Показать, насколько мы, по сути, похожи
Разговор с кураторкой Тиной Петерсоне о выставке «Поле зрения» и об искусстве как «инструменте перевода»
Открывшаяся 8 сентября в арт-центре Zuzeum выставка «Поле зрения» быстро заслужила интерес зрителей, особенно молодого поколения. Секрет её успеха – не только в международного уровня работах латвийских и зарубежных художников, выставленных на ней. Удачно выстрелила продуманная кураторская концепция, воплощённая и в самой выборке работ из коллекции Зузансов, и в продуманном, логичном размещении её в пространстве. В космосе экспозиции удобно и интересно находиться. Это результат отличной командной работы, но у этой команды, безусловно, был свой визионер и лидер – 29-летняя кураторка Тина Петерсоне.
Фрагмент экспозиции «Поле зрения»
Её профессиональное CV выглядит впечатляюще. Она получила степень магистра по специальности «куратор» в Голдсмит-колледже Лондонского университета. В последнее время учится на курсе кураторства паблик-арта в Гётеборгском университете и работает приглашённой кураторкой в арт-центре Zuzeum и в ETC. Magazine (Любляна). В 2020 году получила первый приз «Молодой куратор!» на Рижской биеннале фотографии. А в 2021 году стала соучредителем пространства современного искусства TUR (Рига) и разработала для него программу выставок, две из которых были номинированы на Приз Пурвитиса.
Мы решили связаться с Тиной, чтобы расспросить поподробнее о работе над выставкой, в центре внимания которой – «слепые зоны», проблемы, которые по разным причинам остаются не замечены обществом. Но именно они попадают в поле зрения художников – совсем не обязательно современников и соотечественников. Зато вместе их работы образуют сложносочинённый и в то же время убедительно складывающийся вместе пазл выставки.
Отправной точкой выставки «Поле зрения» стала художественная коллекция Зузансов. Как бы вы описали эту коллекцию? Что вам кажется наиболее интересным в ней и чего, возможно, не хватает?
При создании выставки я просмотрела коллекцию из более чем тридцати двух тысяч артефактов – от работ художников с мировым именем и местных шедевров до монет, писем и плакатов. Непросто создать концептуальную основу для такого широкого спектра работ, но по мере изучения коллекции отдельные художники, творчество которых особенно интересовало Яниса Зузанса, постепенно складывались в общую картину. Я с большим интересом изучала ретроспективы Висвалдиса Зиединьша, Зенты Логины, Юриса Димитерса, Аусеклиса Баушкиниекса и других латвийских художников, число которых исчисляется сотнями, а возможно, и тысячами. Я использовала возможность лично «познакомиться» с некоторыми из их работ, чтобы проследить развитие их художественного языка, найти отсылки к течению актуальной мысли того времени, познакомиться с многогранностью их таланта, проявляющегося в экспериментах с материалом и формой. Меня также заинтересовали наблюдения различных латвийских фотографов за нашим обществом, например, повседневные сценки Латвии в тени экономического кризиса 2009 года, сделанные Янисом Дейнатсом. Или, скажем, документация хеппенингов Андриса Гринбергса 1970-х годов, сделанная Марой Брашмане, Андрейсом Грантсом, Атисом Иевиньшем и другими фотографами, которая, скорее всего, осела бы в личных фотоальбомах, если бы не оказалась в коллекции Зузансов. Правда, по сравнению с обширным собранием живописи аудиовизуальные средства или, например, цифровое искусство представлены в коллекции не столь значительно. С точки зрения куратора я думаю, что было бы полезно обратить внимание на эти области – как для того, чтобы узнать о более широком спектре современных художников, так и для того, чтобы разнообразить впечатления посетителей.
Основу коллекции составляет латвийское искусство, но есть и значительный международный компонент. Как работы художников из других стран «комментируют» на выставке работы местных авторов, какие диалоги тут намечаются?
Для меня не было существенным разграничение на местное/иностранное, я оценивала работу прежде всего через призму её месседжа. Однако мне важно было подчеркнуть связь между местными проблемами и глобальными процессами, побудить увидеть здесь закономерности. Например, диалоги между латвийскими, украинскими и российскими художниками показывают, как события внутри страны связаны с событиями в соседних странах и в более отдалённых регионах мира. Или, например, в разделе, посвящённом отношениям человека с самим собой, большинство художников – из других стран, потому что хотелось акцентировать различные контексты, в которых формируются взгляды художников.
В своем кураторском тексте вы пишете: «Произведения искусства – это свидетельства эпохи, находившейся под влиянием различных политических порядков, культурных течений и социальных норм. Каждое произведение предлагает зрителям поразмышлять о том, как личные качества влияют на способность формировать связи с другими людьми (от романтических отношений до политических союзов) и воспринимать себя в контексте социума и биоразнообразия в целом». Думаете ли вы, что аудитория воспринимает выставку как цельное высказывание, а не как цепочку более или менее удачных и впечатляющих работ?
