Сны о снах на Extension.LV
После серой Москвы и белой Самары нижегородская версия выставки Extension.LV кажется выполненной в чёрных тонах
03/12/2017
Дмитрий Зернов
До середины февраля, поднявшись на второй этаж нижегородского ГЦСИ «Арсенал», можно посмотреть выставку современного искусства Латвии «Extension.LV: Встреча с самим собой», которая до этого выставлялась в московской галерее «Триумф» и самарской галерее «Виктория».
Представленный ниже текст не претендует на объективный рассказ о представленных на выставке работах девяти художников, напротив, он уже в самом начале дистанцируется от какой-либо связи с реальностью происходящего. Всё ниже – это лишь одна из возможных попыток интерпретации увиденного, интерпретации зрителя, попавшего в поле смыслов и одновременно создающего новые смыслы, зачастую случайные и, возможно, противоречивые. Здесь уместно вспомнить возникшую в конце 1980-х годов концепцию выставки как «фотогеничного пространства», согласно которой зритель с помощью фотоаппарата создаёт свой, подразумевается, уникальный каталог выставки. Я (или какой-то иной посетитель выставки) возвращаюсь домой и принимаюсь разбирать фотографии экспозиции, а также сажусь за сочинение данного текста: то, что я слушаю в данный момент, что я читаю или прочитал когда-то ранее, что я помню о выставке (или о каких-то других выставках, фильмах, людях, книгах…) или что я о ней уже забыл, какую информацию я нашёл в интернете и многое другое – всё это продолжение экспозиции. Поэтому, как мне кажется, но это лишь мне кажется, «Extension.LV: Встреча с самим собой» больше похожа не на миф, а на сон.
Работы Лиене Мацкус в экспозиции Extension.LV. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Из Юнга возьмём, пожалуй, лишь тень, тем более, что она появляется уже через предложение после вынесенной в подзаголовок Extension.LV цитаты*. Просто очень не хочется о мифах, мистике, эзотерике и прочей атрибутике иллюзорности бытия, вынесенной в аннотацию на встречающем посетителей стенде. Лучше уж о зеркалах, тем более, что в тот год, когда Юнг так поэтично сравнивает свои архетипы со старым руслом высохшей реки, тридцатипятилетний Лакан, отец двухгодовалой дочери, пишет о ребёнке, наконец-то узнавшем себя в зеркале. Однако и с зеркалами нужно быть предельно осторожным, не ровён час свалиться в заезженные банальности о двойниках, доппельгангерах и симулякрах.
Нет, конечно, нет. Extension.LV – очень тихая выставка, она сон, и в этом её главная прелесть. Но раз дан зарок о мифах, то пусть это будет очень рациональный сон, не герменевтичный, но геометричный. Понятно, что большинство выставок делает их пространство. Мой сон об Extension.LV должен быть безлюден: как-то глупо во сне толкаться локтями с другими людьми. Здесь высоченные потолки, которые где-то далеко в темноте, красные кирпичные стены. Белые лжестены выставочных стендов строго геометричны, вот и фигуры «комнат», которые они образуют, чаще всего треугольные, где углы не менее важны, чем их отсутствие. Пространство Extension.LV пронизано звучанием аудиоинсталляции «Emission b» Волдемарса Йохансонса, которое я чувствую на слух как тиканье необязательных (т.е. независящих от механизма), одновременно спешащих и отстающих часов, но о котором пока не подозреваю. Вспоминаю тему поезда Эдуарда Артемьева, что ещё больше делает происходящее похожим на сон или чёрный туннель с яркими белыми всполохами, – ничего не напоминает?
Фрагмент экспозиции с работами Атиса Якобсонса. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Но насколько реальны мои воспоминания? Атис Якобсонс. «Без названия». Первый шаг в темноту и первый белый всполох: лжестена, которая не даёт увидеть, что там дальше, и есть ли что-то там дальше? А дальше вопрос, который автор «Без названия» пытается разделить со зрителем: если не существует разницы между сном и воспоминанием о событии прошлого, что из этого более реально? Так, любой сон содержит в себе бесконечное число других снов. Это могут быть мои сны вчерашние-позавчерашние-завтрашние, могут быть чужие, но безжалостно мной присвоенные. И в этом есть что-то прекрасное, немного страшное, но всё равно прекрасное. Уже после выставки я с удивлением обнаружил, что работы Атиса Якобсонса сравнивают с «Космической одиссей» Кубрика. Может быть, но я, признаться, не могу вспомнить «Одиссею…», соответственно, и поддержать аналогию. Однако в «Прибытии» Вильнёва примерно между 15-й и 20-й минутами происходит встреча героев фильма с огромной неправильной геометрической фигурой, возвышающейся над ползущим с гор туманом. И, конечно, под саундтрек от Йохана Йоханнссона, который во многом делает этот фильм. Вот и ещё один возможный сон.
