Медленное возвращение
06/09/2013
Павел Челищев. Выставка на бис
Москва. Галерея «Наши художники»
3 сентября – 17 октября, 2013
Натюрморт «Корзина с клубникой» несколько лет висел в парижской квартире самой Гертруды Стайн рядом с полотнами Пикассо и Брака, а теперь его можно разглядывать сколько угодно в московской галере «Наши художники», которая работает с искусством русских художников-эмигрантов первой волны. Хозяйка галереи Наталья Курникова владеет самым большим в России собранием автора, Павла Челищева, и во многом благодаря её усилиям мы сегодня представляем себе творчество этого художника, прожившего не очень долгую (59 лет), но бурную и насыщенную жизнь. «Выставка на бис» уже третья из посвящённых этому мастеру. Две первых показывали в прежнем помещении галереи в подмосковной деревне Борки на Рублёво-Успенском шоссе, а нынешняя занимает новое пространство в самом центре Москвы, в переулке между Пречистенкой и Остоженкой.
Павел Челищев. Портрет мужчины в тату
Четыре зала, около семидесяти работ, главным образом из коллекции галереи и нескольких дружественных частных собраний. Всё самое лучшее из показанного раньше и новые приобретения – хозяйка галереи продолжает покупать работы стремительно дорожающего мастера. Выстроенная хронологически, экспозиция рассказывает о прихотливых поворотах творческой и человеческой судьбы наследника древнего дворянского рода, который с детства любил рисовать и в своих пристрастиях отличался от обычных мальчиков. Родители даже показали его швейцарскому доктору, к счастью, объяснившему, что медицина ни при чём, и ребёнка нужно оставить в покое вместе с его любовью к переодеваниям в женское платье и другим причудам. Мать и пять сестёр продолжали обожать своего Павлика, отец, математик по образованию и мистик по склонности души, познакомил его с геометрией Лобачевского и выписал «Мир искусства», а сам герой как одержимый рисовал пастелью пейзажи имения, как будто предчувствуя скорый конец привычной жизни.
Потом наступило время, так хорошо знакомое по множеству русских биографий, – разрушенное гнездо, бегство, потеря близких, испытания. Восемнадцатилетний Челищев оказывается в Киеве, учится в иконописной мастерской, посещает студию авангардистки Александры Экстер и впервые как сценограф работает в театре К.Марджанова. Дальше – армия Деникина и эмиграция в Константинополь, где работа для театра продолжается. Теперь это оформление балетов Бориса Князева, будущего мужа знаменитой Ольги Спесивцевой и учителя множества мировых балетных звёзд. В «Наших художниках» впервые показывают кубо-футуристичский эскиз костюма к постановке Князева, выполненный под явным влиянием уроков Экстер. За Константинополем традиционно следует Берлин, оформление спектаклей театра-кабаре «Синяя птица», театра Бориса Романова и Берлинской оперы. В Берлине Челищев знакомится с Сергеем Дягилевым и встречает свою первую большую любовь – американского пианиста Аллена Таннера, вместе с которым перебирается в Париж, снимает маленькую комнату на Монпарнасе и бросается в гущу художественной жизни.
Павел Челищев. Женский портрет
В Париже рождается Челищев-живописец – в 1925 году он впервые участвует в Осеннем салоне, знакомится с Гертрудой Стайн и получает статус её протеже. «Фактически я обязан ей всем происшедшим со мной с момента нашей встречи. Потому что я внезапно превратился из безвестной личности в молодого художника, попавшего в поле зрения общественности», – признаётся он в речи на открытии посвящённой писательнице посмертной выставки в Йельском университете.
Стайн, с начала века опекавшая новое парижское искусство, не только покупала работы Челищева («Корзина с клубникой» попала к ней именно тогда), но и делилась с ним секретами своих прежних любимцев, рассуждая о «цвете, форме и картине». Восприимчивый молодой эмигрант быстро усваивал уроки послевоенной парижской школы, художники которой продолжали эксперименты в русле течений начала века – фовизма, кубизма, экспрессионизма, дадаизма, не боялись смешения стилей и вообще не боялись ничего.
Павел Челищев. Женщина с бусами. 1925
Парижский раздел на московской выставке самый насыщенный. Женские портреты живым рисунком, декоративным решением поверхности, композиционным совершенством не уступают работам корифеев Матисса и Пикассо. Серия монохромных, но колористически сложных серо-коричневых полотен демонстрирует работу с фактурой – к масляной живописи добавляются песок и кофе, создавая тягучий объём. Жонглёры, гимнасты, клоуны, напоминающие о голубом периоде Пикассо, отмечают появление новых сюрреалистических мотивов – цирковая одежда вдруг оживает, прорастая гримасничающими профилями, перспектива ломается, а части тел искажаются в неестественных ракурсах.
