Освобождённые женщины сецессиона
22/04/2014
«Ещё в 1960-е годы я привыкла к агрессивной реакции публики, к тому, что зрители поддаются на мои провокации. Я пережила все эти реакции на собственной шкуре и знаю, как себя вести в подобных ситуациях. Конечно, в Европе всё это уже воспринимается как история. Тем интереснее поместить этот материал в новый контекст, вызвать новое взаимодействие между произведением и аудиторией, спровоцировать между ними обоюдную агрессию».
ВАЛИ ЭКСПОРТ
Солнечное апрельское утро, четверг, ты садишься на Overground, потом пересаживаешься на Underground, час пик ещё в разгаре, ты толкаешься среди множества разноцветных людей, спешащих на службу («на работу» в старом смысле – я имею в виду физическую, тактильную работу, стройку или мастерскую – здесь так поздно не ездят), большинство одето с изыском, стильно, держат дистанцию, как и положено жителю Лондона, по возможности никаких касаний, страх тактильности, кто-то читает газету «Метро», кто-то гоняет пальцем ленту Twitter или FB, через плечо можно прочесть поучительную историю о папаше, который, узнав, что его двенадцатилетняя дочь беременна, сказал, мол, слава Богу, хоть не на наркотиках сидит, либеральная колумнистка продолжает восхищаться отважной Мадонной, порадовавшей феминисток селфи с небритой подмышкой, кто-то впрочем, просто слушает музыку, да так громко, что становится ясно – старый соул и фанк всё ещё на топе среди хипстеров и всяких креативных штучек, и вот ты выходишь на Warren Street, места все знакомые, на запад от Тоттенхэм-корт-роуд, вокруг башни British Telecom, там всё posh, но ещё живо, много хороших кафе, на обратном пути надо зайти выпить кофе в одно из них, итальянское, семейное, среднее между кулинарией и собственно кафе, как-то раз в дикую по местным меркам стужу я поигрался с детьми хозяина, отчего заслужил его вечную любовь, да и кофе там преотличный, но пока вперёд, мимо пабов и ресторанов, только поднимающих ночные жалюзи, мимо зевающих туристов, которые выползли из здешних B&B исследовать и покорять Лондон, забавно, что большинство из них тоже итальянцы, мимо польских и прибалтийских рабочих, усевшихся на ранний ланч или просто перекусить на солнышке, все жмурятся и улыбаются, огромный цветной город как на цветной фотоплёнке в те времена, когда в фотоаппаратах была плёнка, прямо, прямо, налево, ещё немного налево и вот начало Great Titchfield Street, иду по левой стороне, перехожу направо, вспоминаю, что в этой галерее я уже смотрел венских акционистов. Сейчас там тоже нечто вроде акционистов, только не мужского пола, а женского, и именно нечто вроде, а не сами по себе. «Viennese art: Feminism. VALIE EXPORT. Friedl Kubelka». Richard Saltoun Gallery. 111 Great Titchfield Street, London W1W 6RY.
VALIE EXPORT. Smart / Export II, 1968/1970. Vintage gelatin silver print. 60,7 x 40,5 cm. Edition of 5 plus 2 AP's. Copyright the Artist. Courtesy Richard Saltoun Gallery
Внутри, как и положено в частных галереях современного (и не очень) искусства, чисто, пусто и чёрно-бело. На больших стенах висят маленькие и большие фото, большинство из которых лет сорок назад обычные люди выкинули бы как брак или проходные снимки, фиксирующие частную жизнь людей, в основном женщин. Есть и несовершенные попытки сделать эротические картинки в духе pin-up, но какие-то размытые, неуверенные, впрочем, оттого ещё более дразнящие и возбуждающие – по крайней мере, автора этих строк с его гендером, сексуальной ориентацией и культурным бэкграундом. Иными словами, они дразнят и возбуждают того, кто научился быть дразнимым и возбуждаемым именно таким образом, глубоко укоренённым в определённой эстетической и историко-культурной традиции. Пару снимков можно отнести (и в аннотации отнесены, как и в рецензиях на выставку) к «иконическим»; один из них открывает этот текст, второй соображения благопристойности повесить не дают. Впрочем, там ничего такого особенного, разве что название Genitalpanik. Посмотреть можно здесь.