Поскольку всё то время, пока выставка будет открыта для публики, я буду находиться за пределами Латвии, то смогу получить обратную связь от зрителей только опосредованно. Поэтому я могу ответить на этот вопрос более конкретно, пояснив саму идею. Рассматривая работы как свидетельства эпохи, я хотел обратить внимание на презентизм, или тенденцию оценивать события прошлого в соответствии с современными представлениями. В своих заметках к выставке я наткнулась на такую фразу (не помню, кто её произнес): «На место хронологически упорядоченной истории приходит историческая память о местах и лицах, разбросанных во времени, а на место классов и политических элит – свидетели этих событий, оказавшиеся в центре исторического внимания». Я имею в виду, что произведения искусства на выставке функционируют скорее как визуальные метафоры, вызывающие ассоциации с прошлыми событиями, людьми, местами и т.д. Преобразование послания в выставку было долгим и тонким процессом, в ходе которого я бесчисленное количество раз моделировала различные комбинации работ, чтобы прийти к тому, что, как мне кажется, если пользоваться математической аналогией, доказывает, что 1 + 1 = 3. То есть работы, расположенные рядом, дополняют друг друга и побуждают нас увидеть смыслы, возникающие в этом взаимодействии.
Какими вы сама видите те «слепые зоны», которые в своём тексте вы обозначаете как «проблемы, которые по разным причинам мы не осознаём, не понимаем или игнорируем»?
Я ежедневно анализирую поведение людей, пытаясь понять мотивацию их поступков. Думаю, что в процессе создания выставки я использовала немало своих наблюдений. Эта тема вызвала размышления о видимом и невидимом в обществе, о том, как осуществляется включение или исключение тех или иных вопросов. Я много думала о всех тех «брёвнах» и незаживающих шрамах, которые наблюдала в себе и в других, и о той точке зрения, что нечто однажды увиденное уже не сможет быть «развидено» (once you see it, you can’t unsee it). Я думаю, что многие «слепые пятна» можно обнаружить, распутав, где коренится двойственность мышления, например, когнитивный диссонанс, ложная мораль, двойные стандарты, всевозможные «палки с двумя концами» и т.д.
Спектр «слепых пятен», на которые я хотела бы обратить внимание, довольно широк… Перечислю некоторые из них. Насилие, которому мы подвергаем себя, не проводя красных линий, нормализуя то, что неприемлемо, игнорируя то, что неправильно. Авторитарные методы власти, используемые предыдущими поколениями, которые занимали руководящие посты, с целью защиты позиций своей преходящей власти. Дисфункциональные отношения, часто основанные на непрозрачном общении, которое идет рука об руку с саморазрушительными привычками (хотя эти привычки часто также объединяют людей, дают им ощущение принадлежности, включённости). Точно так же, на мой взгляд, часто ускользает от внимания важнейшая роль физического тела в том, как мы воспринимаем мир. Я имею в виду, насколько изменились бы наши жизни и убеждения, если бы они происходили в другом теле, определялись бы другим цветом кожи, генетической наследственностью, полом, этнической принадлежностью… Я склонна подвергать сомнению, казалось бы, очевидное.
В экспозиции есть несколько очень прямых отсылок. Например, на картине Отто Зитманиса «Как любят латыши» изображён мужчина, склонившийся над краем ванны и топящий женщину. Это привлекает внимание посетителей к одной из самых тревожных проблем латвийского общества – высокому уровню насилия. Этот акт насилия, которому автор дал циничное название, как нельзя лучше воплощает распространённое в нашем обществе мнение о том, что «конфликты должны оставаться в семье». По статистике, с этим сталкивается каждая четвёртая женщина в нашей стране, однако политики, находившиеся у власти, многие годы отказывались ратифицировать Стамбульскую конвенцию, постоянно отодвигая её с повестки дня Сейма. И тему продолжает размещённое рядом произведение Бориса Берзиньша «Несовместимый брак», где мужчина запихивает в рот девушке бутылку с крепким алкоголем. Хотелось обратить внимание и на разрушительную природу алкоголизма – в Латвии один из самых высоких уровней потребления алкоголя в мире.
Выставка «Поле зрения» – это очень удачная работа с выставочным пространством и его оформлением, которое помогает ему «расшириться», «умножиться», в том числе и за счёт использования объектов-зеркал. Есть ли тут какая-то своя драматургия? Важно ли вам удивить зрителя, расширить его восприятие за счёт дизайна пространства, сценографии?
