Превращения Хаима Сокола
Художник Хаим Сокол о метаморфозах, исторической памяти и антропоцене
Этой осенью в Санкт-Петербурге открылась масштабная персональная выставка художника Хаима Сокола «Превращение как форма сопротивления». Выставочный проект посвящён поэтическому осмыслению формы превращения как способа сопротивления страшной реальности, избавления или даже спасения. Хаима интересуют различные пограничные состояния между человеческим и животным, женским и мужским, одушевлённым и неодушевлённым, домашним и жутким, прошлым и настоящим, сказочным и романтичным.
Проект носит двухчастный характер и проходит одновременно на двух площадках: в белом кубе галереи современного искусства Anna Nova и внутри старинных интерьеров руинированного особняка XIX века Лопухиных-Нарышкина. Мы поговорили с Хаимом Соколом как о самом проекте, так и о его художественном методе и сегодняшнем мироощущении. Дальше – «коммюнике» разговора.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
Превращение как форма сопротивления – это…
Это попытка выйти из того состояния тревоги, депрессии и даже отчаяния, в котором я нахожусь. Мне кажется, что это такое общее для большинства людей состояние утраты контроля над собственной жизнью. В этом смысле, когда мы ничего не можем выбрать, мы стали приближены к животному миру, который в тотально очеловеченном мире не имеет никакого голоса.
Животные и природа исключены из человеческого мира, они не могут говорить во всех смыслах этого слова. То есть, с одной стороны, есть человек, который также утратил способность говорить и проявлять свою волю, а с другой – этот вытесненный мир. Мы сблизились. И, может быть, это сближение могло бы быть взаимно полезным. Может быть, мы могли бы научиться у животных каким-то способам выживания, спасения и сопротивления.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О людях и животных
Я считаю, что природный мир, как и человеческий, очень жестокий: там есть свои чёткие иерархии. Например, лес, в который мы любим гулять, собирать грибы, ягоды, – это жестокое место борьбы и выживания. И в результате этой борьбы одни виды выживают и становятся доминантными, а другие – совсем исчезают.
При этом мне кажется, что у растений и животных есть какие-то качества, которых нет у человека. И люди иногда хотели бы их иметь, но не могут: ни силу, ни обострённое чувство обоняния, ни повышенную выживаемость. Иногда человек, наоборот, не хотел бы быть иметь ничего общего с этим природным миром. Например, с теми животными, которых стигматизируют, считают отвратительными и пугающими.
Но в любом случае природа – это не идеальный мир, где есть хорошие и добрые зверьки, растения, насекомые и есть злобный человек. Как раз этот момент мы должны пересмотреть. Мы могли бы перестроиться, как бы нарушить некоторую иерархию, возможно, нарушить этот принцип борьбы и выживания. Выживания одной группы за счёт другой.
Может, это должно быть выживание совместное. Но в любом случае человек должен сделать шаг вперёд, назад, вверх, вниз, неважно, но как бы соединиться с природой и взять от неё что-то полезное и необходимое. Не в материальном смысле для собственного потребления, как это обычно происходит, а именно что-то существенное и структурное.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О Грете Тунберг
Я не знаю, но вот Грета, которая вышла в ООН, для меня важна тем, что впервые на политической трибуне репрезентировала мир природы: она говорила от полей, гор, рек, животных. То есть от всего того, что не имеет репрезентации в человеческом мире. И важно, что она не эколог, потому что экология – это тоже что-то очень человеческое. Она просто оформила в слова то, что не может выразить природа. То есть мы понимаем, там что-то гибнет, исчезает, загрязняется и так далее, но как бы извне. А она это поняла изнутри и сказала от имени этих загрязнённых гор, сгоревших лесов, отравленных земель. Она сказала с трибуны нам, людям: «Хватит».
Хаим Сокол. Птица и мальчик. 2019
Об антропоцене
Недавно я узнал одну историю про то, как в 1950-е в Китае стали бороться с воробьями, объявив их вредителями, которые уменьшали объём урожая. Их начали массово истреблять. За их смерть платили деньги. Их убивали тем, что не давали садиться на ветки и землю. Их заставляли всё время летать. В тот момент, когда они садились, люди выходили, шумели, и воробьи просто падали от разрыва сердца от постоянного нахождения в полёте. Я боюсь соврать, но тогда погибло несколько миллионов воробьёв, какие-то вообще невероятные цифры. И на следующий год действительно урожай был чуть повыше, а потом произошло то, что и должно было произойти. Нашествие насекомых. Всех-всех гадов, вредителей, саранчи – они тогда всё сожрали, и от голода умерло 35 миллионов человек. Так что я не знаю, что будет, если всех людей убрать. Безусловно, мы уже отформатировали мир так, что непонятно, что будет без нас. Хотя не знаю.