Челищев пишет в это время много портретов и пытается стать своим среди «официальных» парижских сюрреалистов, но этому мешает Андре Бретон, по слухам, ярый гомофоб. Тогда вместе с единомышленниками молодой художник образует собственную группу «неогуманистов», или «неоромантиков», как своеобразное ответвление сюрреализма.
С лёгкой руки Гертруды Стайн Челищев знакомится с английской поэтессой Эдит Ситуэл, портрет которой тоже есть в экспозиции. Безответно влюблённая, она покупает его работы, устраивает выставки, опекает, но со временем становится одной из причин разрыва Челищева и Стайн и настоящей обузой, потому что у него начинается новый роман. Герой романа – молодой американец Чарльз Генри Форд, на руках которого Челищев и умрёт 25 лет спустя.
В 1934 году партнёры покидают неспокойную Европу, чтобы провести почти 15 лет в Америке. Для Челищева это время карьерного взлёта. Он оформляет журнал спасающихся в США европейских сюрреалистов, где Форд главный редактор, иллюстрирует роман Форда и Паркера «Молодые и злые», вместе с Баланчиным, Дали и Кокто участвует в проектах балетного импресарио и писателя Эдварда Кирштейна, снова работает с Борисом Романовым, теперь балетмейстером Метрополитен-опера. В 1942 году выставку Челищева устраивает нью-йоркский МоМА.
Павел Челищев. Корзина с клубникой
В Москве этот период представлен более фрагментарно, но есть несколько знаковых работ, дающих возможность оценить новое качество искусства художника. Мужские портреты середины 30-х и торсы татуированных атлетов наполнены энергией и чувственностью. «Я понимаю, – говорил тогда Челищев, – что такое масляная живопись – это любовная история между мной и холстом». Художника всё больше занимает процесс вечного превращения, и он, вслед за барочным итальянцем Арчимбольдо, создаёт «обманки»: «Фата-моргана», «Феникс», «Портрет отца», где живое превращается в неживое, и всё не то, чем кажется. Самое яркое воплощение этих сюрреалистических фокусов – большое полотно «Игра в прятки», после выставки в МоМА оставшееся в коллекции.
В конце 40-х ситуация начинает меняться. Интерес к сюрреализму падает под натиском рождающегося американского авангарда с мощными фигурами Поллока, Горки, Ротко, Де Кунинга, а Челищев снова в пути и поиске. Вместе с Фордом и его сестрой он перебирается в Италию, увлекается астрологией, оккультизмом, вспоминает уроки отца. Плотская чувственность покидает его холсты, сменяясь поисками «внутренней перспективы… проекции высшего». Он больше не «стремится покорить вселенную», потому что «прежде всего надо понять самого себя». Человеческие головы и полуфигуры как под рентгеновскими лучами демонстрируют внутренние системы – кости, мышцы, сосуды, нервы. Постепенно фигуры исчезают, оставляя за собой сияющие абстрактные структуры, «внутренние ландшафты», неожиданно отзывающиеся в эстетике оп-арта. «Золотая ваза» и оттиски четырёх состояний для литографированной «Головы» – вот и всё, чем отмечает «Выставка на бис» этот последний виток замысловатого пути художника.
Павел Челищев. Золотая ваза
За пределами экспозиции остаётся много важного. Здесь нет популярной среди коллекционеров и по-настоящему экспрессивной эротической графики – графики прекрасного рисовальщика. Нет эксцентричной сценографии для последнего дягилевского балета «Ода», хоть и провалившегося с треском, но предвосхитившего многие будущие приёмы сценического оформления – использование проектора и пиротехники, особенной подсветки. Нет, как было в первой экспозиции, завещанного автором Третьяковской галерее полотна «Феномены», где скрупулёзно и холодновато предъявлены уродцами и монстрами знакомые художника, а пастельно-радужный колорит и педантичная литературность заставляют вдруг вспомнить живопись советской «Малой грузинской», дорвавшейся, наконец, до радостей сюрреализма. Здесь совсем мало поздних произведений.
И всё-таки собирательский пыл хозяйки «Наших художников» вместе с публикациями историка искусства А.Шумова, воспоминаниями внучатого племянника Челищева поэта Д.Кедрина и телефильмом «Нечётнокрылый ангел» позволил художнику обрести, наконец, поклонников и на родине. Вот только жаль, что их голоса так часто сливаются в хор, восторженно восхваляющий «мистического сюрреалиста», «сюрреалистического мистика», «на много лет опередившего…» и т.д. Этому хору совсем не хочется подпевать. А хочется полноценной большой выставки, отмечающей метаморфозы творческого развития художника лучшими работами – от ранней сценографии до сияющей абстракции и «проволочных голов», неожиданно напоминающих о баухазовском профессоре, рисовальщике и сценографе Оскаре Шлеммере.
