Теперь у меня всё идеально

17.03.2021

Интервью с художницей Майей Куршевой

Только что издательство Phaidon выпустило третью книгу в серии, которая посвящена современному рисунку, – Vitamin D3 (2021). Между работами более чем ста авторов здесь можно увидеть и вещи латвийских художников Майи Куршевой и Виктора Тимофеева. Рисунок всегда был и будет существенным (если не важнейшим) инструментом для Майи Куршевой, хотя она не менее мастерски использует и жанры инсталляции, графики, анимации и скульптуры. Рисунок являлся основой для всего остального и в те времена, когда в искусстве Куршевой доминировали яркие цвета и чуть ли не повсюду мелькавший придуманный ею самой образ Жаниса, который оживал в её комикс-историях. Так это происходит и теперь, когда в центре внимания Майи – лишь чёрные линии на белой бумаге («Ужас, какие они красивые!»).

В 2019 году Майя Куршева получила премию для молодых латвийских художников «kim? Residency Award» и несколько месяцев провела в Нью-Йорке, где всё как следует обдумала и поняла, что «так больше не может оставаться и так не останется». После возвращения в Ригу она ушла из руководства созданной ею самой галереи Low, отказалась от организации Зин-фестиваля и работы в независимом издательстве Popper Publishing – всего того, что, безусловно, ассоциировалось с её именем. «Сейчас я пробую сделать приоритетом своё искусство – больше времени проводить в мастерской, чем где-либо ещё».

Работы Майи Куршевой в издании «Vitamin D3». 2021

Вчера ты мне сказала, что включение твоих рисунков в Vitamin D3, новое издание Phaidon, – это одно из важнейших событий в твоей жизни. Почему для художника настолько существенно признание?

Я думаю, что это эгоизм. У меня теперь чувство, что я попала в энциклопедию. Это как… «я здесь был». Остаётся отпечаток, который там есть и будет, и не исчезнет. Как признание со стороны: они сказали, что «это вот» – okay. И остальные приняли это к сведению.

Ты как бы получила признание от высшей иерархии в мире искусства?

Да. Это очень важная точка. В том числе и для такой элементарной штуки, как продажа работ. Потому что люди боятся искусства. Они боятся плохо выглядеть, потому что не понимают, что – хорошее искусство, а что нет. И если кто-то разбирающийся в теме объявляет, что вот тут – хорошее, это работает. И эта книга так и делает.

Что тебя привело к Vitamin D3?

Во всём виноваты Нью-Йорк и Зане Онцкуле. Она навещала меня в мастерской, видела новые работы, и, возможно, это побудило её меня номинировать. Кажется, в общей сложности там было задействовано семьдесят международных экспертов, которые номинировали 100 художников. В Нью-Йорке было такое ощущение, как будто я перевернула новую страницу. У меня началась новая жизнь. У меня была мастерская, я была совершенно от всего свободна. И я начала делать новые, совсем другие работы. Совершенно интуитивно, просто каждый день руководствовалась принципом «иди и делай» и смотрела, куда это приведёт. Это был поворотный пункт в самой методике и моём подходе, потому что до этого у меня выработалась привычка к своего рода постконцептуализму, когда у тебя есть идея и ты её реализуешь. Такой проектный подход. А в Нью-Йорке всё было совсем иначе – делай, делай, делай, и тогда уже смотри, что получилось, и это подскажет, куда идти дальше. Там я поняла, что мне нужна мастерская и в Риге, и, переехав домой, я сразу начала её искать.

Майя Куршева. Персональная выставка «Чёрные линии». Центр современного искусства Kim?. 2019

И сейчас твой метод работы – такой же, как в Нью-Йорке, – регулярное рисование?