Хаим Сокол. Бешеная собака. 2019
Об истоках проекта «Превращение как форма сопротивления»
Проект вызревал как бы кусками, частично. Он нарастал как снежный ком, как лавина. Сначала, несколько лет назад, почти случайно появилась мелкая графика. У меня была крошечная мастерская, я называл её микроволновкой, потому что она была ровно такой формы, как микроволновая печь, с большим окном посередине – всё время казалось, что вот это окно распахнётся, и кто-то меня вытащит из этой микроволновки. Или, наоборот, поставит в неё тарелку. Там у меня стоял только стул и стол, больше ни для чего не было места. Стояли какая-то баночка гуаши, кисточки и папки офисной бумаги. И я стал рисовать: стали вылезать какие-то человечки, фигуры, силуэты. Я продолжал рисовать, и их становилось больше. Они стали множиться, стали появляться другие персонажи – какие-то собачки, которые постепенно стали превращаться в других зверей – птиц и крыс. Размер работ стал увеличиваться, и я стал об этом больше думать. Вначале было много крыс, но это было совсем такое чёрное и мрачное состояние. Крысы лезли и лезли. Их было много, они превращались в людей, но как-то постепенно, помимо моей воли стали появляться птицы, и мне показалось, что с помощью них я ищу какой-то выход.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
Хаим Сокол. Цветок. 2021
О птицах
Я не хочу создавать пространство полного мрака и страдания. Моя установка – как раз найти в этом мраке некий просвет, какой-то способ сопротивления, но не только в узком политическом смысле этого слова, а в целом, сопротивление неким ситуациям. То есть тому, что, кажется, уже не может измениться, что, кажется, происходит помимо нашей воли. Вот это я имею в виду под сопротивлением. Именно поэтому я выбрал образ птицы. Даже когда я превращаю мёртвого человека в птицу, то он не совсем умирает. Это форма избавления и освобождения.
В проекте птицы разные, потому что, во-первых, я их рисую в разное время, в разных состояниях. Когда мне легче и когда, как говорится, меня отпускает, то птицы более оптимистичные, более сказочные. А иногда накатывает такая тяжёлая хандра, что с птицами происходит мутация.
Смешивается не только животное и человеческое, но и гендерное. Появляются такие странные гибриды и мутанты – это всё такая, как я называю, совокупность аффектов. Размышления о каких-то травмирующих моментах из прошлого, которые я наблюдаю в другом временном измерении. Это могут быть птицелюди, и тогда я через них рассказываю какие-то истории из окружающего меня мира. Иногда это болезненные мутанты, то есть либо человек проявляется из птицы, либо птица вылезает из человека.
Вообще, сам процесс метаморфозы довольно мучительный и не очень приятный. Мы привыкли видеть либо начало превращения, либо его результат. Даже чисто психологически нам сложно представить какое-то пограничное состояние. Это такой болезненный и ранящий взгляд гибрида.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О превращениях
Я думаю не только о биологических превращениях, а в целом о превращении всего во всё. Мы живём в мире определённых установок и конвенций. Например, почему комната должна быть квадратная? Почему пространство города должно выглядеть именно таким, а не другим? Есть какие-то вещи, которые мы принимаем за данность, например, мебель или геометрические фигуры. Во время пандемии я начал рисовать много мебели: стулья, шкафы, тумбочки. С этими предметами на моих рисунках происходит тоже своего рода живописное преобразование. Они могут быть розового, или синего, или какого-то невероятного голубого, бирюзового цвета.
Я начал размышлять и попытался вынести живописное преобразование за пределы картины. Задался вопросом: а может ли тумбочка стать вместилищем плода или можно ли табуретку подсадить как живой орган? Каким образом неодушевлённые предметы можно сделать одушевлёнными? И всё это соединилось: люди в птиц, птицы в людей, табуретки в живых существ. Мне стало интересно размышлять о чудесных превращениях, я подумал, а что если покрасить синее мужское пальто или носок в розовый, меняют ли они свои свойства. Я это делал, и происходило поэтическое преображение.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О розовом цвете
Розового на выставке довольно много. И он разный. Есть более жизнерадостный, стереотипно связанный с представлением о гендере. Розовый для девочек. Есть более психоделический, есть телесный розовый. Розовый – это цвет внутренних органов, цвет слизистой, языка, это цвет попки или пятки младенца. Это цвет, который очень чётко и жёстко привязывает детей с самого детства к определённым конвенциям. Это и политический цвет. Цвет гендерного движения. Queer-цвет. Розовый треугольник стал символом сопротивления. В общем, розовых много. И ответ на вопрос «Почему розовый?» зависит от того, какой розовый вы имеете в виду.
