Как это всё выровнять
29/03/2017
Фото: Артём Килькин
Выставка о Первой мировой войне в Балтийском филиале ГЦСИ
До 8 апреля в Калининграде, в Балтийском филиале российского Государственного центра современного искусства, работает выставка «Заметки о начале короткого ХХ века», посвящённая Первой мировой войне. Идея «короткого века» была предложена историком Эриком Хобсбаумом, который ограничил XX век 1914–1991 годами, объясняя это тем, что вековые периоды далеко не всегда совпадают с историческими датами. Кураторы «Заметок» Андреа Домесле и Франк Экхардт предложили современным художникам разных стран исследовать травму Первой мировой и проследить, травмы каких войн на неё накладываются сейчас.
Это «путешествующий» проект: он начался в 2014 году в год столетнего юбилея начала Первой мировой и был показан в Дрездене, Вене и Усти-над-Лабем. В каждом новом городе выставка трансформируется и дополняется новыми работами. В Калининграде местом показа стала казарма «Кронпринц» – памятник фортификационной архитектуры XIX века.
Эта выставка начинается со звука. Зритель только поднимается по лестнице бывшей казармы, и в пролёте между вторым и третьим этажами его застаёт что-то странное, тревожное и знакомое одновременно: вроде бы вой сирены, вроде бы взрыв, вроде бы удар, вроде бы свист пуль – но не до конца они. Плюс барабанная дробь и рёв духовых. Немецкая группа Etage для саундтрека к инсталляции All Quiet взяла за основу звуки из фильма тридцатых годов «На западном фронте без перемен»: всё вышеописанное, только перекроенное на новый лад. Сама инсталляция расположена в зале, где ещё не окончены реставрационные работы. Здесь сыро, темно, на полу груды красного и белого кирпича, и только под потолком грязный дискотечный шар, и отовсюду сломанная музыка, в которой артиллерийский залп притворяется то угрюмым техно, то тревожной элегией – и так без конца. Грохот и завывание, рассвет всё никак не настанет, на бетонном танцполе пусто: все, кто танцевал, либо мертвы, либо спят мертвецким сном. Но зрители этого не видят. Пока они идут по лестнице, и кто-то говорит – «как на войне».
Вообще, что значит это как на войне? И в какой момент в сознании человека время делится на военное и довоенное, на до и после. Со стрельбы на перекрёстке? С непрекращающегося днём и ночью стука колёс и хода составов по железнодорожным путям? Что должен услышать или увидеть мирный житель, чтобы впервые произнести это вслух или сделать пометку в блокноте: поставить дату, написать «война» и, будучи не в состоянии оторвать от листа руку (или поверить в реальность произошедшего, что в сущности одно и то же), заполнить ей весь лист? Потом она же появится в заголовках новостей и не только – как говорится, «выйдет в тираж».
Работа «Железный человек возвращается» российской группы «Сан Донато»
Посетитель «Заметок о начале короткого ХХ века» сталкивается с перечисленными признаками войны формального порядка практически с порога. Здесь есть, как уже сказано, звук, но не только из дискотеки для трупов. Бельгийский художник Франсуа Мартиг отправился в венский тир с тем браунингом, из которого убили Франца Фердинанда, а после смешал звук выстрела с голосом и разными электроакустическими элементами. Получилась композиция, в которой речь диктора прерывается стрельбой и радиопомехами – ничего не разобрать, впрочем, зачем, и так ясно, что новости хуже некуда. Есть деревянный болван, простите, солдат. Точнее, его огромные деревянные ноги, тускло блестящие шляпками вбитых в них гвоздей: работа «Железный человек возвращается» российской группы «Сан Донато» – частичная реконструкция исторического скульптурного объекта «Железный солдат». В годы Первой мировой такие фигуры ставили на площадях в разных городах для сбора средств на нужды германской армии: в скульптуру можно было вбить серебряный или позолоченный гвоздь. Сейчас вбить гвоздь на выставке может каждый желающий: цели разные, в том числе и вполне мирные – прибить к постаменту так крепко, чтобы солдат не смог сделать и шагу. И тут есть, в конце концов, слово «война» в самых разнообразных проявлениях: принт «История войн» швейцарца Томаса Галлера, коллекция названий фильмов разных лет. В какой-то момент этот текстовой блок становится просто невозможно читать физически, он обрушивается на зрителя бесконечным потоком: война и мир, война миров, искусство войны, война, искусство войны, с армией на войне, одна война, огонь войны и так далее. Значит, война.
