Жизнь и судьба Родиона Гудзенко
«Родион Гудзенко. Живопись. Графика. Скульптура».
«Центр книги и графики», Санкт-Петербург, 21–31 января, 2018
23/01/2018
Последние пять-десять лет петербургское искусство второй половины прошлого века обретает свою подлинную форму: его история не переписывается, но существенно корректируется. Не в государственных собраниях, а в частных галереях и музеях прошли ретроспективные выставки художников из «Ордена нищенствующих живописцев», или «арефьевского круга» – Александра Арефьева, Рихарда Васми, Валентина Громова, Владимира Шагина, Шолома Шварца, – который всеми признан самым существенным явлением в послевоенном ленинградском искусстве. Состоявшиеся отдельные выставки каждого из легендарной теперь пятёрки художников помогают понять разницу их человеческих устремлений и творческих стратегий, стоявшую за видимым отличием художественных манер. Одно имя недаром было выделено в названии группы: живописная и человеческая мощь соединены в личности Арефьева напрямую, его разнообразный и взыскующий монументального воплощения талант отличается от лапидарности форм у Васми, светлой театральности у Громова, пластического экзорцизма у Шварца, полилога красок у Шагина. Среди примыкавших к этому кругу и разделявших общую судьбу и художественные интересы был и Родион Гудзенко, чья выставка в выставочном зале Центра книги и графики сопровождается альбомом из серии «Авангард на Неве». В жизни таких художников, как Гудзенко, судьба всего поколения проявляется с наибольшей чёткостью и модельной ясностью.
Антракт в летнем театре. 1950. Холст, масло, 69 x 60. Из собрания Дальневосточного художественного музея
Летнее кафе. 1955. Бумага, смешанная техника, 31 х 44. Коллекция галереи «АртНасос»
Авантюрность, бесстрашие, готовность принять любой вызов были у этих ленинградских подростков в крови: просто так не возьмёшь на испуг тех, кто был в 1930-е ребёнком и только что пережил войну и блокаду. В тесной компании друзей, ставших учениками художественной школы при Академии художеств, Гудзенко – единственный фронтовик: в 1943–1944 годах он стал «сыном полка» и получил медаль «За победу над Германией». В 1947 году упрямцы изгоняются из школы за «формализм», но уходят они уже с именем Сезанна, а совсем скоро искусство, о котором узнавали по репродукциям и от смелых преподавателей, разрешат смотреть на третьем этаже Эрмитажа. Зная отечественную историю, трудно представить себе, как вызывающе свободными в те годы могли быть совсем молодые люди. У Гудзенко любовь к французам получает деятельную форму: он самостоятельно изучает язык, читает и переводит «проклятых поэтов», эта же галломания станет причиной тюремного заключения – ещё одного решающего эпизода в биографии художника. Активно искавший контактов с первыми прибывающими в страну иностранными туристами, заговаривавший с ними на улицах, показывавший и отдававший им свои работы, Гудзенко в 1956 году осуждён на пять лет лагерей по антисоветской 58-й статье. Но сталинские порядки сменяются хрущёвскими, и это уберегло молодого художника, которому удаётся продолжить заниматься живописью даже в заключении, писать работы на картонках и обрывках бумаги. На фотографиях из лагеря, какие были немыслимы ещё пятью годами раньше, можно увидеть, что не по своей воле здесь собрано разношёрстное, но при этом интеллектуальное общество: тут художники, поэты, философы, в том числе Даниил Андреев, с которым Гудзенко знакомится в тюремной психиатрической больнице. В лагере под влиянием литовского ксендза он принимает католичество, выбрав в небесные покровители Винцента, и думается, что живший в XVII веке святой не заслонял для художника Ван Гога.
У зеркала. 1960-е (?). Бумага, акварель, белила, 24 х 28. Источник: альбом
В Петербурге вне зависимости от установившихся порядков и названия города из всех жанров изобразительного искусства главным всегда являлся пейзаж как прямое выражение пространства, ощущение постоянного присутствия которого преобразуется в стойкое чувство, определяющее в жителях всё – от устройства глаза до бытовых повадок. Из всех картин Гудзенко живописной и бытийной плотностью выделяется «На перроне», сопровождённая на выставке четырьмя карандашными эскизами, в них художник зарисовывает изогнутый перрон Витебского вокзала, который заканчивается ближе к берегу Обводного канала. Работа небольшого размера, что по тем временам обычно для «нищенствующих живописцев», написана в 1956 году для саксофониста Геннадия Гольдштейна. Монументальность, неяркая гамма рождают впечатление чего-то угрожающего – в те годы, по свидетельству современников, «сидели на чемоданах», ожидая высылки, не одни джазмены, бывшие друзьями Гудзенко. Среди тогдашней ленинградской богемы – ставший героем газетного фельетона «Сорняк» первый городской «стиляга» Жорж Фридман, переживший допросы и аресты.
На набережной. Не позднее 1955. Холст, масло, 65 х 50. Коллекция А.Захаренкова
Во всех сюжетах петербургской культуры прослеживается горький узор симметрии. Одноклассниками Гудзенко по художественной школе были не только Арефьев с Шагиным, но и Михаил Шемякин, и Илья Глазунов. Почти никого из них теперь не осталось в живых, а история искусства этого времени всё ещё не написана окончательно. Гудзенко сидел в Дубровлаге вместе с литовцами, репрессированными от крестьян до интеллигентов, а за 10 лет до того выдающийся искусствовед и соратник авангардистов Николай Пунин, чьи лекции о французском искусстве юные художники ещё успели застать в 1947 году, погибает в лагере в Абези, ставшем последним пристанищем и для профессора каунасского университета, русского философа Льва Карсавина. Первым во Франции оказался не знаток французского Гудзенко, а уехавший на волне художественной эмиграции в 1977-м Арефьев, через год умерший в Париже. Гудзенко побывал в Париже только в 1991 году и даже нашёл тех людей, кто в 1955 году получил картины молодого художника. С конца 1960-х годов Гудзенко занимался промграфикой и книжной иллюстрацией, оформив два десятка детских книг для городских издательств, однако ничто не связывало эти уверенные и мастеровитые работы с манерой его прежней живописи. Стиляга и саксофонист Георгий Фридман вслед за Гудзенко стал католиком и священником в костёле Святой Екатерины на Невском проспекте. Гудзенко, привезший из лагеря татуировки и знание блатного жаргона, но при этом стойко настроенный против нецензурной брани, был избит хулиганами на улице за замечание и умер в больнице в 1999 году.
Пасха. 1953. Холст, масло, 74 x 96. Из собрания Дальневосточного художественного музея
