Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?
24/02/2014
Зинаида Серебрякова. Парижский период. Александр и Екатерина Серебряковы. Из собрания Fondation Serebriakoff, Париж
Государственная Третьяковская галерея (ГТГ), Москва
14 февраля – 30 марта, 2014
Зинаиде Серебряковой было сорок, когда она, вдохновлённая коммерческим успехом своих работ на выставке русских художников в Нью-Йорке, отправилась в Париж в надежде добыть денег для содержания большого семейства – четверых детей и мамы. В её жизни к тому времени уже случилось почти всё – и прекрасное, и ужасное, что отпущено человеку. Правда, редко кто удостаивается такой интенсивности происходящего.
Детство в Петербурге и Царском Селе в кругу многолюдной художественной семьи Бенуа-Лансере, где «рождаются с карандашом в руке» и где умеют так много – строить дома, ваять, рисовать, писать маслом, оформлять книги и спектакли, а младшие учатся у старших, как в настоящем средневековом цеху. Юность, наполненная напряжённой творческой работой («Зина всё ходит и ищет, что бы ей рисовать») и любовью на фоне традиционно-размеренной жизни русской помещичьей усадьбы. Счастливое замужество, дети, растущие среди прекрасной природы в достатке и внимании, с кормилицами, няньками, домашними праздниками и умными гостями. Яркий дебют – с VII выставки Союза русских художников 1910 года, куда по настоянию старшего брата Евгения Лансере Серебрякова отправила 13 работ, три купил в свою коллекцию Павел Третьяков. «Она просто всех поразила: такая свежесть, простота, меткость, живость, столько света!» – так отозвался её дядя А.Бенуа о хорошо всем знакомом автопортрете «За туалетом» из постоянной экспозиции ГТГ. Несколько следующих лет стали гармоничным единением полнокровной жизни женщины («быть любимой и быть влюблённой – это счастье, я была всегда, как в чаду, не замечая жизни вокруг») и настойчивой ежедневной работы художника, одержимого только одним желанием –победить натуру.
Зинаида Серебрякова. Портрет дамы с собачкой (И.Велан). 1926
Рамки её художественных поисков заданы её окружением – с 1911 она член «Мира искусства», где А.Бенуа – один из основателей, а Е.Лансере – активный участник. Тема её работ – жизнь, непосредственно её окружающая. В ней – эпические русские пейзажи, сельские работы, как часть непрерывного жизненного круговорота, сильные красивые крестьяне, реальные и вместе с тем романтизированные в духе ранних итальянцев и любимого Венецианова, обнажённые женщины во всей естественности и красоте своей телесности, дети – бесконечные портреты и композиции, демонстрирующие уверенную руку рисовальщика и нежный взгляд любящей матери. Серебрякова много рисует и пишет себя, не из нарциссизма, а потому что где же найти более покладистую и безотказную модель для такой фанатичной труженицы, как она. Похожее и одновременно стилизованное лицо с улыбкой архаической коры – ей удалось создать свой женский тип, как случалось и со многими великими: от Боттичелли и Бронзино до Рубенса и Ренуара. Она всегда наедине с натурой. Её искусство физиологично в том смысле, что она не может не рисовать – равно как не есть, не пить и не любить.