С самого начала работы над выставкой мне было ясно, что дизайн экспозиции будет играть основополагающую роль в представлении темы. Он разрабатывался в тесном сотрудничестве с архитекторами Кристианой Эртой и Артурсом Толсом (Studio SIJA), и их участие было для меня очень важным не только в разработке дизайна, но и в развитии концепции. Пространственное мышление архитекторов, их внимание к деталям и технический склад ума стали ценным вкладом в многочисленные плодотворные дискуссии, результаты которых можно увидеть в выставочном зале.
Для меня было важно, чтобы архитектура выставки воплощала явления, связанные со зрением, такие как периферия, фокус, точка зрения, дальнозоркость/близорукость, перспектива, поле зрения, слепая зона и т.д., чтобы наглядно представить, как мозг обрабатывает информацию. Работы были расположены по тематическим зонам, но при этом представлялось важным подчеркнуть причинно-следственную цепочку, когда одна ассоциация продолжается в другой. Поэтому архитектура сыграла важную роль в подчёркивании этой идеи, например, с помощью зеркал, отражение которых позволяет увидеть другие произведения искусства, или полупрозрачных штор, ограничивающих видимость, а также текстов, которые проходят через всю выставку и служат концептуальным связующим звеном. Подводя итог, можно сказать, что элемент неожиданности, возможно, и не был лейтмотивом, но некая непредсказуемость была важна.
На выставке есть несколько работ художников из России, в том числе и тех, кто переехал в Латвию после февраля 2022 года. Как вы думаете – как в нынешней ситуации продолжающейся войны и агрессии могут прозвучать эти художественные голоса?
Художники, представленные на выставке, являются нонконформистами, их работы критикуют российскую политическую систему. Внимательно изучив предыдущую практику художников, а также посыл их работ, я убедилась, что их точка зрения может расширить взгляд на темы выставки. Мне кажется, было бы лицемерием заявлять, что выставка стремится пролить свет на наши «слепые пятна», но при этом сознательно исключать художников из кругозора только потому, что они представляют конкретную национальность. Изоляция от общественного дискурса лишь способствует маргинализации и расколу общества. Я считаю, что эти голоса заслуживают того, чтобы их услышали, если они будут представлены в правильном контексте.
Чему мы можем научиться у современного искусства, когда сама современность, как кажется, начинает трещать по швам под напором архаичного традиционалистского сознания?
Я бы определила современное искусство как инструмент перевода. Через произведение искусства часто можно получить более непосредственное представление о том, как думают другие люди, каковы их ценности, что они считают важным. Можно также провести параллели со всевозможными оптическими инструментами. Иногда это увеличительное стекло, иногда телескоп. И то, и другое описывает функцию искусства – высветить и конкретизировать проблему или, наоборот, представить её в более широкой перспективе. И ещё я думаю, что современное искусство напоминает нам о том, как важно не относиться ко всему слишком серьёзно. Бремя ответственности отнимает у жизни много радости. Современное искусство – это своего рода игровая площадка, где взрослые уставшие от жизни и её условностей люди могут нарушить правила, позволять себе экспериментировать и проводить время, не подчинённое показателям продуктивности.
Тина Петерсоне. Фото из личного архива
Существует ли сейчас какое-то «новое поколение» кураторов, принадлежность к которому вы ощущаете? Меняется ли смысл и задача этой профессии?
Честно говоря, я, наверное, не думаю в таких терминах. Вообще, я считаю, что принадлежность к этому поколению – это очень почётное обозначение, потому что оно позволяет почувствовать, что нас видят, но оно также, возможно, немного преувеличивает нашу значимость. Мы просто делаем это, потому что это наше призвание. Я, конечно, хочу, чтобы моя работа была признана, потому что так она может достичь большего количества ушей, большего количества глаз, но мне хочется думать, что для меня такое признание не является самоцелью.
Реализуя проекты в такой небольшой стране, как Латвия, можно яснее увидеть себя в качестве креатора художественной сцены. Особенно это заметно, когда моя работа помогает повысить авторитет художника или найти новые возможности для сотрудничества. Работая над международными проектами, я невольно оказываюсь в роли посла Латвии. Впрочем, учитывая, что у Латвии немного своих атташе по культуре, я думаю, что каждый профессионал в области искусства за рубежом так или иначе оказывается в этой роли.
Когда я определяю траекторию своей деятельности, я прежде всего оцениваю, соответствует ли она моим ценностям как личности. В условиях растущей поляризации общества я считаю важным объединяться через художественный опыт, показывать, насколько мы похожи друг на друга, независимо от происхождения, цвета кожи, национальности и т.д.
Однако, отвечая на вопрос о роли куратора в латвийском контексте, я думаю, что мы – то поколение, которое создаёт образ кураторской профессии, обосновывает её необходимость и привносит междисциплинарную перспективу. Я рада видеть в Латвии сильных кураторов, которые появились на горизонте в последние годы. Сегодня в мире как никогда много возможностей для развития кураторской карьеры, поэтому использовать их по максимуму – пожалуй, самая важная актуальная задача нашего поколения!
