Сквозь грязь, лёд и пламень
Арт-группа «Нежные бабы» в своих перформансах переосмысливает метафоры извечной «женской доли»
Евгения Романова
08/03/2012
Калининградская арт-группа «Нежные бабы» существует четыре года. В активе двух её очаровательных участниц – несколько вполне зрелых видеоперформансов и периодическое участие в серьёзных выставках современного искусства в России, Южной Корее и других странах. Мы повстречались с ними, чтобы узнать о той важной роли, какую играют свадебные платья в их перформансах, и о загадочных традициях молодых девушек в рыбацких посёлках на Куршской косе.
Давайте начнём с того, как вы начали заниматься современным искусством…
Саша Артамонова: Сначала я хотела, скорее, писать о современном искусстве, а не делать его. Писать о том, что происходит в современном искусстве, оценивать конечный результат, который выдаёт художник, анализировать, как он влияет на жизнь, на эмоциональное состояние человека. Ещё фотографировала что-то: какие-то интерьеры, людей в них, простые вещи, автопортреты – эти фотографии не имели никакой художественной ценности, просто были памятью, способом что-то запомнить, удержать. Потом печатала вручную. У Жени Лаптевой немного другая история: она занималась графикой, делала коллажи, снимала короткое видео.
Женя Лаптева: В детстве в художественную школу пошла, потому что хотела. У меня есть сказ на этот счёт – про себя и коней, единорогов и лам, которых я мечтала научиться рисовать. Просто на наше детство попали какие-то прекрасные фильмы- мультики и даже один музыкальный клип с единорогом...
Саша Артамонова: ...и песня Владимира Преснякова – «радугу сладко пьёт единорог», – которая заканчивалась словами: «Это любовь…»
Но это всё среда и контекст, а что-то ведь послужило толчком?
Саша Артамонова: В 2007 году мы поехали в Черняховск (бывший Инстербург) на первый Международный фестиваль «Инстерфест», который делал наш друг, куратор из Санкт-Петербурга Митя Козлов. Он собрал художников из cанкт-петербургского филиала ГЦСИ на десятидневную арт-резиденцию в замке Инстербург. Итогом резиденции стал трёхдневный фестиваль, который включал в себя несколько программ. Программу видеоарта курировала Анна Матвеева, арт-критик из Санкт-Петербурга. Нам показали большую подборку современного русского видеоарта, в ней было одно видео, которое нам понравилось больше других, – документация перформанса Елены Ковылиной «За медаль». Художница – красивая статная женщина с очень красивым лицом и длинными светлыми волосами, одевшись в женскую советскую военную форму времён Великой Отечественной войны, в подземном переходе под звуки вальса подходит к мужчинам и предлагает станцевать с ней круг вальса, снимает со своей груди медаль и прикрепляет на грудь мужчине, танцует с ним вальс, снимает медаль и кладёт её на дно гранёного стакана, подходит к маленькому столику, уставленному бутылками с водкой, наливает, выпивает, достаёт со дна медаль… – и всё сначала, и так до полного опьянения и изнеможения художницы. Очень сильное и очень красивое видео. Мы раньше знали о Елене Ковылиной, но именно эта работа, где художница испытывает своё тело, стала для нас переломной.
И тем не менее, прошёл ещё целый год, прежде чем вы стали делать свои перформансы…
Саша Артамонова: Через год мы снова приехали на фестиваль в замок Инстербург. Одна наша подруга посетовала на то, что её никто не берёт замуж. Мы подумали: а почему бы не сделать такой перформанс – «Хочу замуж»? Мы собрали в Калининграде большую команду своих подруг, нарядили всех в пышные свадебные платья, сделали причёски и макияж – и на оранжевых «жигулях», украшенных лентами, ездили по тем местам, которые чаще всего посещаются молодожёнами: могила Канта, Рыбная деревня, памятник 1200 гвардейцам. Фотографировались на всех этих свадебных доминантах, подходили к мужчинам, дарили им кольца и предлагали: возьмите меня замуж, я хорошая, буду варить вам борщи и т.д.
И что мужчины?