Да. Конечно, Рига не Нью-Йорк. Здесь есть работа, всякие мелкие обязанности, и нет этих колоссальных выставок и музеев. Там было ощущение, что ты являешься частью живого, большого художественного процесса. Тебе приходит в голову какой-то приём или высказывание другого художника (может быть, уже умершего), и ты идёшь в галерею и смотришь его оригинальные работы. Потому что они там есть! Или идёшь по Tribeca и в окне галереи видишь, что сегодня там играет Sun Ra – пожалуйста, заходите! И ты заходишь послушать. Ты всё можешь видеть в реальности. То, что можно увидеть произведения уже ушедших художников в оригинале и не смотреть картинки на экране телефона, это очень важно. Поэтому и у нас надо обязательно построить музей современного искусства, потому что визуальное искусство надо видеть в форме оригинала. Поэтому я и езжу на Венецианскую биеннале, в Берлин или Париж, чтобы всё это увидеть и пережить в задуманном художником масштабе и материале.

Место рождения художника определяет его судьбу?

Ну, мне кажется, что уже нет. Приезжай и живи где угодно, всё возможно. И это и надо делать. Но мне (и я знаю ещё пару таких художников)… я уже поездила, пыталась жить в Берлине, и там поняла, что мне хочется жить в Латвии. Я не хочу жить где-нибудь ещё. Есть люди, у которых нет такого чувства. Они могут жить и там, и там… Но мне кажется, что то, что нужно сделать, это открыть такой дом – центр резиденций, где бы могли жить и художники, и писатели… и где в коридорах можно было бы сказать друг другу «Чау!» и поговорить… и чтобы тем, кто находится за границей, было куда вернуться. Чтобы они хотели вернуться назад, зная хоть на два года вперёд, что у них будет мастерская, вокруг будет какая-то жизнь и будет где остаться.

Майя Куршева. Персональная выставка «Чёрные линии». Центр современного искусства Kim?. 2019

Ты помнишь, почему в своё время решила стать художницей?

Я думаю, что с течением времени этот ответ меняется. То, что я могу сказать сейчас, – может быть, всему виной были журналы по искусству у меня дома в Лиелплатоне. Что-то произошло в самый худший год моей жизни, когда я училась в школе-интернате, – тогда я начала рисовать. Такой реальный тинейджерский эмо-стафф. Это заметила моя классная руководительница и отправила меня на курсы рисования в Елгавский дом культуры. Но, конечно, я не думала, что стану художником или что-то в этом роде. На самом деле я понятия не имела, что это вообще такое – быть художником. Я не помню, в какой момент я придумала, что хочу поступить в Академию художеств, но знаю, что шла к этому очень целенаправленно. Поступила в Школу прикладного искусства только для того, чтобы учиться рисовать, а затем поступить в Академию. Но и когда я училась в Академии, я не называла себя художницей. Не могла. У меня было страшное уважение к этому слову, это казалось чем-то сверхчеловеческим!

Это не будет точно цитатой, но смысл был такой – в одном интервью ты сказала, что в момент, когда проводишь линию по бумаге, ты теряешь себя, есть только этот конкретный момент.

Это такая точка абсолютного «сейчас», такое бесконечное сейчас.

Работы в резиденции ISCP в Нью-Йорке. 2019

Ты превратилась в абсолютного минималиста.

Теперь, оглядываясь, например, на выставку «Расследование» в [центре современного искусства] Kim?, которая была два года назад, я думаю – жуть, какое же это многословие! Можно было обойтись несколькими вещами, не надо было всё полностью заполнять…

Самое важное – это отказ от лишнего. Убирай всё, убирай, убирай. И что же останется? В каком-то смысле это для меня новый мир. Возможно, это тянет к формализму – ты зуммируешь взгляд и смотришь только на то, что там есть. Что рисунок состоит только из линий. Что такое линия? Это приводит меня к идеям антрополога Тима Ингольда, который написал книгу о линии. И вдруг наталкиваешься на совет Паула Клее – «Выведи линию на прогулку!» Я чувствую, что нашла какую-то тропинку; что я могу собрать вокруг себя единомышленников, которые уже сформулировали свои мысли, высказали их, и моя задача – только найти это и сделать их своими друзьями. Всё это тянет меня к другому типу мышления и работы. Это очень интуитивное дело – когда только в процессе ты понимаешь, каким будет следующий шаг. Да, там есть и доля автоматизма. В «Расследовании» я пыталась продемонстрировать процесс воображения. Как это бывает, когда ты в своей голове что-то воображаешь, как это происходит… тот момент, когда появляется визуальный образ – как будто загорается свет и он становится виден.

