Марш юных художников
16/07/2012
До 10 августа многие статусные площадки российской столицы будут заполнены искусством молодых. Третья по счету биеннале молодого искусства её главным куратором, немецким искусствоведом, главой видеофорума Новой берлинской ассоциации искусств Катрин Беккер названа «Под солнцем из мишуры». Заголовок заимствован из песни брайтонской феминистской панк-группы Poison Girls.
Знакомство с несколькими главными проектами биеннале убедило, что формат именно молодежной биеннале проявляет все проблемные зоны современного искусства максимально чётко, наивно и непосредственно.
Только встал – уже устал
Большинству художников, участвующих в главных проектах биеннале, – от двадцати пяти до тридцати лет. Казалось бы в это время можно позволить себе быть решительным, смелым и – вспоминая Маяковского – кричать «во весь голос». Ничего подобного. Основная тенденция проектов биеннале: тщательное сокрытие собственной авторской интонации. Подмена её подобием архивной документации, игрой с медийными клише и штампами. Возможная причина такого ускользания от прямой речи озвучена куратором Катрин Беккер. Это пришедшая вместе с компьютерными технологиями и индустрией развлечений альтернативная реальность («солнце из мишуры»), биполярность реального и виртуального, невозможность разграничения «подлинного» и «поддельного», в конечном счете развоплощение субъекта, в том числе и в его телесной ипостаси. Любопытно, что подобную же тему, но со знаком «плюс» представлял на «взрослой» биеннале Петер Вайбель. Однако если на прошлогоднем форуме преобладали аттрактивные, вполне себе оптимистичные мультимедийные инсталляции про наши блуждания по зазеркалью иных миров, то сегодня именно у молодых явственно ощутимы раздражение, разочарование и усталость.
Роберт Шварц (Robert Schwarz). МОНО — Звуковая среда (Ein Todesschrei; sehr lang). 2012. Предоставлено автором. Фото: М. Перфал
В качестве примера можно привести депрессивную работу основного проекта – инсталляцию Роберта Шварца «МОНО». Вот как сам художник её описывает: «Монолит – это чёрное плоское прямоугольное тело… Он был описан в романе Артура Кларка „2001: Космическая одиссея”… Колонна постоянно проигрывает один и тот же аккорд, известный под названием „аккорд смерти”, из оперы „Лулу” Альбана Берга. Аккорд, состоящий из всех двенадцати нот, застыл в бесконечности звучания. Звук… знаменует конец восприятия времени в музыке и смерть музыки вообще, поскольку представляет собой структуру, лишенную гармонии или дисгармонии, конец всякой музыкальной динамики и прогрессии». Совсем безнадёжно. И вот что характерно. Для созидания этой депрессивной суггестии художнику понадобились как минимум две референции: роман Кларка и музыка Берга. Для себя самого он выбрал скромную роль аранжировщика темы. Типичный для этой биеннале случай.
Говоря о тематических предпочтениях работ основного проекта биеннале, можно выделить три тенденции: мир медиальный, проблемы различных этнических групп, реакция на глобализацию. Пожалуй, самые интересные работы основного проекта посвящены этническим проблемам. В основном они документируются как фото и видео. Среди них отмечу, например, многоканальное видео мексиканца Эдгардо Арагона «Темнота». На тринадцати экранах играют тринадцать музыкантов. Каждый из них стоит на красивых огромных глыбах. Оказывается, что это камни «мохонерас», которыми обозначают границы в Мексике. И исполняют они похоронный марш. Конечно, видео имеет значимый политический подтекст – о расколе в регионе, однако сделано оно как произведение отличного визуального и акустического уровня. Другой пронзительный проект на тему этнических проблем сделал таиландский художник Ом Панпайро. Фотосерия называется «Малолетние» и посвящена детям, работающим проститутками. Рядом с каждым портретом – краткая биография и мотивация, почему выбрал этот путь. Всё это, прежде всего – глаза детей, которые смотрят то с вызовом, то с робостью с каждого кадра, рождает чувство жгучего стыда.
Эдгардо Арагон (Edgardo Aragón). Tinieblas (Темнота). 2009. Видеоинсталляция. Закольцованное цветное видео, звук. 7 мин. 50 сек. Предоставлено автором
Вообще те работы, что посвящены судьбам конкретных людей, убеждают больше всего. А вот чисто пластические экзерсисы молодым художникам удаются редко. И этот парадокс прокомментировала куратор второго по значимости «Стратегического проекта» биеннале директор фонда XL Елена Селина.
Тревожная аналитика
Проект, который курирует Елена Селина, разместился на двух площадках: в Государственном центре современного искусства (ГЦСИ) и в здании Московского музея современного искусства в Ермолаевском переулке. Называется он «Неокончательный анализ». Сравнивая визуально этот стратегический проект с главным, отмечаешь намного более активную работу попавших туда художников с текстами, от газет до книг, баннеров, постеров и т.д. В общем-то это немудрено, в этом проекте доля россиян намного больше (в основном проекте их около десяти, в стратегическом – около двадцати и много выходцев из бывшего социалистического пространства). А как известно, отечественная культура сильно уважает логоцентризм. Так что шум текстов на этой выставке создается немалый.