Саша Артамонова: Некоторые нервничали: уберите камеру, вдруг моя жена увидит. Другие говорили: я женат, серьёзно к этому отношусь и не готов вас поддержать даже на уровне шутки. А кто-то начинал рассказывать свою личную историю свадьбы или развода. Наша компания была весьма забавной – целая стая подвижных девиц в типичных, страшно неудобных свадебных платьях. И в какой-то момент всего этого безобразия мы увидели, что в свадебном платье, окружённая кучей гостей, с женихом под руку к Кафедральному собору идёт наша бывшая однокурсница, оказалось, что в этот день у неё была настоящая свадьба.… Видео этого перформанса мы показали на очередном фестивале «Интерфест» в Черняховске, потом – на «Women in the contemporary art» в Музее современной скульптуры в Петербурге. И стали думать, что делать дальше.
После первого успеха как именно и в какую сторону вам хотелось развиваться и двигаться?
Саша Артамонова: Это не первый успех, а первый показ. Хотелось от всего этого трэша отойти. Ну, попробовали, будем дальше по-другому работать. Больше никаких приставаний, никаких чтений брачных объявлений срывающимся голосом на камеру. Если честно, хотелось сделать такое видео, которое было бы и красивым, и страшным. Когда мы начинали в 2008 году, нам было по 22 года – и все подруги вдруг стали пачками выходить замуж. Они так готовились к свадьбе, что иногда казалось: им вообще уже плевать, за кого выходить, лишь бы было длинное пышное свадебное платье, дорогой макияж, банкет на 200 человек, белый лимузин, хороший фотограф – одним словом, большая дорогая свадьба. Нам казалось, что за этим ритуалом терялось главное, ради чего всё делалось, но подруги относились к ритуалу как к гаранту долгой и счастливой жизни.
Зимой 2008 года мы сняли видеодокументацию перформанса «Хлеб да соль»: на берегу Балтийского моря в свадебных платьях и белых шубах солили море солью и кормили чаек свадебным караваем. Чайки нам казались тогда удачной метафорой кучи крикливых свадебных гостей, которым на всё наплевать – лишь бы хорошо выпить и поесть. Видео мы показали в Петербурге, после чего пришло предложение от американского куратора Томаса Вернера снять короткометражное кино о месте, где мы живём, – и мы решили сделать и задокументировать перформанс «Грязь».
«Грязь» заметно отличается от ваших предыдущих работ – вы стали взрослее как женщины и глубже как художники…
Женя Лаптева: И грязь стала глубже...
Саша Артамонова: И её стало больше… Нам стало интересно работать с ландшафтом и делать камерные вещи, где зрителями выступают только оператор и ассистент. Мы нашли место для съёмок в посёлке Отрадное на светлогорском побережье, оно называется Волчье ущелье: ручьи, текущие с многометровых обрывов перед полосой прибоя, размывают торфяную глину и становятся настоящими грязевыми потоками. Изначально мы не знали, что будем снимать: были мы в белых свадебных платьях – и была грязь. Самое главное – чтобы не получилось похоже на женские бои в грязи. Но эта грязь сама говорит тебе, что делать, она не отпускает – и ты погружаешься в неё всё глубже и глубже. В какой-то момент я испугалась, что просто захлебнусь: ищу точку опоры, чтобы встать, но проваливаюсь – и меня несёт куда-то потоком. Это дурацкое пышное платье становится просто неподъёмным, глина во всех складках и всё трещит по швам. Ты должен попытаться выбраться из потока, чтобы не увязнуть вместе с ним – либо грязевой поток сам стащит с тебя платье. В финале остаются две обнажённые девушки в грязи, а платья поглощает грязь Волчьего ущелья…
Час или больше мы провалялись в грязи, потом пошли купаться. Когда отмылись, я вспомнила, что недавно читала книжку о жизни людей на Куршской и Балтийской косах в XIX–XX веках. В начале прошлого века девушки, которые жили на стороне Куршского залива, считались самыми бедными и невыгодными невестами, за них не давали большого приданого, местные земли были неплодородными – и в жены их брали только литовские рыбаки с другой стороны залива. Самым замечательным в этой истории оказалось то, что на свадьбу такая девушка могла надеть платье только чёрного цвета. Я видела архивные фото: чёрные глухие платья из очень грубого сукна, на головах – такие же чёрные платки. В белых платьях были только подруги невесты. Мы стали думать, когда и при каких условиях эта девушка всё-таки могла надеть белое платье. Наверное, на причастие. Мы придумали, что, возможно, был такой ритуал прощания с родной землёй перед замужеством – или прощание с невинностью, с девичеством. И в нашем перформансе мы занимаемся таким отчасти жертвоприношением, жертвуя грязи белые платья как символ некоей надежды.