Фрагмент экспозиции с работами Андриса Эглитиса. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Для сна не имеет значения, кто и в ком отражается, кто и куда отбрасывает тень. Ничьё видение здесь никогда не будет последней инстанцией. Что есть зеркало, как не тень моего взгляда? Или воспоминание о том, что я существую? Поэтому, если позволяет пространство – а здесь оно позволяет, зритель сам волен выбирать себе перспективу. Хотя не исключено, что и сама перспектива выбирает своего зрителя. Это место, где зритель становится акциденцией как экспозиции, так и отдельного произведения. Так, вслед за «Emission b» свозь меня смотрит «Возможное место» Андриса Эглитиса, когда я замечают границы его «Градиента», опрокинутые совсем уже на иное пространство. В этом контексте очень удачно выстроились «Путешествия с картины на картину» Дайги Крузе: две – одна против другой, а третья – за спиной у одной из них. Но самое поразительное, что, следуя логике сна, та, за спиной, которая, казалось бы, должна пребывать в одиночестве, удваивается, если взглянуть на неё через инсталляцию Лиене Мацкус. «Прыжок в холодную воду» действительно всё умножает. Рядом с белым полем или появляется второе чёрное, или три, но друг над другом. За тёмной пластилиновой чащей нет-нет да и мелькнёт экран телевизора, который оказывается привязанным тенью к совсем другому стеклянно-пластилиновому ландшафту. Это сны, которые заключены в стеклянные кубы, и их тоже нельзя потрогать.
Фрагмент экспозиции с работами Дианы Тамане. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Или сны-расколотое-зеркало Дианы Тамане? Семейный альбом можно легко сравнить с групповым фото, размазанным по зеркалу времени. Семейная хроника, но не кино-, а нарезанная на слайды для диапроектора, скрученная в диафильм для детского фильмоскопа, когда ощущение под пальцами мелких пластмассовых зубчиков движения рукоятки лентопротяжного механизма предшествует появлению на белой простыне стены следующего эпизода истории. Память у Дианы Тамане похожа на компанию наблюдателей за рассказываемой диафильмом историей. Нет, не совсем. Скорее, на тени от вертящихся голов, рук – случайных или специально попавших в луч света и загородивших часть экрана. Коллективную память, которую исследует автор инсталляции «Из семейного альбома II», зачастую невозможно увидеть. Однако не она ли в этот же самый момент проецируется из фильмоскопа на мой затылок и часть спины? Всё это было бы очень похоже на весёлые пазлы, если бы не являлось пробитыми пикселями. Сколько из нас сейчас собирают бумажные фотографии в бумажные альбомы? Память не справляется с терабайтными архивами повседневных фотографий, которые, увы, даже не потрогать. Однако не благодаря ли тому самому избыточному количеству нейронов, из-за которого маленькие дети устанавливают абсурдные для взрослых ассоциативные связи, и появляется загадочная музыка резонирующих гранитных плиток в инсталляции Волдемарса Йохансонса? Они ползут от самого пола по ярко-белой лжестене, ударяются каждый об свою плитку и ползут куда-то под самый потолок. Восприятие – темпорально, доказывал в 40-х годах XIX века Густав Фехнер, испортивший себе зрение, глядя на Солнце и изучая сетчаточные послеобразы. «Излучение b» Волдемарса Йохансонса также оказывается разлито по всему пространственно-временному континууму Extension.LV. Однако, как пространство экспозиции разбито белыми лжестенами, так и её темпоральность оказывается сегментированной послеобразами стрелок часов, отмеряющих ещё не рассчитанное кристаллическое время.
