Живопись – это кластер времени

23.05.2023

Интервью с немецкой художницей Катариной Гроссе

Впервые я обратила внимание на Катарину Гроссе около 20 лет назад как на «ту немецкую художницу, которая достаточно сильна, чтобы конкурировать с художниками-мужчинами в воплощении грандиозных по масштабу работ». Для меня этого было достаточно, чтобы воспринимать её как художницу-феминистку. Теперь, конечно, я понимаю, что её целью никогда не было соревноваться с мужчинами в физическом масштабе; её «стратегия» была гораздо сложнее: бросить вызов живописи – столь центральному медиуму в каноне искусства, в котором доминируют мужчины, – как таковой.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Выставка под неброским названием «Studio Paintings: 1988–2022» («Студийные картины: 1988–2022»), которую можно посмотреть в Бернском художественном музее (Kunstmuseum Bern) до 25 июня, представляет собой впечатляющий обзор менее известных работ этой известной художницы-абстракционистки. Студийные работы оказываются не просто лабораторией идей для её масштабных in-situ-картин, а важным и значимым кусочком в головоломке её взглядов на живопись и саму реальность. Курируемая Кэтлин Бюлер, главной кураторкой Бернского музея, выставка демонстрирует 42 работы, которые показывают, как Гроссе пересматривает и изобретает текстуры, формы, поверхности и цветовые сочетания в своих постоянных экспериментах с красками, цветами и своей визитной карточкой – трафаретами и спреями.

Эта выставка является частью серии проектов, задуманной Бернским художественным музеем и направленной на то, чтобы предоставить пространство для высказывания важным для современного искусства женщинам-художницам. Собирающийся проводить масштабное расширение музей практически дал художницам карт-бланш. В 2025 году по стопам Гроссе пойдёт и латвийская художница Дайга Грантиня.

Каким же образом Гроссе бросает вызов (абстрактной) живописи? Здесь мне кажутся ключевыми следующие моменты. Прежде всего, несмотря на свою мощь и энергию, картины Гроссе, выполненные с помощью спреев и трафаретов, лишены жестикуляции и экспрессии, присущих её коллегам-мужчинам. Её картины децентрированы и избегают субъективности, вместо этого подчёркивая ритм и движение (и их прерывание). Холсты и деревянные панели Гроссе почти не кажутся автономными работами. Они скорее напоминают взгляд на некую масштабную ткань, выходящую за пределы одного холста. Художница подчёркивает невозможность автономии произведения искусства (а значит, и невозможность существования «Мастера») и нашу неотъемлемую встроенность в социальную реальность.

Во-вторых, Гроссе разрушает картезианский взгляд на разум как на нечто полностью отдельное от тела в целом. Она выступает против глубоко укоренившегося убеждения, что ощущения и восприятие реальности могут быть источником неправды и иллюзий. Её работы, напротив, требуют физического присутствия и движения, чтобы произведение искусства стало по-настоящему живым.

В-третьих, её способ дестабилизации живописной иерархии – включение реди-мейдов, доминирование негативного (белого) пространства и обнажение стен за разрезанным холстом – не позволяет легко получить удовольствие. На мгновение мы можем погрузиться в яркий цвет, но так же быстро нас выталкивает прочь с живописной поверхности какая-нибудь ветка, доска забора или неокрашенная пустота, противостоящая ритмично повторяющимся линиям. Другими словами, художница не позволяет зрителю забыть, что это всего лишь нарисованная иллюзия. Она продолжает толкать нас обратно в реальность. Реальность, от которой мы никогда не можем полностью отделиться и в которой мы остаёмся. Это самый радикальный феминизм – на грани буддизма.

Несмотря на то, что её работы зачастую граничат со сферами инсталляции и даже перформанса, в своей выставке в Берне Гроссе обращается именно к медиуму живописи. Её смелость, серьёзность и энергия, которой насыщены выставленные работы, подтверждают, что она достойна титула, который ей нередко присваивают: важнейшая из ныне живущих женщин-живописцев.

Наша беседа состоялась после открытия её выставки в Берне. Мы затронули идеи и темы феминизма, немецкого романтизма, гезамткунстверка, дихотомии реальности/иллюзии и не только.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Оказывается, проведение этой выставки в маленькой консервативной столице Швейцарии, Берне, не случайно. Именно в бернском Кунстхалле – легендарном пространстве, где в 1969 году под руководством Харальда Зеемана зародилось современное искусство, – в 1998 году вы впервые позволили себе преступить границы холста и выйти в сферу социального. Для вас это что-то вроде возвращения домой?

Да, это так. Я сделала свою первую работу, которая была напылена с помощью спреев прямо на существующую архитектуру здесь, в Кунстхалле Берна, по приглашению куратора Романа Курцмайера в 1998 году. Создавая эту работу, я узнала очень много нового – как живопись ведёт себя в пространстве и формирует новую пространственную повестку.

Exhibition view. Katharina Grosse. Studio Paintings, 1988–2022 / Photo: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Насколько ваша работа требует от вас силы и решимости? Было ли у вас тогда ощущение, что вы входите в сферу, где доминируют мужчины? Придавало ли это сил и осознавалось ли как феминизм?

Физическое движение, безусловно, очень сильно влияет на мою работу, и в то же время оно столь сильно связано с ментальной энергией. Вначале я не до конца осознавала, насколько подавляющей была патриархальная система и как мощно она держала нас в узде. Я игнорировала это, чтобы развиваться в своём направлении.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Почему для восприятия ваших картин недостаточно метафизического мышления? Почему вы хотите задействовать тело со всеми его «иллюзиями»?