Видео «Грязь» впервые было показано на итоговой выставке международного проекта «Анклав» в Калининградской художественной галерее. Где ещё вы его показывали – и какова была реакция профессионалов и зрителей?
Саша Артамонова: В Москве на проекте New Device, который делает Карина Караева – куратор и арт-критик, начальник отдела кино и видеоарта ГЦСИ. К нам многие подходили, людям работа понравилась. Составляя экспликацию для «Грязи», мы сделали подмену, максимально приблизив текст к изложению сути некоего этнографического исследования. И пришло письмо от одного немецкого профессора, который занимается исследованием традиций: я давно где-то читал о популярности грязевых ванн в Восточной Пруссии, у меня сейчас застопорилась работа над книгой, пожалуйста, пришлите мне ссылки на ваши источники. Мы ответили ему, что источников нет, это фейк.
Вы сначала сняли видео, потом «подложили» под него историю и уже затем сделали всё это фейком – а не наоборот. В чистом виде интуитивно избранный путь…
Саша Артамонова: Ну, да. По-хорошему, это неправильно – надеяться только на интуицию. Нас интересовала прежде всего визуальная картинка: вот женские белые тела в грязи. Красиво? Красиво! А что это значит? Ну, сделаем – и разберёмся, посмотрим результат монтажа – и проанализируем.
После «Грязи» мы сняли ещё два видео – «Огонь» и «Лёд», это работы более зрелые. «Грязь» – о женской выносливости, о том, каково вообще быть женщиной. «Огонь» – интерпретация возможных смыслов двух поговорок – «бежать как от огня» и «между двумя огнями»: две женщины в белых платьях мечутся между стенами огня, в таком большом, практически бескрайнем поле, которое мы подожгли специально прошлой зимой. Когда съёмки закончились, мы сидели на проталине, в уже почерневших свадебных платьях – Женька ещё немного опалила волосы, – и смотрели, как дотлевает трава. У меня в голове всё ещё вертелась строчка: «Смотри, как уходит сухой огонь»…
Потом был «Лёд», который я делала одна, без Жени.
Женя Лаптева: Потому что я не смогла приехать из Петербурга, мне тогда муж руку сломал…
Саша Артамонова: А у меня тогда был период совершенного отчаяния, казалось, всё, что я делаю, напрасно, – и я напоминала себе бьющуюся об лёд рыбу: в этом видео я в белом свадебном платье разбиваю своё тело об лёд замёрзшего озера. Сейчас эти три работы – «Грязь», «Огонь» и «Лёд» – составляют триптих. «Лёд» мы отдельно показывали в прошлом году в Южной Корее, на Бусанской биеннале современного искусства.
Вы занимаетесь ещё и литературой. Где для вас больше возможностей наиболее полного артистического высказывания – в литературе или в современном искусстве?
Саша Артамонова: Просто для определённого высказывания выбираешь то средство, которое на данный момент, во-первых, доступнее, во-вторых, наиболее эффективно может выразить твои эмоции. Ты можешь это делать через письмо, через какое-то действие. Можно обойтись и без визуального искусства, и без литературы. Если тебе плохо, то можешь встать, одеться и пойти бегать свои четыре километра. Я так иногда делаю.
Женя Лаптева: А я, когда мне плохо, просто в бар иду. Конечно, через перформансы мы переживаем свои личные истории – любви, расставаний, предательств, сложных отношений, отчаяния. Ты визуализируешь всё это, пока ты в кадре. Как только видео смонтировано, начинается совсем другая история, уже не твоя личная – её переживают другие женщины, а ты смотришь на свою работу отстранённо.
Саша Артамонова: В Москве на открытии New Device захожу в бокс, где показывается «Грязь», и вижу семь женщин – они сидят на полу, стоят у стен, всё смотрят от начала до конца, кто-то – по несколько раз. Каждая переживает свою историю – и мне их эмоции в этот момент гораздо интереснее, чем мои личные, уже пережитые ранее.