Экспозиционное решение выставки в «Кронпринце» пытается следовать ходу истории: короткое вступление в холле, и дальше маршрут по залам, выстроенный согласно хронологии – начнём со стрельбы в Сараево, а закончим мёртвым полем. Собственно, главных исследовательских тем здесь две. Первая – это ландшафт (звуковой, урбанистический, природный) как пункт скорби или место памяти. Вторая – помещённый в ландшафт человек, одновременно солдат (допустим, стрелок) и движущаяся мишень. Впрочем, ничто не отменят того, что в какой-то момент человек сам может стать частью поля битвы.
Немецкие художники Аксель Тёпфер и Йо Пройслер сделали раскадровку «Стальных гроз»
Одна из самых пронзительных работ выставки посвящена военным дневникам Эрнста Юнгера. Немецкие художники Аксель Тёпфер и Йо Пройслер сделали раскадровку «Стальных гроз»: избранные фрагменты текста разделили на три части – воин покидает сражение, предаётся природе, возвращается на опустевшее поле – и нанесли через трафарет на цементный пол. Основной материал – промасленная земля, порошковый гипс, обожжённый пигмент, экстракт травы и мха, твёрдые фрагменты разрушенного ландшафта, которые являются поверхностью для слов и самими словами. Кстати, их автор на первую войну спешил как на праздник: боялся, что не успеет и всё кончится до того, как ему в руки попадет оружие. Он изначально в тех реальных исторических событиях выбрал для себя две роли и соответствовал им до конца – солдат и хроникёр, боец и наблюдатель – тот, кто воюет и одновременно остаётся над схваткой. Средства же ведения той войны показали, в какой смертельной опасности оказываются слух, зрение, обоняние, осязание и как легко всего этого можно лишиться. Беспристрастное наблюдение стало тотальной мобилизацией всех органов чувств Юнгера. А в интерпретации Тёпфера и Пройслера хроника жестоких событий превратилась в минималистскую поэзию. В путеводителе по выставке эта инсталляция словно нарочно спрятана далеко, осмотр следует заканчивать опустевшим полем, к которому в итоге придёт каждый. Оно простирается в будущем кинозале «Кронпринца», где снова недостаточно светло, сыро, холодно, вода не специально капает с крыши и разбивает буквы, уничтожает фразу, на полуслове превращая её в грязь. Но ничего, когда всё окончится, Юнгер пересчитает ранения и напишет: «В этой войне, где под обстрелом были скорей пространства, чем отдельные люди, я всё же удостоился того, что одиннадцать из этих выстрелов предназначались лично мне».
К слову о пространствах. Пол Фассел в книге «Великая война и современная память», посвящённой как раз Первой мировой, цитирует письмо одного солдата. Боец поражён видом ландшафта, исковерканным воронками и траншеями и пишет сестре: «Я совершенно не в состоянии себе представить, как это можно выровнять обратно». Обратно – нет, но выровнять в значении «сделать равным предложенным обстоятельствам времени или существующему политическому режиму» – пожалуйста.
Мартина Храмоста (Швейцария) «Улица Зелёных беретов / Набережная Кулина-бана»
Вот видеоинсталляция Мартина Храмоста (Швейцария). Она называется «Улица Зелёных беретов / Набережная Кулина-бана» (2015). На двух совмещённых проекциях мы видим то, что зафиксировали камеры наружного наблюдения – чёрно-белую рябящую картинку, перекрёсток, где застрелили Франца Фердинанда – в разное время суток в режиме практически реального времени. В фокусе внимания та самая точка невозврата; место, «откуда всё началось». Примечательно, что этот пункт травмы за сто лет переименовывали не один раз. Убили австрийского эрцгерцога на перекрёстке улицы Франца Иосифа и набережной Аппель. После Первой мировой войны это перекрёсток улицы короля Петра и набережной воеводы Степы Степановича, во время Второй мировой — короля Петра и Адольфа Гитлера, после Второй мировой – Югославской народной армии и воеводы Степы, а после гражданской войны начала девяностых годов это уже перекрёсток улицы Зелёных беретов и набережной Кулина-бана. Как вам такая короткая история злого века в нескольких вывесках названий улиц. Здесь же находится музей истории Сараево. Неподалёку мост Гаврилы Принципа, которому вернули прежнее название: Латинский мост, только он в кадр всё равно не попадает. Но зато лезет всякая случайность: проезжающий автомобиль, группа туристов, запоздавший прохожий – камеры следят за каждым, теперь это очень безопасное место.