Зинаида Серебрякова. На пляже. 1928
А потом всё сломалось. Рассыпалось, как карточный домик на одном из её полотен. Война, революция, разорение, смерть мужа, заразившегося тифом в солдатской теплушке. Совсем непрактичной, хрупкой и робкой («мне кажется, я не внушаю своим видом никому никакого престижа») Серебряковой пришлось спасать мать и детей. Родные помогли перебраться в Питер, найти работу, получить «учёный паёк», но ощущение, что всё «уже позади, что время бежит и ничего больше кроме одиночества, старости и тоски впереди нет», её с этих пор не покидает. Приходит настоящая депрессия. Она мечтает «забыться в работе», но нужно думать о деньгах и как-то приспосабливаться. Получается плохо. Общественная жизнь её никогда особенно не интересовала. Она и на заседаниях «Мира искусства» ни разу не присутствовала, отправляя работы на выставки через брата и дядю, а теперь и вовсе «жизнь однообразна и нелепа для меня, т.к. я только и мечтаю рисовать, а всё кругом мешает». Современное авангардное искусство вызывает высокомерное фамильное отвращение – она не собирается строить с помощью нового искусства новое общество. Её кумиры – Рембрандт, Рубенс, Хальс, Тициан, Пуссен, Веронезе в прошлом, а главный жизненный принцип – «оставаться самим собой», что в её случае значит честно работать с натуры, «не быть "модным" или "не модным"» и не гнаться за «постоянным обновлением».
Тем временем приходится писать заказные портреты, угадывая желания заказчиков. Немного веселее балетный мир – старшая дочь учится в балетной школе, и Серебрякова рисует кордебалет и молоденьких балерин, но и «это не рассеивает тоску».
Зинаида Серебрякова. Балетная уборная (снежинки). 1923
Наконец в 1924-м, получив деньги за проданные в Нью-Йорке работы и послушавшись дяди Шуры – А.Бенуа, плотно осевшего во Франции, она уезжает в Париж. Одна, оставив детей на попечении матери. Вернуться ей не удастся – 43 года она проживёт во Франции. Через год к ней присоединится младший сын, а ещё через три – младшая дочь. Теперь все герои нынешней экспозиции в сборе. Мать Серебряковой умрёт, так больше и не увидев дочери, а оставшиеся в СССР дети приедут к ней в гости только в оттепельные 60-е. Сама художница не сможет выбраться даже на свою большую выставку, открытую в 1965-м в Москве, Киеве и Ленинграде за два года до её смерти.
Эту трагическую историю никак нельзя упускать из виду, иначе мы рискуем недооценить то, что показывает теперь в ГТГ французский Fondation Serebriakoff, организованный не так давно на волне необыкновенного взлёта интереса к искусству художницы на рынке (её аукционный рекорд сегодня 1,1 млн. фунтов или почти два миллиона долларов). В Москву привезли 70 работ самой Серебряковой из парижской мастерской и представительные подборки творчества детей, Екатерины и Александра, никогда прежде не появлявшиеся в России. Подобное соседство, оправданное лишь житейскими обстоятельствами, заставляет воспринимать всю экспозицию как своеобразную тотальную инсталляцию, посвящённую сложной семейной истории и борьбе за выживание.
Зинаида Серебрякова. Портрет Елены Браславской. 1934
Портреты, пейзажи и натюрморты, триптих «Русская баня» по мотивам знаменитой ранней живописи – всё это, возможно, не лучшая Серебрякова. Необходимость помнить о заказчике или «продажном» сюжете частенько добавляет её манере робости и сладости («все хотят головку как у Грёза»). Не стоит забывать и о том, что в мастерской оседало не самое удачное, не востребованное, не нашедшее в своё время покупателя. Но есть здесь и важные для развития индивидуального стиля мастера работы, и несколько настоящих шедевров, недооценённых современниками, –художнице ведь так и не удалось покорить Париж. Жизнь там сложилась безденежная, полная бытовых хлопот и разочарований, отягощённая разлукой с близкими. «Зина бедствует… без чего-либо верного впереди», «она такая жалкая, несчастная, неумелая, все её обижают» – в один голос свидетельствуют любящие её А.