Сколько свадебных платьев было задействовано для ваших перформансов – и какова их судьба?
Саша Артамонова: Столько, что на свои свадьбы мы их уж точно не наденем. У Жени на свадьбе, кстати, было совсем не свадебное платье, а обычное, но очень красивое, бледно-розовое.
Однажды для съёмок нам в очередной раз понадобились платья. Я пишу в общий чат медиахолдинга, в котором тогда работала: срочно для съёмок видео требуется белое свадебное платье, в любом состоянии, любого размера, правда, возврат не гарантирую. Тут, конечно, всё позабавились, а одна женщина написала, что уж и не помнит, что случилось с её свадебным платьем после развода. Позже она увидела «Грязь» – и призналась, что после развода она его сначала растоптала, а потом сожгла.
Женя Лаптева: Первые несколько перформансов и акций я проходила в свадебном платье своей мамы, которое шила бабушка, потом хранила – и сохранила даже после маминого развода.
Саша Артамонова: Повезло тебе, а у меня все из сэконда были…
Саша Артамонова
Вы и дальше намерены развивать тему свадебных платьев?
Саша Артамонова: Есть несколько проектов с одеждами. Один называется «Память о счастье»: мы хотели построить большой куб из плотного стекла или металлической сетки, куда бы мы положили свои свадебные платья и предложили бы женщинам принести свои, платья должны были остаться в кубе на долгое время – и постепенно разрушаться от воздействия солнца и воды, чтобы в результате превратиться в ничто. Такое же ничто, в какое превратились платья, задействованные при съёмках «Грязи». Мы их оставили в Волчьем ущелье, а когда приехали месяца через три – они превратились в две кучи грязных полуистлевших кружев. Теперь лежат у меня дома на чердаке, может быть, мы сделаем из них какой-нибудь арт-объект…
Есть перформанс, который мы придумали специально для симпозиума «Аланика» во Владикавказе, но не удалось реализовать его по ряду причин. В основе легенда про одну красавицу, жену богатыря, которая, пока богатырь был на войне, пошла на берег реки, а на другом берегу пас овец пастух, он увидел её – и воспылал желанием. Она готова была ответить взаимностью, но они не могли перебраться друг к другу через реку. Красавица стала каждый приходить на берег и ложиться на камень, а он сидел на другом берегу и смотрел на неё. Через какое-то время она пришла с топором, разрубила камень, а внутри лежал младенец. Нам понравилась эта легенда – и мы хотели, чтобы в нашем перформансе девушки в белых свадебных платьях рубили камни.
Жаль, этот перформанс нельзя сделать в другом месте…
Женя Лаптева: Вся одежда хранит память – когда, с кем и в каком настроении была куплена, что в ней было пережито. После развода я забрала у мужа свои вещи – через несколько месяцев после того, как всё кончилось, приехала на бывшую нашу квартиру и стала их собирать. Брала в руки платье или рубашку – и вспоминала буквально всё, сидела с этими вещами на полу, плакала. Потом поняла, что эту одежду больше никогда в жизни не надену – и сняла в Финляндии перформанс: надела все эти тряпки на себя и раздевалась перед камерой. Такой человек-капуста. Одежда мешала мне двигаться, душила, что-то пришлось разрезать ножом. После всего я осталась просто в сорочке и пеньюаре нежно-кораллового цвета, которые моя бабушка ещё в молодости купила в ГДР и год назад подарила мне на счастье. Это видео мы показывали недавно в Санкт-Петербурге в галерее «Квадрат» на выставке «Табу».
Женя Лаптева
В отличие от сугубо женской темы свадебных платьев ваши «игры» с одеждой претендуют на более глубокий уровень обобщения – скажем так, всечеловеческий, за гендерными рамками…
Саша Артамонова: Свадебное платье из необходимого элемента высказывания превратилось в театральную нарочитую деталь. Это мешает чистоте образа. Мы думаем об этом. После публичных показов наших видео очень часто зрители спрашивают, будем ли мы заниматься перформансами после того, как выйдем замуж. Вопрос, на мой взгляд, совершенно идиотский. Женя вышла замуж, мы делали перформансы, потом она развелась – но это ни в коей мере не связано с нашей артистической деятельностью, это её личная история. Я пока не замужем. Мы в любом случае будем заниматься перформансами и по-прежнему будем называться «Нежными бабами». Но мы растём и развиваемся, выходим замуж, разводимся, влюбляемся и всё такое прочее – и когда свадебные платья станут для нас неактуальной формой одежды, мы сменим их на одежду, которая более полно будет отвечать нашим эмоциональным запросам. И тогда наш посыл можно будет понять и без свадебного платья, которое само по себе является очень мощным символом.