Ом Панпайро (Ohm Phanphiroj). Малолетние. 2010. Предоставлено автором
Малолетний № 17
Имя: Worawit Ketkaew
Прозвище: Tu
Возраст: 15
Дата рождаения: 15 марта 1995 года
Сексуальная ориентация: Традиционная
Место рождения: Nonthaburi
Братья и сестры: 5
Родители: Отец умер. Мать — безработная
Период занятия проституцией: Один год
Количество клиентов: 120+
Мотивация: Деньги
Мечта: Стать полицейским
День съемки: 3 августа 2010 года
Куратор Елена Селина честно признает, что большинство молодых художников, отобранных ею, остаются в границах языка XX века. Они только что закончили различные институции и находятся под большим впечатлением методики преподавания, которое без сомнения (особенно в случае с Россией) базируется на принципах ещё прошлого века. Продолжая свой аналитический дискурс, Елена Селина волей-неволей оказывается в ситуации сравнения главного проекта и стратегического. И делает вывод, что в её вотчине почти не оказалось национальных и локальных проектов. Глобализм восторжествовал. И ещё один аналитический вывод куратора: «среди рассмотренных заявок катастрофически мало социально ориентированного искусства, в том числе искусства протестного или критикующего социальные катаклизмы, хотя появления новых способов выражения ждут именно в этой сфере».
Кристина Алксне (Kristine Alksne). Разломы и смещения. 2011–2012. Предоставлено автором
В принципе, обозревая выбранное куратором Селиной, приходишь к выводу, что вечная тема утопии, антиутопии, изощренная философия на основе этих материй в постсоветском пространстве куда более привечаема, чем в заточенном на более прагматический образ мира Запад. Типичные и хорошие примеры «нашей» рефлексии: работа латвийской художницы Кристины Алксне «Разломы и смещения». На бетоне лежит порезанная книга. По мысли художницы, это коллаж наблюдений за взаимодействием человеческих творений и природы, пьедестал траченного временем памятника цивилизации. А утопический проект представила одна из самых интересных сегодня арт-групп – ЗИП из Краснодара. Аббревиатура переводится как «завод измерительных приборов», в старых цехах которого ребята и работают. Тему этого почти заброшенного краснодарского завода художники отрабатывают в своем творчестве. Вот и сейчас они показывают проект «Утопия» – модель старого завода – как идеальное место художественного творчества. С темой утопии и интегрированности искусства в трудовую жизнь работает ведущий российский художник поколения 20-летних Арсений Жиляев. Помимо участия в основном проекте биеннале у него открылся спецпроект в Государственной Третьяковкой галерее. Он тоже весьма симптоматичен для актуального российского искусства.
Архив трудовой богемы
Проект Арсения Жиляева имеет сложное название «Музей пролетарской культуры. Индустриализация богемы». Структура его тоже не проста. Идея отсылает к выставке известного марксистского искусствоведа Алексея Федорова-Давыдова «Опытная комплексная марксистская экспозиция», что состоялась в той же Третьяковке аж в 1931 году. Угнетённые рабочие и крестьяне, их искусство, быт, жизнь – вот что тогда занимало Федорова-Давыдова. Арсения Жиляева тоже занимают похожие темы: как рабочий класс интегрируется сегодня в арт-жизнь, чем жил и живёт. Открывается выставка разделом живописи 20–30-х годов с пролетарскими праздниками, натюрмортом с бюстом Ленина, портретом сельского учителя. Далее в открытых стендах выставлены типичные дизайнерские поделки позднего СССР: образцы чеканки, коврик в виде совы, игрушки из «киндер-сюрпризов». Отдельно – стенд памяти Виктора Цоя с кассетами. Эти артефакты и предметы населяли рабочие жилища (советские квартиры) и могли участвовать в оформлении рабочих клубов позднесоветской и раннепостсоветской эпохи. В витрине огромная модель выложенного из спичек храма. В советское время заниматься этим было модно. Отдельно распечатаны смешные фотки, снятые на мыльницы и мобильные телефоны разными людьми, – по мысли Жиляева, пример нового демократического сетевого творчества нулевых. Стоит и скульптура: человек в рабочем комбинезоне замахивается молотком, дабы уничтожить символ ненавистного буржуазного мира – «Писсуар» Марселя Дюшана. Ну и на отдельной стене повешен стенд, посвященный новому московскому протестному движению «Оккупайабай» как примеру нынешнего народного творчества.
Всего очень много и поначалу воспринимаешь всё сумбурно, дисперсным зрением. Однако потом логика проявляется. И логика убеждает в мысли, что по сути перед нами не радикальное искусство, а род социального искусствознания. Что художник не бросает вызов буржуазному миру, а создает милый уютный архив занятных артефактов, которые чудо как хороши в музее декоративно-прикладного и народного искусства. И даже мифологические истории, придуманные им в отношении якобы авторов странных рукодельных работ – это явная отсылка к классику, главному концептуальному архивариусу нашего советского прошлого – Илье Кабакову. Так что проект получился таким, будто он сделан искусствоведом. Вот она, вновь напомнившая о себе проблема российского (да и не только российского) молодого искусства: архив мы собирать умеем, а говорить от первого лица не научились.
