«Необарокко» вокруг нас

Разговор в Петербурге с участниками российской арт-группы AES+F

29/07/2019

«Предсказания и откровения» в петербургском Манеже – это пять масштабных видео, принты, скульптуры, а также мобильное приложение от МТС и не выключающиеся днём и ночью плазменные панели в интерколумниях на фасаде выставочного зала, которые сообщают всякому прохожему об экспозиции AES+F, открытой до конца сентября.

AES+F. Из «Исламского проекта». 1996

Группа, созданная в 1987 году архитекторами Татьяной Арзамасовой, Львом Евзовичем и Евгением Святским (позже, в 1995-м, к ним добавился фотограф Владимир Фридкес), одной из первых в современном российском искусстве обратилась к переосмыслению понятия красоты, наряду с «Новой Академией» Тимура Новикова делая это иными средствами – с активным использованием приёмов масс-медиа и поп-культуры. После появления их «Исламского проекта», созданного в 1996 году и заново увиденного в свете событий сентября 2001 года, художников настолько часто объявляли «пророками», что сами участники группы отчасти свыклись с профетической ролью или по крайней мере теперь не могут не брать её в расчёт. Трилогия The Liminal Space, которая создавалась в три этапа и включает видеоинсталляции «Последнее восстание» (2005–2007), «Пир Трималхиона» (2009–2010) и Allegoria Sacra (2011–2012), в совершенных визуальных формах иносказательно описывает то прекрасное и одновременно ужасное будущее, к которому с неизбежностью стремится человечество. Эти же притчевость и универсальность полно проявляются в проекте 2015–2017 годов Inverso Mundus, вдохновлённом образами «мира наизнанку».

В дни вернисажа художники заняты почти постоянно: интервью, экскурсии, фото и видеосъемка готовой экспозиции. Наше интервью в кафе Манежа начинается с Татьяны Арзамасовой, которой приносят кофе: «Какое счастье!» – говорит она, – «я тут поняла, что эспрессо здесь как американо по крепости, а ристретто – это эспрессо». К ответам на вопросы присоединяется Евгений Святский, позже ненадолго подходит Владимир Фридкес, а дождаться Льва Евзовича так и не получилось. Весь разговор проходит под звуки «Турандот», доносящиеся со второго этажа: сценическое оформление оперы, поставленной в Teatro Massimo в Палермо в январе этого года, стало самой последней работой AES+F.

AES+F (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский, Владимир Фридкес). Фото: Михаил Вильчук

В Манеже демонстрируются видеоработы длительностью от сорока минут (Inverso Mundus) и до двух с лишним часов (опера «Турандот»). Как зрителю взаимодействовать с ними?

Татьяна Арзамасова: Быть заранее подготовленным к восприятию наших работ совершенно не требуется. Иногда мы получаем как от профессионально погружённых, так и от совершенно свежих людей «с улицы» совершенно неожиданные транскрипции и просто феерические оценки. У современного человека, не обязательно обладающего специальным знанием и глубоким культурным слоем, увиденное может пройти «на бреющем полёте». А для поднаторевшего и визуально образованного зрителя это, естественно, большая шахта: насколько хватит дыхания, мозгов, культуры, настолько глубоко он и пройдёт, а какие слои при этом схватит – это уже его дело. Мы никогда не считаем себя умнее нашего зрителя.

Несколько человек на вернисаже говорили, что узнаваемость лиц актёров, известных по российским сериалам, стала препятствием для восприятия видео, мешала раствориться и достичь универсальности…

Т.А.: Можно посмотреть глазами француза или австралийца: например, житель Сиднея скорее узнает местную пожилую леди – коллекционера Пенелопу Сейдлер, принимавшую участие в съёмках Inverso Mundus, чем Светлану Светличную, работая с которой один раз в проекте «Пир Трималхиона», мы получили огромное удовольствие. Андрей Руденский участвовал во многих проектах – идеальный персонаж, его мы использовали как просто человека. Данила Поляков – талантливый художник и перформансист, самый прекрасный фрик на свете: он и Иисус, и кентавр, и Ван Гог…

AES+F. Последнее восстание. Девушка с битой. Композиция #2. 2007. Литьё, алюминий, эмаль

Художественный язык AES+F совмещает изобразительные приёмы XVII века с техникой XXI века. Барокко было в 1990-е годы актуализировано постмодернизмом. Как вы считаете, сейчас барочный период продолжается или уже наступило время рококо?

Евгений Святский: По моему убеждению, искусство не делится на периоды, не связанные между собой, – скорее, это река, в чьём потоке продолжают присутствовать все впавшие в неё ручьи, и их легко отследить. Вы замечали, как в современной иконографии, в рекламе или кино, присутствуют законы композиции, открытые в эпоху Ренессанса, или даже образы тоталитарной эстетики – всё живо и находит новое применение к современным потребностям. Является ли то, что мы видим сейчас вокруг себя, «необарокко»? По нашему ощущению, это действительно так. Барокко свойственен избыток, оно выражается в очевидном доминировании визуального. Продолжаются разного рода экспрессии – телесные, композиционные. По-моему, эта стилистика ещё не претворилась в рококо, и большие барочные формы ещё длятся. Как определил рококо наш преподаватель истории искусств в институте – «барокко без костей», но пока что оно с костями.