Кажется, что тут выставлены почти случайные вещи, детали, кусочки, остатки. И на самом деле, перед нами остатки некогда большого проекта, имевшего, несмотря на свою принципиальную неотрефлексированность как чего-то универсального и упорядоченного, претензию именно всеобщего подрыва основ. Примерно таким же способом подрывали основы ситуационисты. И от выставленных в Richard Saltoun смелых девушек, и от их наставников-акционистов, и от ситуационистов осталась в основном сопроводительная документация их «прямых действий» – за одним важным исключением, конечно. Ги Дебор написал «Общество зрелища», Рауль Ванейгем – «Революцию повседневной жизни», но среди венских арт-радикалов ни Дебора, ни Ванейгема не было. Да они на это и не претендовали; тут принципиальны жесты, акции, даже физический контакт с социальной (в широком смысле, включающим телесный аспект) плотью. ВАЛИ ЭКСПОРТ прославилась акцией «Touch Cinema» как раз про физический контакт. ЭКСПОРТ надела на себя картонную коробку с двумя отверстиями для рук. Стоя на улице, она предлагала прохожим просунуть руки в коробку, чтобы потом наблюдать за выражением лица человека, который неожиданно наткнулся на тёплое тело, на предмет эротического вожделения, на голую грудь женщины. Я когда-то раньше видел это антикварное видео со вполне живыми реакциями прохожих и удивлялся, насколько быстро устаревают технологии и медленно – человеческие реакции. И ещё я вспоминал, как учился в советской школе в семидесятые и как примерно в пятом классе (то есть лет через шесть после «Touch Cinema») мой приятель Колька Т. развлекался следующим образом. Он проделал в кармане брюк дырку, выкладывал туда член, после чего кто-то из его друзей имитировал драку, заламывал колькины руки сзади и звал кого-нибудь из одноклассников, мол, возьми из кармана у этого придурка двадцать копеек. Тот доверчиво совал руку в карман, а там вместо двадцати копеек была живая человеческая змея. Ну, ок, учитывая возраст, змейка. Думаю, это была акция так никогда и не получившего развития «школьного автозаводского акционизма» середины семидесятых. Кстати, «Touch Cinema» у Richard Saltoun нет, в YouTube – тоже не оригинал, но хоть так:
Если же серьёзно, то мероприятия ВАЛИ ЭКСПОРТ и дружественных ей венских акционистов были попыткой здесь и сейчас, на месте, по-быстрому подорвать основы буржуазного мира. Нет, скорее, обывательского мира, традиционного. Сказать, какого именно мира, сложно, но я попытаюсь чуть попозже. Пока же сойдёмся на том, что они работали на скандал. Но скандал не был их единственной целью, даже самой главной. Удивительно также то, что, кажется, самой по себе конкретной цели тоже не было. За этим кроется размытая мистика и вызывание духов деструкции.
Так или иначе, на выставке представлены именно обрывки и остатки, материальные свидетельства того, что всё это на самом деле было – и всё это было как-то между собой связано. Здесь, кстати, надо твёрдо заявить, что при разглядывании, к примеру, серийных фото Фридль Кубелки
Friedl Kubelka. Reise (Voyage), 1974. Black and white photograph with blue pen «Mantua 11.6.74». 12,5 x 18 cm. © The Artist. Courtesy Richard Saltoun Gallery
никаких меланхолических чувств, ностальгии по непонятно чему и хонтологических переживаний не возникает. Но то же время меня мучило странное ощущение, будто я смотрю наивный итальянский фильм пятидесятых–шестидесятых – и дело не только в дофитнесовых телах, густой косметике и неприсутствии депиляции. Дело в странной смеси чувственности, отваги и грусти. При этом лично я (Кирилл Кобрин, 1964 г.р., проведший первые 36 лет жизни в Автозаводском районе города Горького) не могу сказать, что и итальянские фильмы про смелых пышных женщин, и картинки/видео Кубелки и ВАЛИ ЭКСПОРТ представляются мне чем-то, что не имеет ко мне никакого отношения. Какое-то имеют. Мало того, что в этих произведениях искусства задействованы люди, которые чисто хронологически могли бы быть моими родителями; нет, просто я этот мир не только застал, в какой-то степени он ещё во мне. Вот и надо попытаться разобраться, что это за часть и как она работает.
