Осознать себя во времени
УДЕЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ. Сессия V: Телеология человеческого. Биография, судьба, надежда, вера. Выставка «Биография. Модель для сборки». 13 ноября, 2019 – 02 февраля, 2020
12/12/2019
Ольга Абрамова
Телеология, обосновавшаяся в названии очередной сессии монументального проекта Виктора Мизиано «Удел человеческий», осеняет это событие многовековым духом философской традиции, с античных времен и до настоящего времени озабоченной выяснением соотношения имманентного и трансцендентного в целевой предопределённости бытия. Сонм мыслителей от Аристотеля и Мо-цзы до Канта и Норберта Винера раздумывал о целесообразности всего сущего и о способности человека осознавать, принимать или отрицать наличие в мире объективных целей и зависимостей. «Удел человеческий» за прошедшие с первой сессии четыре года уже успел обозначить границы человеческого, наметить близость и разногласия человека и других, погрузиться во время и смыслы, озаботиться поиском места. Теперь очередь за телеологией человеческого, и биография выступает здесь как поле битвы или место радостного примирения предопределённого и возможного.
Гуманитарное знание со второй половины прошлого века вместе с концом идеологий и больших нарративов переживает ренессанс интереса к биографии. Она возникла ещё в античном обществе, особенное развитие получила в индустриальную эпоху, породившую суверенную личность – хозяйку своей судьбы, а сегодня стала основанием исследовательского метода, который используют историки, психологи, социологи и представители других гуманитарных наук, озабоченные изучением индивидуального. Виктор Мизиано решается развернуть вокруг феномена биографии художественную выставку, прекрасно отдавая себе отчёт во всей сложности этой затеи. В привычно виртуозном кураторском вступлении он отмечает историческую обусловленность биографии и одновременно её вариативность, акцентирует её способность рассказывать и о личном, и о надличном, рассматривает её как живой процесс, непременно стремящийся к смерти. Разобраться в парадоксах этого противоречивого явления Мизиано помогают его сокуратор Анна Журба, четырнадцать мастеров из разных стран и Хулио Кортасар, чья книга «62. Модель для сборки» подарила выставке название и структуру.
Петер Фридль. Драматург (Анна, Коба, слепой мальчик), 2016. Смешанная техника
«Антироман» Кортасара, где автобиографические события перемешаны с вымышленными, где «куски повествования […] предлагаются автором как поддающиеся перестановке»*, где «утверждается простор для комбинаций»*, оставляет читателю право личного монтажа элементов. Подобную возможность получает и посетитель выставки, занявшей большую анфиладу особняка Московского музея современного искусства на Гоголевском бульваре. Поднимаясь по главной лестнице, зритель вклинивается в центр экспозиции и волен выбирать, куда двигаться дальше. Только работы живущей в Берлине итальянки Даниэлы Комани ему никак не миновать. Текст во всю стену и голос, монотонно перечисляющий ежедневные события високосного года, как камертон настраивают зрительское восприятие. Комани рассказывает о действительно случившихся в эти дни личных и исторических событиях, но дни эти принадлежат разным годам и складываются не только в автобиографическую историю, но и в историю целого века. Будьте внимательны, всё не так просто, – словно предупреждают кураторы, – «люди для того и рассказывают истории своей жизни, чтобы осознать себя во времени. Без этого мы не можем выстроить свою идентичность»**.
Оставляя зрителю свободу выбора, свою версию кураторы строят вдумчиво и изобретательно. Каждому участнику достаётся собственный зал, который с помощью разнообразных медиа превращается в тотальную инсталляцию. Объекты, скульптура, графика, видео, фотография чередуются, предъявляя экспозицию прежде всего как художественное событие – Мизиано никогда не скрывал, что визуальность для него не менее важна, чем концепция. И хотя работы по обыкновению сопровождаются подробными кураторскими эссе, расширяющими границы смыслов и растолковывающими подробности, взаимодействие с произведением возможно и без их помощи.
Павел Альтхамер. Яцек Ташковский. Мезалия. 2010. Видео
Трудно не почувствовать ностальгическую красоту «Мезалии» (2010) поляка Павла Альхамера, расположившейся в одном из завершающих анфиладу залов. Макет-сценография одноимённого мультфильма (2010) воссоздаёт фрагмент сельского пейзажа с деревьями, зеркальным прудом и нежными облаками, три типовых новостройки и разорённую квартиру автора в одной из них. Художник предстаёт сразу в трёх ипостасях – мальчика в макете и мультфильме на мониторе, взрослого мужчины, тоскливо глядящего в окно на юного себя самого, и лысого пожилого очкарика на раннем специально состаренном фотографическом автопортрете («Маска», 1994). Прошлое и будущее объединились в настоящем, позволив зрителю разглядеть в художнике, прославившемся большими социально ориентированными проектами, тонкого сентиментального романтика.
