектором, довести эту тотальность до архитектурных структур. Архитектурные элементы помогают создать атмосферу – выставка в Whitechapel ещё больше, чем экспозиция в KUMU, выглядит как съёмочная площадка фантастического фильма. Но, естественно, здесь возникает вопрос, хочу ли я, чтобы моя выставка походила на парк аттракционов: тут есть границы, которые мне не хотелось бы переходить. Мне хотелось бы, чтобы мои выставки были более интеллектуальными, а не напоминали Диснейленд.

Катя Новичкова. Выставка «Invasion Curves». Галерея Whitechapel, Лондон, 2018. Фото: Эндрю Рэдфорд

Здесь возникает вопрос, как балансировать между тотальной реальностью и т. н. гиперреальностью, которую критиковал Умберто Эко.

Что мне нравится в искусстве и чего нет в мире коммерции – это полузаконченность. В этих дешёвых материалах и маленьких бюджетах есть какая-то своя правда. А начиная делать из этого гиперреалистичный аттракцион, теряешь нежную незавершённость искусства. Поэтому я работаю не с настоящими роботами, а с их имитацией: в этом есть что-то простое, даже примитивное, но настоящее.

Всё же искусство основано на условности. Каким бы тотальным оно ни было, оно не прячет свой статус второй реальности: недосказанность, эфемерность. А тот же Диснейленд пытается заменить реальность, создав симулякр, где доминирует развлечение.

Да, это реальность, созданная для того, чтобы очень чётко манипулировать эмоциями.

Даже в случае художников, работающих с высококачественными инсталляциями и командами ассистентов, появляется иногда привкус индустрии. Становится жалко энергии, затраченной на строительство, а не на творчество.

Да, это опасность, которую надо обходить, чтобы не засосало в эту чёрную дыру производственную.

Какие у тебя источники вдохновения, помимо научных исследований и мира технологий? Современная культура – фильмы, книги, научная фантастика – это общий фон или непосредственные источники идей? Ты позаимствовала название двух своих недавних выставок из фильма Ридли Скотта «Бегущий по лезвию».

Мне не нравится Ридли Скотт как режиссер, но его фильм я использую как культурный текст. Да, научно-фантастические фильмы являются для меня скорее фоном. Я читаю не научную фантастику, а в основном статьи и книги, связанные с научным процессом, – в области философии, экологии или технологий. Так, одним из вдохновивших меня исследований стала работа социолога Принстонского университета, изучающая взаимоотношения людей и роботов в рамках космических экспедиций. Также я читаю философские тексты, которые могу как-то включать в свою работу. Но да – это источник моего рабочего вдохновения. Для меня самой гораздо важнее музыка – я выросла на электронной музыке, музыка для меня и антидепрессант, и способ общения с людьми, и культурное обогащение.

Катя Новичкова. Выставка «Invasion Curves». Галерея Whitechapel, Лондон, 2018. Фото: Эндрю Рэдфорд

А ты используешь музыку в своих работах или это два мира, которые ты бы не хотела совмещать?

В проекте Whitechapel в связи с темой тотальности я сотрудничала со своим партнёром: он музыкант и сделал для выставки специальный саундтрек. Думаю, в будущем я буду использовать музыку ещё больше: может, даже не просто в качестве фона, а в качестве более активной части инсталляций – как сейчас свет или движение, могли бы быть и какие-то музыкальные интервенции.

Какие у тебя ближайшие планы и выставки?

Я буду участвовать в нескольких групповых выставках осенью, но новую персональную выставку пока не планирую. Выставка в Whitechapel закончила цикл Венеция–Таллин–Лондон, теперь я хотела бы сделать новую группу работ. Начать новую стадию работы с новым исследованием и новым уровнем, но, наверное, не так сразу. Сейчас впервые за много лет у меня появилась возможность заняться насущными, практическими делами.

Ты выступала на выставках в Европе, Азии и США. Со стороны это кажется естественной мобильностью современного художника, но за этим наверняка стоит большой труд.

Да, это очень много работы, где главным двигателем для меня является некий страх – боязнь остаться не у дел, боязнь, что все эти проекты скоро закончатся. Я понимаю, что не смогу оставаться такой активной бесконечно: в какой-то момент я буду больше внимания уделять, скажем, семье, друзьям или своему здоровью. Именно поэтому последние несколько лет я работала очень интенсивно, создавая базу для, надеюсь, более спокойного творческого периода. У меня есть мечта оставаться художником до самой старости, чем-то другим заниматься я бы не хотела.

На фоне своего международного успеха и мобильности как ты относишься к своим корням? Я читала другие твои интервью, где ты подчёркиваешь, что у тебя гибридная идентичность и для тебя важнее универсальность тем и художественного языка, чем, скажем, национальный вопрос.

Просто когда у тебя только одна жизнь и ты хочешь заниматься очень важным для тебя делом, понимаешь, что вопрос национальности вторичен. В повседневной жизни он, конечно, очень важен, а в плане творчества я стараюсь выходить на, так сказать, космический уровень. Я не отменяю проблем, связанных с национальной политикой, и не только в Эстонии: с гражданской позиции я принимаю далеко не всё. Хоть я и родилась в Таллине, я выросла в русскоязычном пузыре – среди моих родственников нет эстонцев, а кто-то из них всё ещё не может получить эстонское гражданство. Но моя первая попытка выйти в универсальность произошла в Эстонии, и сейчас у меня много хороших друзей-эстонцев. В средней школе я открыла для себя эстонские музыкальные передачи и концерты, которые на меня тогда очень повлияли, и с тех пор это повторяется где угодно: если вас с человеком объединяет какая-то вещь, которая зачастую является искусством (в более широком смысле слова), то это и есть самое важное. Я пытаюсь ориентироваться на вектор, который объединит меня с человеком любой национальности.

Катя Новичкова на фоне фотоскульптуры «Cuttlefish Love. Earth». Проект «Earth Potential». 2017, Сити-Холл Парк, Нью-Йорк. Фото: Лиз Лайгон