Меня очень мотало от одной вещи к другой. А теперь с чёрными линиями я чувствую, что я тут могу ещё и ещё; что я нашла тропинку, по которой могу идти. Но я думаю, что буду делать и другие вещи. Не будет так, что будут только одни чёрные линии, что это будет моя signature work, и я просто буду повторять всё время одно и то же.

Майя Куршева. Персональная выставка «Расследование». Центр современного искусства Kim?. 2018. Фото: Ансис Старкс

В этой истории с чёрной линией и отказом от всего лишнего, я думаю, важна ещё одна деталь – твоё увлечение поэзией, словами; то, что ты пыталась создать поэзию, отбросив слова…

Я просто пытаюсь приблизиться к языку. В «Расследовании» было спрятано стихотворение, которое я написала о линии – о рисовании. Я не знала, хорошее ли это стихотворение, поэтому я замаскировала его, оставив только отдельные слова. В конце концов, там даже нельзя было его прочесть. Вырисовывая линией буквы, ты теряешь границу между текстом и изображением, слоги и буквы утрачивают своё значение, становясь медленно произносимыми звуками, чтением по буквам. Мне нравится эпизод у Курта Воннегута, кажется, в его «Колыбели для кошки», где один из героев, который говорил так много, что окружающим было трудно его выдержать, сказал, что ему надо обязательно говорить, он должен тренировать мышцы языка, чтобы в тот момент, когда нужно будет сказать что-то действительно важное, он вообще сумел это сделать. С рисованием тоже что-то вроде этого. Не то, чтобы я создавала какие-то гениальные произведения искусства, придумывала мегаидеи. Просто надо это делать.

Майя Куршева. Персональная выставка «Расследование». Центр современного искусства Kim?. 2018. Фото: Ансис Старкс

Увлечённость процессом?

Да! Но там рождается красивое – в этих линиях. Ужас, какие они красивые! Хотя эта территория, конечно, несколько, что ли… скользкая.

Да, «красивое» в современном искусстве – это не очень стильное обозначение, но в то же время это только наше стандартное, конъюнктурное мышление.

Это и есть та тема, о которой я сейчас думаю. Я не могу точно артикулировать, описать это, но там… Во-первых, сам процесс рисования даёт дикое наслаждение. И, увидев результат, ты понимаешь, что это нереально красиво и что во всём этом есть два вида наслаждения. Одно из них – созидание, когда из ничего возникают что-то, а второе – это рассматривание: когда ты сидишь и просто на это смотришь. И с тобой что-то происходит.

Что именно происходит? Что должно происходить в головах зрителей – ты пытаешься ими каким-то образом манипулировать?

Нет. Конечно, есть вечный вопрос, почему вообще кому-то надо что-то создавать. Это вопрос эго и амбиций? А, может быть, проявление слабости, потому что ты не можешь удержать это в себе? Я, конечно, пытаюсь себя каким-то образом оправдать, понять, почему я это делаю. Да, не для других. Но это можно показывать другим, на это можно смотреть. Но я тут не проворачиваю никакие схемы и не манипулирую. Совершенно ясно, что я смотрю на это так, как никто другой. То, что он видит, зависит от истории его собственной жизни или от визуального опыта. В поисках оправдания тому, почему я делаю это, что это такое, зачем я это делаю, я вышла на Ханну Арендт, которую я сейчас приняла для себя как своего рода опекуна. В книге «Жизнь разума» она говорит, что живые существа склонны проявлять себя, вписываться в мир явлений. И я поняла, что хочу проявляться, а не выпендриваться. Это такая естественная вещь. Раньше это было что-то другое.