Работа боснийского художника Младена Мильяновича «Между линий»
Наверное, оно не менее безопасное, чем гора Цер, где произошло первое крупное сражение той самой войны. Боснийский художник Младен Мильянович (и кажется, что это важно указать – бывший военный, он посещал военную школу офицеров запаса, дослужился до звания сержанта, командовал тридцатью рядовыми) посвятил свой перформанс «Между линий» битве при Цере. «Живую» версию можно было увидеть два года назад на открытии «Заметок о начале короткого ХХ века» в Дрездене. В Калининграде показана видеодокументация и главный артефакт: увеличенная и напечатанная на композите архивная фотография; миллион растровых точек, которые складываются в изображение обстреливающих друг друга армий. В дрезденском Motorenhalle Младен прижимает снимок к стене так, будто хочет повесить его, но не может найти необходимую зацепку. Он пытается выровнять линию огня, но она всё сползает то влево, то вправо, и вот уже в какой-то момент тело художника оказывается между двух окопов, на ничьей земле, под архивным пулевым градом.
Исследованием того, что происходит с местами катастроф и что может стать таким местом, занимается швейцарец Жером Лёуба. В своём многолетнем проекте «Поле битвы» он фиксирует реальные зоны конфликтов и напряжений (не обязательно военных, есть, например, заброшенный стадион в Пальма-де-Майорка – свидетель прошедших спортивных побед и проигрышей) и конструирует ситуации, при которых безопасное пространство может стать территорией ужаса, траура и скорби или наоборот. На выставке «Заметки о начале короткого ХХ века» он показывает видеопроекции современного пейзажа под Верденом: холмистая местность, размеченная красными флажками, – такие ставят там, где играют в гольф. То есть снова произошло «выравнивание»: мы можем представить, что поле битвы на самом деле стало полем для вполне мирных игр. Или нет? Может быть, эти флаги только притворяются необходимым спортивным инвентарём, а на деле – всего лишь удобная разметка для тех «туристов катастроф», которые готовы посещать «свалки костей», руководствуясь мишленовским «Иллюстрированным путеводителем по полям сражений (1914–1918)» или более современным буклетом? Или это те красные флаги, которые вместо белых, не соглашаясь с капитуляцией, выбрасывает из недр сама земля, готовая в любой момент запустить скрытые механизмы, «тайные рычаги» – искорёженное ржавое железо и остатки других видов металла?
Швейцарец Жером Лёуба в своём многолетнем проекте «Поле битвы» фиксирует реальные зоны конфликтов и напряжений
Ландшафт – неважно, природный или урбанистический – выравниванию не подлежит, но, что примечательно, война выровняла совсем другое и совсем других. Иначе говоря, это земля встаёт на дыбы, трясётся «как наши груди», выворачивается наизнанку, рассыпается в пыль и прах и порой принимает форму гигантского человеческого тела. А что происходит с человеческой массой?
Прошедший век выстроил в одну шеренгу, выдал какую смог униформу и сделал солдатами, одновременно стрелками и движущимися мишенями, всех: мужчин и женщин из разных городов, разного достатка и социального статуса. Вот они, готовые к сиюминутной мобилизации (или уже мобилизованные), надеющиеся, что всё кончится как-нибудь, желательно – хорошо.
Йоахим Зайнфельд (Германия). «Когда немцы веселятся»
Посмотрим на них внимательнее. Вот шесть архивных снимков времён Первой мировой: воздушная оборона, инвалид войны просит милостыню, бой, ещё один бой, кронпринц Вильгельм в поле осматривает стога сена, а Карл Либкнехт присутствует на митинге социал-демократической партии. Но в каждой, казалось бы, традиционной документальной карточке проявлена своя не норма. На Либкнехта замахивается зонтом какой-то господин в цилиндре и фраке, на Вильгельма из-за стогов наступает какой-то чудак в шортах и пиджаке, в окопах происходит вообще чёрт знает что — часть полка полегла, один солдат лежит среди трупов и бухает, другие оставшиеся в живых — колются. Йоахим Зайнфельд (Германия) назвал серию фотоперформансов «Когда немцы веселятся»: он берёт историческую фотографию и добавляет на неё свою фигуру. Это он пытается ударить Либкнехта, карабкается на воздушный шар, запрыгивает на артиллериста, смущает кронпринца и напивается в яме: создаёт комический эффект в отдельном временном отрезке. Отсмеяться и спросить себя – а как поступил бы я, что делал бы я или чтобы я смог сделать, оказавшись в тех обстоятельствах? И следующий вопрос, который напрашивается как логическое продолжение предыдущего, – что бы со мною стало?