Я понимаю иллюзию как поле возможностей. Нет разницы между реальностью и воображением. Живопись даёт мне возможность ухватить маленький кусочек мимолётных мыслей, которые проносятся в моей голове. Поэтому живопись – это открытая система. Для меня она развивается в миксе движения и пространственных отношений, а затем материализуется, приходя извне и приземляясь на определённое место – будь то на какой-то поверхности на открытом воздухе, или на натянутом холсте, или на материалах, которые я нашла и выбрала в конкретной ситуации.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Катарина Гроссе. Без названия. 2020. Акрил на холсте и дереве, 299 x 605 см / Фото: Jens Ziehe / Courtesy: Galerie nächst. St. Stephan Rosemarie Schwarzwälder, Wien, Österreich / © 2023, ProLitteris, Zurich

Отсутствие строгого разделения в вашей работе между архитектурой, дизайном, скульптурой, живописью, перформансом, театром и даже инженерией наталкивает на мысль о гезамткунстверке. В этом смысле стоит вспомнить вашу относительно недавнюю выставку в Hamburger Bahnhof. Оказала ли эта вагнеровская идея влияние на ваше тотальное восприятие реальности? Считаете ли вы её актуальной для своей практики?

Я не рассматриваю свою живопись как гезамткунстверк.Я думаю, что она следует традиции наскальной или фресковой живописи, встраивая изображения в неожиданыне отношения с архитектурой или ситуацией.

Меня также вдохновляет футбол: как игроки предугадывают движения друг друга, как они делят поле и вместе разрабатывают стратегию во время игры, сочетая при этом отрепетированную практику и моментальные изобретения на поле.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

Вы также продолжаете великую традицию немецкого романтизма, выводя наследие Герхарда Рихтера на новый уровень. Как и на его механических абстрактных полотнах, ваш мазок кисти – выразительный, но обезличенный, даже механический – деромантизирует живопись. В каких моментах вы вели (и продолжаете вести) с ним диалог?

Я хочу, чтобы моя работа как можно активнее присутствовала на ткани нашей социальности и предлагала понятия альтернативного мышления.

Эстетическое суждение Канта (суждение вкуса, которое является субъективным, но универсальным) считается основополагающим принципом современной демократии. Феноменологический опыт ваших работ также приглашает к динамичным и равным точкам обзора и связям с социально-политическим воображением. Как формулируется это политическое измерение ваших работ? Это то, что критики приписывают вашим творениям постфактум, или же это вполне осознанное намерение с самого начала?

Не собираемся ли мы повернуться спиной к кредо модернизма? Я не слежу за тем, что критики приписывают моим работам. Множественные точки обзора критически влияют на процесс создания в моих работах, связанных с определённым местом. Они заставляют меня входить в области, которые являются почти транслингвальными, то есть я сталкиваюсь с аспектами, которые не понимаю, пытаясь осознать их на своём родном языке.

Фрагмент экспозиции Катарины Гроссе Studio Paintings: 1988–2022/ Фото: © Rolf Siegenthaler / Kunstmuseum Bern

На выставке в Берне цвет подчёркивается как основополагающий принцип вашей практики: «его физическое присутствие, сенсорный и политический потенциал, способность воплощать движение». Почему ваш цвет столь ярок и даже театрален? Нужен ли нам театр и иллюзия, чтобы увидеть реальность?

Живопись обладает способностью подбираться к вам очень близко. Подобно звуку или голосу, цвет может завладеть вами. Своей живописью я стремлюсь уплотнить эмоции и вызвать сильную динамику переживания. Я хочу, чтобы мы были настолько взволнованы, позитивно или негативно, чтобы у нас появилось желание что-то изменить.

Ваша последняя работа, показанная в Гонконге, кажется, утратила панковскую остроту, присущую изображениям, созданным с помощью спреев и трафаретов, став почти чем-то вроде постчеловеческого высказывания искусственного интеллекта. Верно ли такое прочтение ещё большей отстранённости?

Вы можете прочитать это так. Я ничего не стремлюсь выразить, включая ИИ. Меня интересует актуализация каждого настоящего момента в процессе рисования, снова и снова.

Даже если в своём произведении вы охватываете всё лётное поле или парк, вы всё равно считаете его картиной. В ваших работах внутренние качества живописи сливаются с внешним миром. Почему для вас важно называть себя художницей-живописцем? Вы могли бы полностью уйти в инсталляционное искусство…

Навешивание ярлыков на мои работы не помогает мне в этом процессе. Я вижу себя в основном художницей, потому что мне нравится нелинейная структура времени, которую способна предоставить живопись. Как никакое другое средство, она является кластером времени – у неё нет начала и конца; прошлое и настоящее обратимы.

Какова роль искусства во времена, когда реальность сильнее эстетики – как в случае с войной в Украине?

Я вижу роль художника в том, чтобы предоставлять альтернативы для нашего мышления и принятия решений. Я также считаю, что мы создаём вещи, которые позволяют получить духовный опыт. Искусство требовательно. Живопись – это навязывание.

В настоящее время вы и ваша команда работаете над созданием нового учреждения – фонда Wunderblock. Расположенный на ферме советского периода недалеко от Берлина, он будет демонстрировать ваши работы и предлагать различные мероприятия, связанные с искусством. Каким вы видите это место и когда мы сможем его посетить?

Фонд Wunderblock – это некоммерческая организация. Целью фонда является поддержка живописи в её наиболее авантюрных формах. Он стремится создать пространство для размышлений, практики и экспериментов, в рамках которого вопрос о том, чего может достичь живопись в рамках социального, может решаться рискованными способами. Мы развиваем и перерабатываем старые здания – медленно, шаг за шагом – и надеемся пригласить вас к нам в ближайшие годы.

Особая благодарность за помощь в подготовке материала Кэтлин Бюлер, Наталии Мартинович, Кристин Рибер и Чарльзу Бромли.