Орнамент как судьба

Ткани Москвы. Музей Москвы. 20 сентября, 2019 – 2 февраля, 2020

18/11/2019

Сегодня нам предстоит прислушаться к дыханию искусства – оно ведь, перефразируя Евангелие, дышит, где хочет – в Музее Москвы, на выставке, с ювелирной тщательностью собранной кураторами Александрой Селивановой и Ксенией Гусевой. Выставка посвящена истории московского текстильного производства и рассказывает о его приключениях на протяжении трагического и бурного времени – с середины XIX и до конца XX веков.

Разделённая на пять секций полифоническая экспозиция способна подарить самые разнообразные знания и впечатления. Поклонникам классической «истории повествования» она продемонстрирует рождение, расцвет, угасание и смерть шести знаменитых текстильных фабрик, этаких «городов в городе», как называют их кураторы, появившихся в Москве в начале XIX века, расцветших к его концу, переживших революцию, возродившихся под новыми именами, чутко откликавшихся на перемены и почивших с концом Советского проекта. Архивные документы, фотографии, макеты производственных корпусов, настоящий ткацкий станок и печатные валы, стилизованный конвейер, деликатные интерьерные инсталляции создают насыщенную атмосферу в пространстве гигантского выставочного зала, всего тринадцать лет назад ещё служившего базой для автомобилей Генштаба.

С.Никитина. Ткань «Физкультура детей». 1929

Любители микроистории встретятся с ворохом занятных сюжетов. Они среди прочего узнают, и как государственная пошлина на импорт иностранных тканей, введённая 1822 году, подтолкнула развитие отечественного производства, и как в 1880-х оскандалился основатель фабрики в Хамовниках лионец Клавдий Осипович (Клод-Мари) Жиро, спуская отходы в реку и пришивая этикетки успешного конкурента на свои ткани, и как в конце 1920-х отважная женская локомотивная бригада на старом паровозе отправилась в Ташкент за хлопком для Трёхгорки, и как советская пресса презентовала знатную ткачиху, депутата Верховного Совета СССР Александру Штырову, и как во время кинофестиваля 1965 года Софи Лорен получила в подарок платок, созданный по эскизу художницы фабрики «Красная роза» Анны Андреевой.

Варвара Степанова. Образцы тканей. Реконструкция. 1990-е

Фанатам русского авангарда понравится вознесённый на подиум небольшой раздел, где представлены рабочие столы «амазонок авангарда» и корифеев текстильного дизайна Любови Поповой, Варвары Степановой и не осенённой античным именем, но не менее важной для истории текстиля Людмилы Маяковской, старшей сестры поэта. Жаль только, что рассказ о ней ограничен фото- и архивными документами и лишён собственно произведений (они участвуют в другой выставке), ведь именно Маяковская, специалист по аэрографии, ещё до революции работала на производстве и была не просто рисовальщиком, но художником-технологом, или, говоря современным языком, дизайнером. И именно она получила серебряную медаль за свои новаторские ткани на Всемирной выставке в Париже в 1925 году, где впервые себя так ярко предъявил советский дизайн. Законный статус профессия дизайнера получила уже во ВХУТЕМАСе, где в начале 1920-х был открыт текстильный факультет и где все три художницы преподавали. Новое левое искусство супрематизма и конструктивизма оплодотворило новое направление в текстильном дизайне.