К послевоенной видеохронике, к тому, что стало, обращается другой немецкий художник – Руппе Козелек. Для своей видеоинсталляции «Мира больше не будет» он построил чёрный вертикальный ящик, похожий на памятник со старого военного кладбища. Вместо медальона с выцветшим портретом на обелиске бесконечно повторяющееся короткое видео: солдат, только что вылезший из окопа, — он действующий, но уже безумный, с нервной мимикой, потерянным взглядом. Воспоминание о сражении, которое длится бесконечно и не прекратится после подписания мира. Тут необходимо заметить, что этот чёрно-белый больной герой Козелека – пример человека как сломанного механизма. Первое поколение контуженых солдат, «военных истериков» было объявлено симулянтами, спустя много лет во врачебной практике появился термин «посттравматическое стрессовое расстройство». Это те живые орудия войны, которые внезапно и непредсказуемо вышли из строя и починке подлежат.
«Сёстры» калининградского автора Юрия Васильева
Работа калининградского автора Юрия Васильева снова об этом фронтовом равенстве – о том, что по краю окопа рука об руку идут смерть и милосердие. Его работа называется «Сёстры» – это стереоскопическая картинка, в которой объединяются фрагмент «Женского торса» Малевича и фотографический портрет сестры милосердия времён Первой мировой войны, с одной стороны, безликая масса обретает личные черты, с другой – деперсонализируется архивный снимок. Точка совпадения двух изображений – красный крест.
Медиаинсталляция «Сёстры Романовы» чешских художниц Ольги Крулишовой и Яны Моржковской
О других сёстрах рассказывают чешские художницы Ольга Крулишова и Яна Моржковска. Медиаинсталляция «Сёстры Романовы» важна и потому, что это единственная работа среди «Заметок о начале короткого ХХ века», обращающаяся к российской части истории. Вообще, Первая мировая война как-то вытеснена из общественного российского сознания: есть Великая Отечественная, есть 1812 год, а Первой – нет. Возможно, потому, что в стране случился другой коллапс, который не только поделил время на до и после, но и обеспечил поставку «оптовых смертей» на годы вперёд – две революции в течение одного 1917-го. Крулишова и Моржовска заметили, что в царской семье была очень популярна фотография, и представили, какие снимки привезли бы сёстры Романовы из ссылки в Екатеринбурге, если бы она закончилась не расстрелом, а возвращением домой. Инсталляция – стена в золотистых обоях, на стене с десяток фотографических рамок: в них чёрно-белое видеоизображение притворяется статичным снимком из того времени. Статика обманчива – то моргнёт одна из «сестёр», то поведёт плечами другая, то ветер пошевелит кушак. Через какое-то время их расстреляют, но пока они об этом не знают и доверчиво замирают перед тем, кто остаётся за кадром и пока только прицеливается через оптику видоискателя.
Рассказ о человеческом выравнивании хотелось бы закончить работами российского художника Антона Кузнецова. На выставке в Калининграде он показал часть проекта «Инсектицид»: несколько живописных работ, на которых группы людей в «масках смерти», в противогазах замирают в пока ещё мирном пространстве – на городской улице, заваленной трупами насекомых, или ищут укрытия в чреве земли, под толстым слоем развороченного дёрна. Интересно, что на «Заметках» в Дрездене Кузнецов показал другую часть «Инсектицидов» – несколько объектов, сделанных из земли. Каски и винтовки, парабеллум и маузер. И кажется, что это тоже часть размышления о том, как человек соотносится с ландшафтом, с этими полями и холмами, рукодельными окопами: тебя больше нет, но какая-то твоя часть (ружьё как продолжение руки, например) стала тем, что земля до конца переварить не может.
«История войн» Томаса Галера
«Заметки о начале короткого ХХ века» логически продолжают антивоенную серию (на самом деле не специальную, просто так сложилось) проектов, которыми занимается Балтийский филиал Государственного центра современного искусства. Вот навскидку из последних двух лет: выставки «Осколки войны», «Поле цветов», симпозиум «Прощай, оружие». А ещё раньше были «Художник и оружие», «Искусство пыток и казни – искусство против пыток и казни». Впрочем, что же ещё делать, когда на многие километры вокруг – завоёванные пространства, поля памяти, и среди них одно единственное место, которое показывает, что война капитулирует перед искусством. Или пытается это сделать на ста квадратных метрах.