AES+F. Action Half-Life. Фото: Руслан Исхаков

Искусство AES+F развивается в логике прогресса, когда каждый следующий проект выполнен совершеннее предыдущего. Какой следующий технический рекорд вы планируете поставить? Возможно, вас привлекает интерактивность произведения?

Е.С.: Мы пытаемся осваивать новые медиа – уже сделали в VR проект «Психоз», который показывается в Москве в центре современного искусства «Марс», и сейчас он демонстрируется в специальном разделе фестиваля фотографии в Арле. Очевидно, что любые новые изобразительные средства будут в арсенале художников, как только они освоятся с ними, то есть перейдут от удивления самой технологией к освоению её выразительных возможностей.

Интерактив – это заманчиво. Возможно, что-то у нас появится, но пока сложно сказать, в каком проекте и когда. Мы спокойно относимся к разнообразным интерпретациям того, что мы делаем, прекрасно понимая, что выпущенное в мир произведение живёт своей жизнью. Раз это неизбежно, то логичным будет следующий шаг возможного взаимодействия – дать свободу обратной связи. Но это требует изобретательности: интересно каким-то образом срежиссировать и предвосхитить поведение зрителя, включить его вариативность в саму идею произведения. Думаю, даже в этом случае мы останемся самими собой.

Т.А.: В голове есть явное присутствие нового проекта, основанного на известной практически любому школьнику истории из дохристианских времён. Нам бы очень хотелось поместить каждого зрителя внутрь этой истории, сделать его участником и пропустить через его глаза этот мир – если будет получаться. Довольно сложная и хитрая задача, которая действительно очень интересна, и сам материал хорош.

Пир Трималхиона. Прибытие Золотой ладьи. 2010. Цифровой коллаж, печать LightJet

Любой ваш проект создаётся в течение нескольких лет. Что меняется от начала к концу работы, от первоначальной идеи до момента, когда ходы уже диктует техника?

Е.С.: Всегда что-то происходит. Обычно мы не делаем жёстких стори-бордов, а идём скорее от муд-борда, помогающего держаться в ассоциативном поле определённых смыслов и только «подтягивать» аллюзии и образы, возникшие в процессе подготовки. Зачастую при съёмках случается импровизация: новые идеи, новые комбинации, новые движения приходят на площадке, уже при виде подготовленных и одетых актёров в костюмах. У нас нет съёмки кадров, сам кадр появляется и выстраивается в постпродакшне, поэтому когда какие-то блоки и эпизоды построены, иногда возникает идея поменять их местами.

Т.А.: Но постоянное присутствие в нашем деле общего смысла того, что мы хотим сделать, парит, как летающая тарелка, и никуда не исчезает.
Фрагмент экспозиции в Манеже. Фото: Михаил Вильчук

Может ли AES+F повторить творческую судьбу известных западных художников – Джулиана Шнабеля, Сэм Тэйлор-Вуд – и начать снимать массовое и нарративное кино?

Е.С.: Зарекаться не берусь – мало ли, но, кажется, мы немного пережили это: в конце 1990-х мы реально хотели снимать кино и потратили изрядно сил и времени. В 1997–1999 годах мы вместе с поэтом Алексеем Парщиковым написали сценарий и даже зарегистрировали его в Голливуде. Сценарий смешным образом родился из предложения Нины Зарецкой (TV Галерея) снять документальный фильм о нас, но идея перевернулась, и мы решили снимать художественный фильм. Тогда он не дошёл до реализации – может, и правильно. Всё это как-то сублимировалось и воплотилось в проекты, сделанные спустя лет десять.

В экспозицию не вошли «Лесной царь» или «Подозреваемые» – известные и сохранившие актуальное звучание работы. Почему – их темы были поглощены следующими проектами?

Е.С.: По замыслу куратора эта выставка – не формальная ретроспектива, какая случилась в Петербурге 12 лет назад в Русском музее. Сейчас это скорее solo show, большая выставка. Для неё отбирали проекты, в которых феномен «Предсказания и откровения» проявился в большей мере. «Лесной царь» существует сам по себе, хотя там случился элемент предугадывания имиджа: после трагических событий в Беслане в интернете писали, что фотографии мечущихся детей в белом напоминают образы этого нашего проекта, – просто совпала картинка, и все говорят «Опять угадали», но это чисто формально, от желания находить внешние подобия.

(Звучит финал «Турандот».)

Т.А.: Мне всё время кажется, что это цитата из «Боже, Царя храни».

В Манеже. Фото: Руслан Исхаков

Каков ваш исторический идеал? И каков идеал государственного правления – если он есть?

Т.А.: В истории искусства я не нахожу одного какого-либо идеала. Мне всегда интересна вся «супница» целиком: порою хочется о чём-то рассказать, вспоминая прекрасную помпейскую фреску, о чём-то – думая об абстракциях Ротко, во всём можно найти антропоцентричное начало. Поэтому выбрать любимый период культуры я не могу.