Фрагмент экспозиции с работами Романа Коровина. Фото: Владислав Ефимов. CourtesyВолго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Сон, который продолжает Роман Коровин, похож на спичечный коробок. Если уж выше речь зашла о детских воспоминаниях, то кажется, что действительно оказываешься в спичечном коробке и что на самом деле превратился в насекомое. Но в отличие от Грегора Замзы, ты всё ещё куда-то пытаешься вылезти, поэтому и цепляешься членистой лапкой за край спичечного коробка и, пусть случайно, но отодвигаешь крышку, и уже немного видно окно другой комнаты. Будничность сюжетов Романа Коровина можно интерпретировать по-разному. Так, например, тапочки, выстроенные в ряд в стеклянном параллелепипеде у выхода из моего спичечного коробка, могут означать символ выбора между свободой воли и домашним уютом. Но что, если это не выход, а вход? Где тогда те, кто зашёл сюда до меня? Тогда начинаешь ещё раз вчитываться в названия работ: «Красные мешки» (шесть частей которых так похожи на вылезающую из коробка лапку насекомого), «Пластилин на бумаге», «Капля краски», «Чёрная гора», «Сушилка на морозе», «Рисунок спичечного коробка» и далее, и тогда становится страшно. Словно это не будничность, а какая-то нарочитая реклама повседневности, что-то продающая, куда-то заманивающая… Куда? В комнату, где всё раздваивается? Где одно не просто отражается в другом, а отражает его несколько-минут-спустя-время? Семь окон, время от времени меняющие свои пейзажи, в закрытой тёмной комнате инсталляции Кристапса Эпнерса «Окна» также сначала располагают зрителя к медленной медитации о, как, например, сказано в каталоге, цикличности взаимодействия человека и природы. Здесь действительно отсутствует время, огороженное с четырёх сторон пространство и своя негромкая музыка не дают проникать сюда в том числе и потикиванию излучения b. Однако чем дольше ты здесь находишься, тем всё тревожнее тебе становится. Пугает не вид за окном, медленно меняющийся, как океан Соляриса, не то, что я по желанию автора инсталляции нахожусь одновременно в семи заброшенных постройках, видимые фрагменты которых напоминают уже «Зеркало» того же Тарковского, а то, что в какой-то момент сначала одно, потом другое, потом и все остальные окна гаснут, но не совсем, а превращаясь в синюю рябь мониторов. А вот когда, в какой-то момент, сначала на одном, потом на другом, а потом и на всех экранах появляется короткая надпись, вероятно, геолокации вида из окна, наступает уже самый настоящий экзистенциальный ужас. Если до этого ты на манер хичкоковского фотографа с загипсованной ногой рассматривал на полу цветные пятна, нечёткие повторения происходящего, похожие скорее на кляксы, то теперь не твоя ли фамилия и дата на вытянутом вниз прямоугольнике монитора?
Роман Коровин. Синий мешок. Диптих. Холст, масло. 2016. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО
Заключительным аккордом нижегородской версии Extension.LV выступает «Senante Antiguity» Микелиса Фишерса. Сюжет о золотом яичке, инопланетянах и боге с птичьей головой сначала кажется здесь каким-то инородным, нарочито ироничным, нарушающим достаточно чёткую модель не мира, но сновидения. Как будто это толкование сновидений, но теперь по Мазину и Пепперштейну, где каждый сон есть заговор апологетов массовой культуры, телепузиков, чей неработающий экран телевизора на животе – ещё не раскрывшийся глаз эмбриона, который ещё ничего не видит, пока видит всё. Но здесь важно учитывать, что «Senante Antiguity» – это лишь один фрагмент более длинного и совсем уже не смешного сна («Несправедливости» в Музее истории медицины Паула Страдиня или Латвийского павильона «Что плохого может случиться» на 57-й Венецианской биеннале современного искусства), где серые человечки наряду с рептилоидами эксплуатируют и проводят жестокие медицинские эксперименты над человечеством и другими мифологическими существами.
Как и любой другой сон, сон об Extension.LV может обманывать, заводить совсем не в те уголки памяти, о которых говорят авторы представленных здесь работ. Однако как «Подлинная история Земли» (так называется конспирологическое издание, на которое ссылается Микелис Фишерс в своём интервью), так и история Extension.LV только ещё продолжается.
* Цитата Карла Густава Юнга, частично ставшая подзаголовком названия выставки: «Встреча с самом собой принадлежит к самым неприятным». (Прим. ред.).