Майя Куршева. Выставка «Сериал». Центр современного искусства Kim?. 2013

Да, твой «период комиксов» кажется совсем иным – в нём совсем иные вибрации.

Да-да. Это был такой основательно алкоголизированный, экспрессивно-взрывной период. Кричащий панк-вариант – искусство для меня тогда было самотерапией. Хотя это рисование всегда было рядом.

Теперь для тебя искусство больше не самотерапия?

Больше нет, так было раньше. Теперь это просто естественное состояние, это моя работа.

Ты проходила через разные периоды и трансформации.

Так и есть! Я в своей голове – уже на следующем уровне, но то, что люди говорят о Жанисе [выдуманном Майей Куршевой образе, с помощью которого она привлекла широкое внимание – ред.] и об этих ярких красках, уличном искусстве, весёлых штуках и панк-временах, мне всё это кажется теперь так… ну, okay. Сложилось определённое представление обо мне.

У меня ещё долго сидело в голове, что все художники – пьяницы. Что им надо пить, ведь они богема, что надо веселиться и т.д. И так всё и делалось (смеётся). Но уже какое-то время мне стало абсолютно ясно, что что-то делать в состоянии опьянения невозможно. Это просто не клеится вместе.

В какой момент процессуальность стала важной частью твоей работы?

Работы, в которых приоткрывался процесс их создания, появились ещё в 2013 году на выставке «Сериал». Но важным поворотным моментом стала выставка «Клетчатый порядок» в галерее Māksla XO в 2016 году. Тогда я словила этот момент бесконечного настоящего. В то время я свои работы делала в галерее Low – расписание выставки я спланировала так, чтобы можно было использовать это помещение как свою мастерскую.

Но что поменялось в тебе самой?

Я думаю, что это какие-то довольно простые вещи. Я стала пить антидепрессанты и на многие месяцы (врачи напугали) отказалась от алкоголя. Это очень изменило и мою повседневность, и визуальное мышление. Конечно, это не случилось в один миг. Понемногу, понемногу, понемногу… Стоит только уточнить, что депрессии у меня не было.

А зачем тогда антидепрессанты?

Невролог сказал (смеётся), что надо так делать, потом что у меня болела спина. Весь мой стресс так сублимировался, и боли были ненормальные. С этими лекарствами произошли чудеса, всё прошло, ничего не болело. И параллельно трансформировался и творческий процесс. Больше не было этого ежедневного стресса.

Майя Куршева. Выставка «Подполье». Галерея Low. 2017

Который был из-за загрузки?

Просто из-за жизни. Я и делала тогда очень много. Наверное, Зин-фестиваль, который прекратился, когда закрылся банк ABLV, поставил в этом точку. Мы сделали фестиваль, но это многого потребовало. Всего было слишком много – фестиваль, галеря Low, Академия… и я очень обо всём переживала и стрессовала, очень эмоционально всё воспринимала. Теперь всё устаканилось.

А ты задумывалась, зачем всё это делаешь? Какая у тебя сверхцель?

Теперь у меня идеальные условия. Я не живу в бедности, что всё-таки основательно успокаивает нервы. Галерея и фестиваль влияли и на мои личные финансовые средства. Это же никакой не бизнес. Мы все это знаем. Теперь я пришла в себя. И у меня есть мастерская – в таком красивом месте! Сейчас я пытаюсь сделать своё искусство приоритетом – больше времени проводить в мастерской, чем в каком-либо другом месте. Представьте: от дома до бывшего биологического факультета, где моя мастерская, я прохожу через три парка. Такой невероятно красивый путь. И в какой-то момент в парке Кронвальда – по-моему, самом красивом в Риге – меня посетило нечто вроде откровения. Есть люди, которые покупают сельские усадьбы и посвящают им всю свою жизнь, но какова же ваша идеальная жизнь в такой усадьбе? Я поняла, что мне ничего не нужно, что это здание и есть моя усадьба, и у меня в ней – комната для рисования. Для чтения, размышлений. Мне не нужны помещения для создания больших дорогих инсталляций. Пока мне нужно только место, куда можно прийти и рисовать. И обо всём этом уже позаботились – парк убирают, и мне об этом не надо беспокоиться; всё есть. Я подхожу, открываю дверь своей усадьбы, приветствую охранника и отправляюсь в свой кабинет рисования. Делаю то, что мне нужно. И я могу внести арендную плату, что просто замечательно. Такие простые вещи. Комната, чтобы рисовать

А дома не получается рисовать?