Ты сама говоришь, что свадебное платье – в буквальном смысле – очень неудобная одежда, сковывающая движение. А свадебное платье как тема высказывания стало для вас тесным и в какой-то мере сдерживающим артистический порыв по принципу половой принадлежности. Или пока нет?
Саша Артамонова: Ты имеешь в виду, что когда Елена Ковылина прикрепляет на грудь медали, напивается и бьёт стаканы – это история про всех и для всех, её одинаково понимают и мужчины, и женщины, – а когда девушка в свадебном платье валяется в грязи – это история про женщин и для женщин? Не думаю.
Тогда где здесь мужчина? Кстати, о женской реакции на «Грязь» мы говорили, а как мужчины реагируют на ваши работы? И что они там способны увидеть?
Саша Артамонова: Не могу точно ответить на этот вопрос – хотя бы потому, что нужно говорить о конкретной работе или спросить об этом мужчин. Допустим, один мужчина смотрит «Грязь». Возможные варианты его реакции: 1) если, грубо говоря, у него несколько месяцев не было женщины, то он будет ждать, когда одна из героинь наконец-то раздвинет ноги; 2) если этот мужчина исследователь, который занимается обычаями и обрядами, его заинтересует этнографический материал и способ художественного выражения этого материала; 3) если этот мужчина современный художник или режиссёр, его будет интересовать режиссёрская, операторская работа, работа перформансистов. Кроме того, я не исключаю, что нашим зрителем может стать мужчина, который собирается жениться или был женат, или бывал на свадьбах друзей, – возможно, такое видео поможет ему лучше понять психологию женщины. А может быть и такой зритель-мужчина, как, например, кто-либо из моих коллег-программистов (я работаю на информационно-новостном портале) или такие конкретные ребята из ювелирной мастерской, что ходят к нам на этаж курить. Уверена, когда они увидят хоть одну из наших работ, то даже думать не будут, просто сплюнут на пол и скажут: «Ну, бабы дуры-то». «Лёд», кстати, мужчинам нравится больше, чем женщинам. Они подходили на выставке, благодарили, говорили, что всё понимают, переживают и порой испытывают такие же чувства.
Женя Лаптева: Помню, как показывала «Грязь» мужу (тогда ещё). Он в монитор смотрел, а я на него – и уже по его лицу было ясно, что заскучал. А в конце говорит, без доли иронии: «Это невозможно скучное видео, разве так можно мучить зрителей? Может, музыку наложить какую-то или стихи бегущей строкой?» И тогда у меня уже промелькнула мысль, что в семье непонимание. А это ведь самый близкий человек. Мужчина! Ещё помню, тоже после просмотра «Грязи», советчик один появился: «Ну что вы, девочки, надо было вам грязью кидаться друг в друга. Или вообще бои женские устроить. На ютубе бы такой ролик столько просмотров набрал!» Кое-кто из мужчин, так, немного стесняясь, после наших работ спрашивает: вы феминистки? Или ещё лучше: вы лесбиянки?
Саша Артамонова: Один на выставке на нас смотрел-смотрел, а потом спрашивает: «Это твоя гёрл-френд?»
Женя Лаптева: После таких вопросов задумываешься: может, и правда у нас женская аудитория? И, возможно, нам надо в женскую колонию ехать с показом. Они-то поймут, женщины, которые сидят за убийство мужей, они-то знают, что такое непонимание полов. А самый благодарный зритель-мужчина у нас был Иван Дмитриевич Чечот*. Он сочинил множество интерпретаций, а потом выдал сразу несколько идей новых перформансов – например, оплакивать Канта. Но мы пока ничего не сделали.
Саша Артамонова: Давай не будем оплакивать Канта!..
* Иван Дмитриевич Чечот – известный искусствовед и культуролог из Санкт-Петербурга.
(прим. ред.)
