Алфавит «Нотации»
Московскому центру творческих индустрий «Фабрика» – десять лет. Впечатление необычное. Вроде бы десять лет пролетели как один день: словно начиналось всё только месяц назад. На поверку же сложилась целая биография одной из лучших институций России в деле утверждения современного искусства в качестве базовой ценности общества. Утверждения во всех его жанрах и видах: от кино, анимации, театра до фестивалей современного искусства и благотворительных акций. С 2004 года, в числе первых сложившихся по принципу арт-кластеров площадок, «Фабрика» отстаивает свободу творчества. Свободу сложного и трудного диалога contemporary art с обществом в самых тонких, некомфортных, радикальных версиях. Директор Центра Ася Филиппова наперекор всем модным и корыстным «трендам» не превратила «Фабрику» в аттракцион поп-индустрии, в бутик интеллектуального салона. Защитила право этой институции быть лабораторией и пространством эксперимента. До 28 февраля в самом крупном зале «Фабрики», «Оливье», можно посмотреть выставку «Нотация» (кураторы Ася Филиппова, Сергей Хачатуров), где с помощью разных визуальных техник нам представляется «ткань музыки». К выставке наш постоянный автор Сергей Хачатуров написал специальный текст-вступление.
03/02/2014
Музыка и визуальные искусства – два универсальных языка, не нуждающиеся в литературном переводе: музыкальное произведение можно исполнять в любой точке мира, и оно будет вызывать эмоциональный отклик, так же и произведение визуального искусства может объехать мир и везде найти восторженных поклонников. Тем интереснее опыт трансформации звука в изображение, попытки более менее адекватно пересказать звук с помощью зрительного образа, которые предприняли пятнадцать художников. Для любого музыканта этот опыт трансформации является повседневным: посредником между звуком и рождённым в сознании и извлёченным является нотная запись, нотация. Изобретённая Гвидо Аретинским (Гвидо д’Ареццо) в XI веке современная нотация – это визуальный код звука, обладающий собственной пластической выразительностью, сохраняющий графемы тех эмоциональных порывов, что запечатлены в движении акустических полей. В «Египетской марке» Осип Мандельштам отмечал, что «нотное письмо ласкает глаз не меньше, чем сама музыка слух. Черныши фортепианной гаммы, как фонарщики, лезут вверх и вниз. Каждый такт – это лодочка, груженная изюмом и чёрным виноградом. Нотная страница – это, во-первых, диспозиция боя парусных флотилий; во-вторых, – это план, по которому тонет ночь, организованная в косточки слив».
На выставке. Фото: Дмитрий Мишин
В гигантском зале «Оливье» шелестят реальные и виртуальные партитуры. И путешествие по ним сравнимо с перелистыванием глав истории изобразительного искусства Нового времени, только в шифрограмме нотации. В недавнем каталоге выставки Лондонской национальной галереи «Вермеер и музыка. Любовь и отдых» куратор Мэржори И.Висман (Marjorie E. Wieseman), следуя биографу нидерландских художников XVII века Карелу ван Мандеру, сближает темы удовольствий, получаемых осязающим глазом и чутким ухом. Тактильное, чувственное соприкосновение с визуальной и звучащей субстанциями в случае с музыкой и живописью эпохи Вермеера приводит в восторг благодаря гармонизации тысячи разных звуков и цветов. Посланниками двух миров оказываются прежде всего изображения музицирующих людей, музыкальных инструментов, а также раскиданные в эффектных ракурсах на многих полотнах голландской и фламандской школ тетради с нотной записью.
Общий вид экспозиции с инсталляцией Яна Тамковича «Bon Appétit». Фото: Сергей Хачатуров
Целые поколения историков искусства тщательно интерпретировали появление музыкантов, музыкальных инструментов и нот в живописи Нидерландов Нового времени. Ноты объединяют людей в занятиях музыкой. Потому служат символом счастливой любви в семье. Столь же часто музыкальные инструменты и нотная запись в нидерландской живописи соотносятся с темой vanitas, суеты сует. Тогда рядом с нотами могут быть творения, чей век слишком краток (срезанные цветы, насекомые), или предметы роскоши, атрибуты власти – символ тщеславия. Sic transit Gloria mundi – лучший девиз этой темы. В иных контекстах музыкальные инструменты с нотной записью интерпретируются как знаки душевной меланхолии. Строжайшая дисциплина музыкальной гармонии с математическими отношениями музыкальных интервалов влияет на то, что музыкальные инструменты, ноты символизируют добродетели воздержания и умеренности.