Ой, нет… Там надо с кошкой играться, делать чай, вытирать пыль. Мне очень нравится порядок. Это не прокрастинация, но что-то… я не могу сконцентрироваться, если у меня вокруг бардак. Надо, чтобы всё было разложено по полочкам. Тогда я могу делать свои вещи.

Майя Куршева. Персональная выставка «Расследование». Центр современного искусства Kim?. 2018. Фото: Ансис Старкс

Ты ушла из галереи Low, из Зин-фестваля, из Popper… отовсюду.

Абсолютно. Это решение было нелегко принять. Но в Нью-Йорке я всё хорошенько обдумала и поняла, что так больше не может оставаться и не останется. Ведь в конце концов, это вопрос о том, хочу ли я быть руководителем проектов или художником. Для всего нужно время. Ты не можешь быть художником на часок, когда свободен – в обеденное время. Мы сами должны осознавать, что мы создаём какую-то ценность. Она не сразу видна, это ясно. Она проявится через несколько лет. Но то, что нужно сделать, надо делать, делать… это однозначно ясно. И представь, если бы была горсточка художников, которые занимались этим как работой, а не в выходные, – какое качество тогда было бы у этого!

Искусство может изменить мир? Ты в это веришь?

Абсолютно нет.

Для чего тогда нужно искусство?

Майя Куршева. Фрагмент работы «Точки в движении». Латвийская Национальная библиотека. 2020

Мир искусства очень замкнут, и порой это высокомерная к чужакам среда.

Поэтому необходим музей современного искусства – и для художников, чтобы у них была понимающая аудитория, которая прошла какой-то этап образования. Высокомерия хватает – «как ты можешь это не понимать?» Но иногда и не надо понимать. Я не понимаю, как функционируют не связанные с моей повседневной жизнью процессы, и кто-то другой может не понять, как это получается, что ты вот идёшь куда-то и весь день там что-то рисуешь. Я вроде бы пытаюсь быть открытой и рассказывать, как происходит процесс и почему всё выглядит так, как оно выглядит. Но, знаешь, надоедает одно и то же рассказывать. Всегда будет кто-то, с кем надо начинать разговор с нуля. Это очень механистично и скучно. Нужен посредник.

Майя Куршева. Фрагмент работы «Точки в движении». Латвийская Национальная библиотека. 2020

Ты сказала мне, что об искусстве лучше всего могут написать сами художники.

Может быть, и не совсем лучше, потому что есть и не-художники, которые хорошо пишут. Но весь процесс – сколько времени нужно, чтобы сделать это, по-настоящему понимают только художники. Понимают ход работы, как это получается, что происходит при этом в твоей голове… Но ведь большинство людей не понимают и того, что значит написать текст, потому что слова и предложения не являются их рабочим материалом. Теперь я пытаюсь читать, что об искусстве пишут художники. Это гораздо более понятные и приземлённые описания, чем в истории искусства и в музеях, где люди именуются гениальными и их работы возложены на пьедестал в стеклянном ящике.

Хрестоматизированы.

Да, создают какой-то цельный единый образ, историю. Сами художники никогда о себе в таких категориях не говорят. Ну, может быть, разве что какой-то эгоист, одержимый нарциссизмом. Но в целом искусство намного проще. И одновременно сложнее. Читаю написанные Солом Левиттом параграфы о концептуальном искусстве, это такой вполне хрестоматийный текст, где он пишет и о том, что нет рецепта, нет лучшего способа делать искусство. «Я описываю только свою практику», – говорит он.