Здесь следует сделать небольшое теоретическое отступление. Я использую термин «венские арт-феминистки» за неимением лучшего. ВАЛИ ЭКСПОРТ действительно похожа на феминистскую воительницу, а вот Фридль Кубелка – не очень. В одном из недавних интервью она призналась, что принялась обнажаться перед зеркалом и делать, как сейчас сказали бы, селфи от неуверенности, тоски и одиночества. Кубелка говорит, что очень хотела… ну, тепла, что ли. И секса тоже. Но была одинока плюс не уверена в себе. Оттого бросила вызов с помощью устоявшихся уже эротических клише. Любопытно (отмечу это во второй раз), что эротические клише западного мира в отличие от технологии почти не устарели за последние сорок лет. Что говорит об устойчивости социокультурных традиций, возникших на заре modernity, той самой «современности», что причудилась Бодлеру в новейшей живописи его времени, где любили изображать проституток и содержанок. Как выразился один современник, «господину Бодлеру явлена современность в тяжёлом запахе женского парфюма и пудры». Но – так или иначе – даже если Фридль Кубелка и не была активной феминистской, по крайней мере в ранних pin-ups
Friedl Kubelka. Untitled (Pin-up), 1971. Black and white photograph mounted on cardboard. 17 x 11,5 cm © The Artist. Courtesy Richard Saltoun Gallery
она действовала уже в контексте настоящего воинствующего феминизма, который воплотился в современном искусстве и современной политике того времени, конца 1960-х – начала 1970-х годов. Внутри этих рамок (а ВАЛИ ЭКСПОРТ была как раз среди тех, кто их устанавливал) даже самые банальные переживания милой буржуазной девушки, этой образцовой модели венского сецессиона, стали ещё одним ножом, вонзённым в спину привычного порядка вещей, ещё одним проводком, ведущим к взрывному устройству, установленному в его фундаменте. Ибо – в отличие от коммунизма и коммунизма, а также более вегетарианских версий универсалистских утопий – феминизм имеет дело как раз с одним из самых глубоко укоренённых принципов миропорядка. Глубже некуда.
Феминизм и экологизм есть действительно самые глубокие утопии мира modernity – ведь они выступают за пересмотр основ, которые, если верить большинству религий, установил Господь. Этих основ две: отношения человека и природы, Культуры и Природы, природы творимой и природы сотворённой (экологизм) – и мужского и женского (феминизм). Ни коммунизм, ни нацизм, ни неолиберализм, ни национализм во всех его изводах на такое не покушались, выступая за пересмотр основ мира, уже производных от первых, тех, что стали целью феминизма и экологизма. Это настоящие революции, покруче жалких большевиков и коричневорубашечников. Ленин и Гитлер меняли – конечно, радикально – фасады здания миропорядка, феминистки и экологисты пытаются подвести мину под само здание с непонятными, но захватывающими дух последствиями. Собственно, последствие одно – мир максимально преображённый, действительно невиданный прежде и новый.
Это тотальные утопии. А теперь наложим одну из них, феминизм, на общество вроде послевоенного австрийского и даже шире – центрально- и восточноевропейского. Здесь переплетаются два контекста – исключительно партикулярный, национально-культурный, в каком-то смысле традиционалистский, и универсальный, утопический, связанный с идеологическими драмами конца XIX – начала XX века. Распад Австро-Венгрии и Российской империи привёл к росту местного национализма входивших в неё народов, национализм, в свою очередь, возложил надежды на фашизм и нацизм, эти крайние воплощения национализма. Конечно, нацизму далеко до коммунизма, он не столь универсален и не столь утопичен, более того, в каком-то смысле он есть провал в домодерную архаику, но тем не менее ответом на крах большого как бы всеобщего нового проекта стало усиление позиций проектов локальных, традиционалистских, старых, базирующихся на многочисленных табу. Оттого в послевоенном австрийском обществе, пережившем эту драму, художественная и литературная деятельность часто сводилась к провокативным прямым жестам, в которых равно отрицался как «большой проект» нацизма, так и реагирующие на него малые проекты традиционалистского партикуляризма. Тут и Томас Бернхардт, и Эльфрида Елинек, и те же венские акционисты, и ВАЛИ ЭКСПОРТ (она, кстати, ещё в начале семидесятых сочинила сценарий по «Пианистке» Елинек, только фильм тогда не сняли). Эти люди хаотически, явочным порядком, последовательно в своей непоследовательности подрывали основы везде, где могли; это не идеологическая критика с иных, философски-радикальных идеологических позиций, как у послевоенных французов, не попытка справиться с травмой нацизма и раскола страны с помощью больших публичных дискуссий с участием интеллектуалов, дискуссий, предполагающих преобразование общества на гуманных и разумных началах через осознание коллективной вины, как в Германии. Австрийская ситуация была иной, более амбивалентной, как и роль Австрии в войне была амбивалентной – то ли жертва Гитлера (аншлюс), то ли союзник (и, конечно, родина) Гитлера.