Оскар Грюн. Эскиз ткани. 1913

Материал для обдумывания получит на выставке и феминистски настроенный зритель. Вслед за «амазонками авангарда» экспозиция впервые представляет двенадцать персоналий художниц по тканям, чьи имена почти или совсем неизвестны широкой публике. В этом блестящем дамском обществе лишь Оскар Грюн, пришедший на Трёхгорку ещё в конце XIX века, возвышается одиноким маяком. Ткань – традиционное поле реализации женских талантов. Так было и прежде, так случается и теперь. Из армии безымянных женщин, рисующих кроки для ситца, бязи, фланели или крепдешина, кураторы выставки, проработав огромный архивный материал музейных, заводских и вузовских коллекций, выделили дюжину мастериц. Некоторые были известны больше и уже обладали сложившейся биографией. Наталью Киселёву, талантливую ученицу Маяковской, в 1930-х успешно использовавшую возможности аэрографа для создания эскизов, Александра Селиванова уже показывала на выставке в галерее Эритаж как художницу, близкую ар-деко. Истоки оп-арта в творчестве Анны Андреевой, одной из главных художниц по текстилю оттепели и застоя, исследовала Ульяна Доброва. Работы некоторых упоминались в научных статьях и диссертациях, их показывали на тематических выставках. Но и Наталья Зыслина, участница легендарной, противостоящей официозу студии Элия Белютина, и Наталья Жовтис, главный художник фабрики имени Розы Люксембург, и другие экспонентки впервые удостоились персональных мини-экспозиций. Мы до сих пор не знаем, когда умерла вхутемасовка Вера Лотонина, сохранившая в своих цветочных орнаментах 1930-х принципы построения узора, воспитанные в альма-матер. И совсем уж драматическая история сопровождает А.С. Дзюбину, от которой не осталось ничего, кроме инициалов, фамилии и папки эскизов, найденных в фондах музея Московской государственной художественно-промышленной академии имени С.Г. Строганова. Работы Дзюбиной демонстрируют хорошую школу, а по переходному характеру орнамента, совмещающего геометрический и цветочный мотивы, их предположительно относят к 1930-м.

А.С. Дзюбина. Эскиз ткани. 1938–39

И всё же не насыщенный нарратив, не техника и технологии, не проблемы планового хозяйства и дефицита, не трудная судьба женщины-художницы в обществе, декларативно провозгласившем идею гендерного равенства, и даже не идеологический диктат тоталитарного государства – наперекор всему главным героем выставки выступает орнамент. Он живёт в эскизах, фрагментах ткани, платках, заполнивших стены и витрины, в рулонах, сложенных горкой, или полотнищах, натянутых на специальные конструкции. Орнаментом заполнены «абонементы» – альбомы с вклеенными раппортами – и книги образцов на полках замыкающей зал и завершающей выставку фантастической библиотеки. Цветы и листья, горох и полоски, монохромные и цветные геометрические узоры, стилизованные фигуративные композиции сопровождают зрителя на протяжении всего путешествия, изменяясь в соответствии с духом эпохи.

И.Кулакова. Эскиз ткани. 1950-е

Очнувшись от гипноза революционных для своего времени максим Адольфа Лооса, равнявшего орнамент с преступлением, мы научились воспринимать орнамент как сложное, многоплановое явление. Пребывая на перекрёстке теории и практики, он может стать ключом в повествовании о широкой культурной истории. Именно это и случается на нынешней выставке. По воле кураторов орнамент рассказывает нам о сложении стиля модерн с его специфическим характером, о конструктивистской геометрии послереволюционных лет, об агиттекстиле 1930-х с пионерами, паровозами и комбайнами в раппорте узора, о помпезном сталинском ампире и сопутствующих ему атрибутах, о возрождении авангардных практик во времена оттепели, о проникновении абстрактного экспрессионизма, оп-арта и минимализма в текстильный дизайн 1980-х и 1990-х.

Фрагмент экспозиции

Экспозиция завершается концом XX века. Дальше – тишина. В новой России на руинах московского текстильного производства возникли лофт-кварталы и бизнес-центры. Помещения сдаются в аренду всем желающим. Только Трёхгорка сохранила небольшое дизайн-бюро и коммерческий отдел. О былом величии фабрик-гигантов вспоминают лишь экскурсоводы, сопровождая по их лабиринтам любопытствующих слушателей. Создавать новые ткани негде, некому, да и незачем. Художник сегодня свободен (пока ещё). Ему нет нужды уходить в прикладное производство, чтобы воплощать запретные идеи и реализовывать запретные приёмы. Все пути открыты. Но, несмотря на свободу и неограниченные возможности современного цифрового проектирования, наше смутное время всё ещё не заслужило своего орнамента. Российскому зрителю только и остаётся, что горделиво восклицать – смотрите, старые работы наших художниц покупает в свою коллекцию нью-йоркский МоМА, они же ничуть не хуже узоров на тканях из последних коллекций Dries van Noten или Issey Miyake.

Умная, красивая и грустная выставка получилась у Музея Москвы.