Франс Снейдерс. Птичий концерт. Музей Прадо
Ниточки этих тем сложно запутываются во в немалой степени философской, а отчасти пародийной теме «Птичий концерт», популярной во Фландрии времён Франса Снейдерса. Её истоки отыскиваются в баснях Эзопа про мудрую сову, дающую советы птицам. Во многих картинах встречается композиция: Сова (Филин, Сыч, Неясыть) дирижирует хором разноголосых птиц, заглядывая в нотную запись. Чаще всего перед мудрой и идеально слышащей совой лежит вокальная нотация*. Стало быть, сова и нам, зрителям, и птицам на картине предлагает поучаствовать в любимом развлечении фламандцев – спеть многоголосный канон. Как известно, канон – форма полифонической музыки, основанная на строгой имитации: проведении во всех голосах одной и той же мелодии, в каждом последующем голосе вступающей до того, как она закончилась в предыдущем. Иначе говоря, канон – воспроизведенный в вокале эффект «эха». Для его записи достаточно партии одного голоса (она и лежит перед совой). Смысл и удовольствие затеи в том, что другие голоса должны угадать, где им вступить так, чтобы не нарушить гармонию, не превратить мелодию в хаос, какофонию.
С XV века в Нидерландах канон стал господствующей полифонической формой. Эта многоголосная форма пения была любимым досугом как аристократии, так и простолюдинов. С каноном часто экспериментировали. Применялся канон с обращёнными мелодическими интервалами, канон в обратном движении, как бы прочитанный по зеркальному отражению, канон пели по кругу, «превращали день в ночь» (чёрные ноты пели белыми) и т.д. Прославленный нидерландский композитор, математик, астролог и философ-неоплатоник XV века Йоханнес де Окегем (Ockeghem), собственно, и ввёл в традицию исполнение так называемых «загадочных» канонов с невыписанными голосами, в которых певцы обязаны вычислить интервалы и моменты вступления. Один 36-голосный канон Окегема был виртуозным сочетанием четырёх девятиголосных канонов.
Тимофей Караффа-Корбут. Партия сов. Андрей Василевский. Видеомузыка
И вот такой «загадочный» канон пытаются исполнить птицы на картинах Снейдерса и его последователей. Загадочный ещё и потому, что записанные в совиной тетради ноты чаще всего плохо читаются. Условия успеха исполнения музыки «как по нотам» – чуткость и дисциплина. Их чаще не хватает расфуфыренным, но сплошь и рядом безголосым птицам фламандских «Птичьих концертов». Кто же тогда капельмейстер – Сова? Глумливый пересмешник, глупая клуша или самоотверженный лидер, стремящийся преодолеть суету и разобщённость мира ради согласия, гармонии и красоты? Дело о нотной записи в старинных «птичьих», а также людских, кошачьих, обезьяньих (все известны в живописи Нидерландов) концертах остаётся открытым. Так эту тему и упаковали в своих графических инсталляциях-юморесках Егор Кошелев и Тимофей Караффа-Корбут.
Раскрытая партитура с нотами похожа на лабиринт. Чисто визуально она гипнотизирует железной логикой композиции и одновременно возможностью бесконечной импровизации, стимула мыслить вне навязчивых догм изобразительного мимесиса. Потому раскрытая во Фландрии праздничная партитура увлекает нас на следующих страницах в даль искусства новейшего времени с его культом головоломок, обменом разными искусствами своими сущностными качествами, огромным доверием интуиции зрителя.