Ольга Чернышева. Музей Чехова. 2017. Вид инсталляции
Еще один анфиладный тупик занял «Музей Чехова» (2017) Ольги Чернышевой – видео, свернувшийся бумажной улиткой лабиринт-раскадровка под оргстеклом и скамейка в полутёмном зале. Камера в руках художницы оглядывается вокруг и успевает поймать очень многое: интерьеры мемориальной квартиры, семейные фотографии, архивные документы, рисунки, неожиданные тихие разборки с администрацией, музейную публику и музейных экскурсоводов, с разной степенью увлечённости произносящих привычные тексты. Всё вместе сплетается в поэтический, по-чеховски смешной и грустный рассказ о биографии писателя, истории музея и о судьбах людей, связавших с ним свою жизнь.
Переходя из зала в зал, зритель сталкивается с множеством вариантов биографического и автобиографического повествования – от фантасмагорических предположений, забавных или жутковатых, в специально к выставке сделанной графической серии «А что если» (2019) болгарского мастера Недко Солакова до ранней документальной работы парижского албанца Анри Сала, где он, неожиданно обнаружив юношеское интервью своей мамы, активистки молодёжного коммунистического движения, расспрашивает её о тех страшных временах.
Марко Мяэтамм. Игры за власть. 2010. Керамические тарелки, печать. Фото: Иван Новиков-Двинский
Как коридорному Тэду из чёрной комедии «Четыре комнаты», посетителю выставки трудно представить себе, что ждёт его в каждом новом пространстве. Только вместо четырёх комнат у «Модели для сборки» все четырнадцать. Эстонец Марко Мяэтамм со своими проектами «Кукольный домик» и «Семейные истории» может напугать не хуже ведьм из американского фильма. Его светлая, весёлая комната с большим, уставленным красивыми тарелками столом посередине и яркими комиксами на стенах при более близком знакомстве обнаруживает бездны сюрреалистического безумия. Узор на тарелках изображает семейство художника – его самого, жену и двоих детей – безудержными антропофагами, выступающими по очереди в роли жертв. Нежно-голубая графика и тексты на стенах не менее трансгрессивны, а сквозь прутья обернувшегося клеткой кукольного домика видны окровавленные простыни и отрубленные конечности. Всё это устроено и нарисовано жизнерадостно и изящно. Должно быть, Мяэтамм, ищущий вдохновения в событиях собственной жизни, спасается подобным образом от удушающей рутины обыденности. Даже милое видео, где художник смешно тискает на кухне жену-толстушку, пока она большим ножом чистит картошку, переполнено хичкоковским саспенсом. Напряжённо гадаешь, а не вонзится ли в конце концов этот нож в беднягу мужа.
Фрагмент инсталляции Марко Мяэтамма «Кукольный домик». Фото: Иван Новиков-Двинский
Израильский мастер Рое Розен выбирает иной вариант биографического повествования. Он знакомит нас с ретроспективой художницы Жюстин Франк, умершей в 1943-м сюрреалистки и нимфоманки, автора порнографического романа и любовницы Жоржа Батая. Её история подробна, её наследие тщательно разработано, и трудно поверить, что она всего-навсего мистификация, грёза, фата-моргана. Не впервые в истории художник делегирует своему альтер эго сложные для обсуждения вопросы. Для Розена это сионизм и антисемитизм, феминизм и еврейская идентичность. Жаль, что в Москве Розена представляет не второй его двойник – художник российского происхождения Максим Комар-Мышкин. Он в наши реалии вписался бы прочнее.
Свобода выбирать позволяет строить любую последовательность. Можно начать в заполненном изощрённой каллиграфией зале гражданина мира Баби Бадалова, уверяющего, что «Вся жизнь – поиск языка» (2019); вместе с художниками из Казахстана Еленой и Виктором Воробьёвыми перетасовать как карточную колоду их «Домашний архив» (2010–2019); посочувствовать Жанне Гладко из Минска, изживающей в творчестве детские травмы; зависнуть в изолированном уголке аргентинки из Лос-Анджелеса Амалии Ульман, с помощью информационного интернет-потока размышляющей о современном состоянии женской субъективности; глубоко задуматься об агамбеновском совмещении «структуры и события, синхронии и диахронии, бытия и небытия»** между марионетками и гипсовой маской немца Петера Фридля; поразиться сложносочинённому проекту Максима Шера, разглядевшего в выморочных слайдах следы большой истории.
Максим Шер. Отдалённый, звучащий чуть слышно вечерний вальс. 2013–2019. Слайды, фотографии, авторский текст, выдержки из писем.
И, конечно, необходимо отдать должное Сергею Браткову, мужественно бросившему курить и с присущей ему элегантностью об этом рассказавшему.
Как бы ни перетасовывали мы сюжеты, как бы старательно ни монтировали элементы, создавая именно ту «книгу, которую мы захотели прочитать»*, результат в любом случае убедительно свидетельствует о том, что биография во всех своих изводах – «от фикции до своеобразной археологии, от формального жизнеописания до глубоко личного повествования от первого лица»** – великолепный инструмент в руках современного художника.
Кортасар называл свою книгу уродливым, но любимым ребёнком. У Мизиано получился настоящий вундеркинд – талантливый, любопытный, красивый и бесстрашный.
* Хулио Кортасар. Предуведомление автора к роману «62. Модель для сборки».
** Виктор Мизиано, Анна Журба. Кураторский текст.