Фото: Richard Saltoun Gallery
Не забудем ещё и традиции сецессиона. Будучи частью художественного модерна, сецессион претендовал на значение далеко за пределами изящных искусств. Он – как и до того прерафаэлиты в Англии, как и ар-нуво вообще – ратовал за всеобщую эстетизацию жизни, переустроенной к тому же на фундаменте нового социального, социалистического, справедливого порядка. То, что произошло в Австрии между войнами и особенно после Второй мировой, продемонстрировало полную нелепость этих надежд. Вместо сецессиона в качестве универсального проекта пришёл нацизм, что полностью подорвало веру во всеобщие затеи. Расчленяющий тела венский акционизм – ответ на тоталитарный процесс. Близкие к акционизму ВАЛИ ЭКСПОРТ и Фридль Кубелка в каком-то смысле пошли дальше акционистов, найдя одну несомненную ценность/точку художественной и даже идеологической сборки – гендер в его сексуальном, сенсуальном приложении. Собственно, они окончательно закрыли сецессион, превратив женщин из тех, кого изображают, в тех, кто изображает, причём в основном себя же. В любом случае, освободившись, они захватили власть над художественным жестом, художественным миром и в итоге над всем миром вообще – хотя бы на тот краткий миг, когда амазонка ВАЛИ ЭКСПОРТ с вырезанным в джинсах треугольником лобка наставляла на зрителей порнокинотеатра игрушечный автомат. Сорок лет спустя журналист спросил её: «Кому были адресованы ваши феминистические акции 1960-х – женщинам, которые должны были изменить представление о себе самих, или мужчинам, которые должны были пересмотреть свои взгляды на женщин?» Ответ последовал такой: «Для меня не существовало конкретного адресата: я работала со структурой всего общества в целом, а не обращалась отдельно к мужчинам или женщинам». Вот-вот, именно – со структурой в целом.
VALIE EXPORT. Drei Figurationszeichen Drei Körperkonfigurationen (Three Characters Figuration Three Bodies Configuration), 1972/1976. Set of 3 gelatin silver prints. 36,5 x 55 cm (each). Edition 3/3. Copyright the Artist. Courtesy Richard Saltoun Gallery
P.S. Читатель спросит, мол, а при чём здесь старое итальянское кино и персональный советский амаркорд автора? Ответ прост: крах (во втором случае – умирание) одного утопического проекта, который привёл к стихийному традиционализму во всех его мещанских деталях, милых и отвратительных, был и в Италии пятидесятых–шестидесятых, и в позднем СССР времён Брежнева. И там, и там женская сексуальность, любой жест, связанный с её освобождением, воспринимался как подрывной, ультрасовременный, а с сегодняшней точки зрения – модернизационный. Женское тело стало агентом модернизации, чем больше оно освобождалось, тем больше «современности» в угрюмых ханжеских маскулинных перифериях модерного мира. Но эта была уже иная современность, нежели фашистская или коммунистическая, она имела отношение к каждому человеку отдельно, к самому главному его персональному владению, неотчуждаемому домену – к телу. Оттого, глядя туда, в Горький, Неаполь и даже Вену конца 1960-х – начала 1970-х из сегодняшнего Лондона с его страхом телесного, с его гениально устроенной дистанцией между всем и всем, на меня находит именно такая смесь – чувственности, отваги и грусти. Чувственность тогда присутствовала, это точно. Люди, посягнувшие на смертельно запуганный тоталитаризмом мир, были отважны. Ну а сейчас – только грусть осталась, как у любой твари после известно чего.
P.P.S. Биографии ВАЛИ ЭКСПОРТ и Фридль Кубелки, а также перечень их работ, выставленных в галерее Richard Saltoun, здесь.