Когда я крашу тумбочку в розовый, она становится живой, она обретает цвет плоти. Когда я добавляю синий, появляется синяк, то есть страдающая плоть. Иногда я просто крашу в розовый цвет вещь из мужского гардероба: пальто или носок. Или вот розовый флаг. Я размышлял о том, почему нет флага с розовым цветом. Ни у какой партии, ни у какой страны. А розовый – это важный цвет, потому что это тоже превращение, это смесь красного и белого, это цвет смеси человеческих выделений, это смесь крови и снега.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О театральности
Проект был структурирован как двухактный. В нем правда присутствует эффект театральности. Пространство и в галерее, и в особняке встречает гостей занавесом и предлагает пройти сквозь него. Поэтому любой входящий на выставку также оказывается в неопределённом пограничном состоянии: то ли на сцене, за занавесом которой находится зрительный зал, то ли наоборот – попадает за кулисы. Зритель становится активным участником и вступает в коммуникацию с экспозицией. Он не пассивный восприниматель, а участник этого действия.
Но так как два пространства отличаются по размеру, то и занавесы тоже различны. В галерее он более камерный, так как это первый акт. Он вводит в очень конкретный и точечный контекст, а в особняке всё принимает огромные масштабы, как и сам занавес. Разворачивается горизонт смыслов. От каких-то частных, конкретных отпечатков моей собственной судьбы к общим универсальным идеям.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
Об особняке
Экспозиция в особняке Лопухиных-Нарышкина выстроена по принципу сайт-специфик, то есть конкретно под это место. Мне было необходимо войти с ним в диалог. Когда я попадаю даже в такие живописно руинированные пространства, я всегда помню, что это всё-таки бывший особняк или дворец, которым владели очень богатые и влиятельные люди.
Мне всегда было интересно, когда я соприкасался со следами такого блистательного прошлого, что мы помним имена их владельцев, но не помним имён слуг, которые в своё время, когда особняк был действующим, служили там: мыли пол, натирали перила, поддерживали его роскошное состояние. То есть меня интересует изнанка. Восхищаясь руиной, я опосредованно восхищаюсь дворцом и, скорее, хочу актуализировать ту линию его истории, которая имеет право на существование, но была забыта, вытеснена в тень.
Можно сказать, что область моего художественного интереса – это как раз то, что в тени. Это общая история угнетённых. Именно эти люди физически воспроизводят практически всю материальность, которой мы впоследствии восхищаемся и преобразуем в пространство культурного досуга.
Фрагмент экспозиции «Превращение как форма сопротивления». Предоставлено галереей Anna Nova
О графике (с греческого «графо» – писать, записывать)
На выставке очень много графики, кто-то называет это живописью – когда я беру тряпку и мажу по ней кистью. Важно понимать, что моя графика рождалась как своего рода письмо. Есть люди, которые в определённом состоянии начинают писать стихи или записывать какие-то тексты, иногда публиковать их в Фейсбуке. У меня же была жидкая гуашь, похожая на тушь. Сначала я просто наносил какие-то пятна. Это было своего рода проявление психосоматики.
Я видел вокруг то, что я вижу обычно. У меня такой меланхолический взгляд, поэтому я вижу руинированные пространства, побитые водосточные трубы, время от времени встречаю мёртвых птичек на асфальте или зверюшек. И всё это у меня переплетается с изнанкой. Недавно пересматривал «Матрицу»: там Нео видит цифры, а я вижу за дворцами не цифры, а вот это всё, о чем я говорил выше. Особенно живя в Москве. Здесь это находится на поверхности, когда за блестящей дорогой обложкой и фасадом скрывается непривлекательная изнанка. Всё это постепенно стало через руку выходить. Я до этого много перерисовывал со старых фотографий, копировал с помощью кальки старые чужие письма. И вот для меня переписывание этого почерка, чужого, оно трансформировалось в это рисование. То есть те люди, которых я перерисовывал, стали в каких-то других видах появляться, и постепенно из них складывались новые истории.
Хаим Сокол 
О текущем состоянии
Я проектом очень доволен. Надо понимать, что есть процесс создания каждой отдельной работы, а есть деятельность по соединению этого всего вместе. То, что соединилось на выставке в Санкт-Петербурге, созданные специально для выставки новые работы и ранние работы – это какое-то новое отдельное высказывание. Это была работа, которая оказалась удовольствием. В общем, мне кажется, всё сложилось.
Я не могу сказать, что я излечился от каких-то своих демонов и чувствую себя лучше, но это скачкообразно. Сейчас я на подъёме, потому что мне кажется, что всё как-то сложилось, и без ложной скромности – сложилось хорошо. А, возможно, завтра ко мне опять вернутся мои страхи, паранойя, тревога, и, наверное, опять появятся какие-то розовые тумбочки или птицы-люди.
Выставка «Превращение как форма сопротивления» продлится в галерее современного искусства Anna Nova до 13 декабря.