Бенуа и Сомов. Сама Серебрякова в письмах домой постоянно сетует на трудности, тоскует, жалеет, что уехала и что не способна вернуться. Живя очень замкнуто, общаясь в узком кругу самых близких русских, за сорок лет жизни во Франции она не сумела (или не пожелала) сблизиться с местной артистической средой, а ведь её соседями по улице Кампань-Премьер на Монпарнасе были в разное время Рильке, Тцара, Миро, Джакометти, Макс Эрнст, Кандинский, Пикассо, Дюшан, Ман Рэй, Арагон с Эльзой Триоле и многие другие. Но куда уж этим специалистам по «идиотским дурачествам», если даже Сезанна она обвиняла в беспомощности рисунка. Серебрякова прожила в Париже, завернувшись в кокон своих воспоминаний и принципов, не желая замечать ХХ век вокруг. Это приводило порой к трагическому непониманию жизненных реалий – в 1937 году, к примеру, она пишет дочери в СССР: «Мы не бываем в кино – теперь показывают войну в Испании (это страшно!) и непонятно, в какое время мы живём! У вас, верно, спокойнее настроение, чем здесь, т.к. здесь война ближе…»
Спасала работа («каждый день с семи утра в мастерской») и путешествия. Останавливаясь у родственников или знакомых, снимая дешёвое жильё у местных, расплачиваясь лучшими работами, Серебрякова с детьми, а позже, когда сын занялся собственными делами, вдвоём с дочерью побывала в Англии и Швейцарии, на Корсике и в Бретани. Она добралась даже до Марокко. Магнат из Брюгге оплатил путешествие в расчёте на «ню с туземок прекрасных». С обнажёнными не получилось – одетые и то с трудом соглашались позировать. Но в пастелях с пейзажами Марракеша и колоритными местными типажами – темнокожими мужчинами, старухами, женщинами с детьми – видна прежняя настоящая Серебрякова. Быстрые (не больше получаса), энергичные и совершенные этюды – лучшее из показанного на выставке.
Зинаида Серебрякова. Марокканки. 1928
В работах межвоенного времени, вопреки настойчивым заклинаниям автора, появляются новые французские ноты. «Портрет дамы в розовом» заставляет вспомнить о ненавистной Мари Лорансен, «Порт в Коллиуре» намекает на Марке, марокканские пастели созданы художником, дышавшим с Матиссом одним воздухом, а лапидарные формы и тяжёлая плоть Елены Браславской или девушек, раскинувшихся на пляже, позволяют говорить о творчестве Серебряковой в русле европейского ар-деко.
Своеобразная и востребованная на рынке группа работ парижского периода – многочисленные обнажённые. Отравленное Фрейдом и Юнгом сознание сегодняшнего зрителя не может не предположить, что эротизм прекрасных девичьих тел (натурщицей чаще всего бывала дочь) связан с психологическими комплексами так рано овдовевшей и ведущей монашеский образ жизни художницы, в душе которой «ещё столько нежности и чувства». В Третьяковку привезли несколько прекрасных образцов и прежде всего пастель «Спящая обнажённая» 1931 года.
Зинаида Серебрякова. Спящая обнажённая. 1931
Работы дочери и сына составляют грустный контрапункт энергичному, живому искусству матери – они оба изящные ремесленники-рукодельники. Правда, если дочь (она жива, ей 102 года) существует на уровне традиционного альбомного рисования, то сыну, известному «портретисту интерьеров», удаётся иногда оживить в своих выполненных с ювелирной тонкостью акварелях рафинированный дух подлинного «Мира искусства».
Зинаиде Серебряковой снова не повезло. Московская публика только что посмотрела грандиозную ретроспективу Натальи Гончаровой, чьё творчество тоже было разделено эмиграцией на две неравных части. Там блеск русского периода держал уровень всей экспозиции. Серебрякова этой возможности пока не получила. Так что у Fondation Serebriakoff и его российского партнёра «Фонда Зинаиды Серебряковой» есть очень важная цель – воссоздание полноценного образа художницы, выбравшей для себя девизом пушкинское:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд…
И стоит поторопиться, пока все лучшие работы не разбежались по частным коллекциям.
Зинаида Серебяркова. Порт в Каллиуре. 1930