А что касается политического идеала – я, может быть, выскажусь несколько парадоксально: есть маленькое государство, которое находится в центре одного очень старого города и объединяет людей на разных континентах. Ватикан прекрасно выполняет функцию государства на маленькой территории с парком, собором и несколькими домами для 1400, что ли, жителей. В течение многих лет это государство не претерпело изменений, но оно признаёт свои ошибки и, как ни странно, максимально старается развиваться. Мне кажется, это вполне интересная форма.

Е.С.: Ну, это близко к конституционной монархии. Я приверженец демократического устройства и республики. Думаю, определённый смысл в каком-то избирательном цензе существует, потому что не всякий голос равен другому и есть резоны, по которым людям стоит обрести некоторую зрелость. Но надо учитывать мнение всех членов общества и слышать мнение даже самых маленьких меньшинств. Никто не должен чувствовать себя обойдённым, обманутым в ожиданиях, брошенным или лишённым права на равенство возможностей.

Фрагменты экспозиции в Манеже. Фото: Михаил Вильчук

А ваши работы способны служить идеалом для людей?

Т.А.: Мы никогда не задавались такой целью. Все мы born in USSR и прекрасно помним идеологическую нагруженность искусства того времени. Мы всегда старались мягко выплыть из-под советского контроля, поэтому мы очень чувствительны к попыткам цензуры, которые возникают на современном этапе. Кто может вдруг начать цензурировать культуру и с каких позиций? Мы сами являемся первыми своими зрителями и прежде всего заботимся о том, чтобы избежать дидактики.

Русское сознание нарративно, и только потом воображение развивается в область визуального. Вся нарративность случается индивидуально в каждой голове каждого зрителя с его культурным багажом, ассоциациями и прочим, а мы научились владеть техникой её имитации. Для нас важна ценность того культурного киселя, или культурной протоплазмы, из которой зритель сам выстраивает собственное повествование. То, как он понимает движущиеся и сменяющиеся игры света и цвета, жизнеподобие каких-то ситуаций, сюжетов или героев, – всё это происходит в его голове. Мы не хотим давить никоим образом – мы занимаемся, скажем так, «технической поддержкой», а зритель всё делает сам.

AES + F. Inverso Mundus. Стеллаж #1–4. 2015–2017. Цифровой коллаж, печать LightJet

Ваши работы можно воспринимать в режиме слежения или необходимо полное медитативное погружение?

Владимир Фридкес: Я считаю, что медитативное погружение необходимо. Более того – думаю, наши работы так устроены, что если смотреть внимательно и расслабиться, они сами погружают вас в это состояние. Мне пришлось много раз пересматривать Inverso Mundus – надо было показывать его в Венеции разным людям, когда все коллеги уехали, – и несколько раз я ловил себя на том, что не заметил, как прошло время, куда девались 40 минут. Такое состояние присутствует, и оно необходимо. После него, я надеюсь, у зрителя остаётся впечатление и есть, о чём поразмышлять.

Как в вашем искусстве соотносятся экономика реальная и символическая?

Т.А.: Нет предела поглощению финансов, всякая работа поглотила бы и ещё больше. Но при этом можно сделать так, что люди будут смотреть абсолютно бесплатно – например, здесь, на фасаде Манежа фрагменты наших работ обращены на город.

Е.С.: Опера «Турандот» поставлена с участием петербургской компании «Лахта-центр», которая хотела поддержать одно из наших новых произведений. Мы предложили принять участие в постановке оперы, и они стали четвёртым партнёром в проекте. Опера переходит в Европе из театра в театр, в следующем году она будет показана в третьем театре – в Германии в государственном оперном театре Бадишеса в Карлсруэ. Если всё пойдёт благополучно, мы рассчитываем в январе следующего года показать в Петербурге видеоинсталляцию «Турандот».

Т.А.: Молодой миланский режиссёр Фабио Керстик вместе с арт-директором Teatro Massimo Оскаром Пиццо пригласили принять участие в постановках нетеатральных художников – Билла Виолу, Уильяма Кентриджа и AES+F. Работать было комфортно, режиссёр был корректен и иногда даже доводил наш визуальный образ своими режиссёрскими действиями. Фанатом наших визуальных решений стал 80-летний маэстро Габриэле Ферро. В «Турандот» смесь культур – это персидская легенда, окрашенная Китаем и пересказанная Гоцци для итальянского театра, – такова история, к которой мы предложили добавить будущее.

Турандот. Медуза. 2019. Одноканальный стоп-кадр

После «Турандот» вы вошли во вкус? Какую оперу хочется поставить теперь?

Т.А.: Наша подруга, московский художник Катя Бочавар, написала чудесное либретто (это пока секрет). В основе – древневосточные китайские и корейские истории про сны. Мы вместе ещё посидели, и получается трансисторическое действие: сон пронизывает всю культуру, человек засыпает, попадает в будущее и снова просыпается в барочной Азии. Теперь нужен новый композитор. Экономические вопросы – это всегда вопросы инициации: стоит только начать, как культура оперы сама помогает реализации. Опера жива – людям всегда будет интересно смотреть на этих животных с громкими голосами на сцене.