Ян Тамкович. Bon Appétit. Фото: Дмитрий Мишин
Почти все участники НОТАЦИИ для своих проектов предпочли некий эстетический код стиля модернистской, постмодернистской, неомодернистской эпох. Тема нотной записи как разъятия речи на семы, праэлементы новых лингвистических миров рифмуется с темой авангардного города и авангардной поэзии. Юрий Аввакумов строит с помощью нотной линейки свои архитектурные проекты – великий оммаж протоформам, первочастицам, ячейкам конструктивизма. Сергей Шутов обращается к любимому футуристами и сюрреалистами образу метронома, который отстукивает блуждание в мандельштамовской «этимологической ночи», в лабиринте мира, который ещё не построен и не обрёл речь. Ритм времени рифмуется со стуком колёс. Пространство лишь прощупывается, о нём только смутные дознания. Точно сформулировала исследователь европейского модернизма Екатерина Вязова: стук метронома предвосхищает рождение музыки через «нисхождение» в немоту языка и пространства.
Юрий Аввакумов. Из серии La Scala. Монотипия. 1989–2005
Трансформации и деформации мира, разъятого до элементарных белых и чёрных (шахматных, нотных, вспомним что словом «нотация» обозначают систему письменных обозначений и в музыке, и в шахматной игре) ячеек, обращают к поэтике ДАДА, которую выбрал своей собеседницей Ян Тамкович. Его нотации из свихнувшихся обыденных вещей заставляют вспомнить и Дюшана, и, конечно же, шахматную партию, разыгранную «как по нотам» в кэрролловской «Алисе в Зазеркалье».
Наталия Зинцова с помощью детского конструктора создает свой лабиринт, выстроенный в соответствии с принципом минималистской комбинаторики элементов. Кодом становится «Музыка для кусочков дерева» Стива Райха.
Чёрно-белую тему шахматной игры и нотной записи философски осмысляет в своих работах Александр Панкин. Ключом для него является сформулированная в геометрии о. Павла Флоренского тема «выворачивания тела через самого себя». Белый оборот Чёрного – условие совершенства Универсума.
Неофициальное искусство эпохи Оттепели становится кодом для самой почтенной работы на выставке – холста Александра Панкина «Натюрморт с нотной бумагой». В 2014 году этому опусу исполнилось пятьдесят лет.
Молодой художник Дмитрий Рязанов обращается к интерпретации в нотной записи тем массовой культуры соцреалистической эпохи: сатирического шаржа и языка эмблем, принятого в учебно-педагогической практике.
Дмитрий Рязанов. Портреты нот. Каприччио в духе Кукрыниксов. Тушь, бумага. 2014
Классики московского концептуализма Никита Алексеев, Вадим Захаров, Андрей Филиппов всяк по-своему ищут границы взаимодействия текста и метатекста в посланиях-шифрограммах на темы эстетические, социальные и политические. В работах Захарова и Филиппова в слове «нотация» актуализируется и другое значение: «наставление». Аскетический проект-комментарий на сюжет «нотация без звука, кино без картинки» предложил художник Яша Веткин.
Яша Веткин. На полке. Фото: Сергей Хачатуров
Андрей Василевский сделал попытку связать нотную запись с кинетическим миром оп-арта и интерактивного сетевого искусства. Новые измерения нелинейного, дискретного монтажа фотографических имиджей, в которых присутствует знаковая система коммуникации, сопряжённая с нотной, исследуют Евгений Гранильщиков и Кирилл Логовский.
И всё же каждый проект на выставке – не только улика из детективной повести, не только таинственные следы требующего разгадки стиля новейшего времени. Снова обратимся к началу разговора о нотах в изобразительном искусстве, о фламандской живописи и её «Птичьих концертах». Перед дирижёром-совой обычно лежит тетрадь с нотацией канона. Смысл и удовольствие его исполнения в том, что все голоса должны вступить точно, выстроить общую гармонию и достичь идеального эффекта чуткого эха. Всю выставку мы склонны рассматривать как цельную пространственную визуальную и акустическую композицию, где каждая часть поддерживает другую и встраивается в общую полифоническую партитуру.
* Определить музыкальный текст типологически мне помогла профессор Московской консерватории, специалист по музыке эпохи барокко Лариса Кириллина.
