Душа денег при капитализме
18/05/2016
Я сидел в кафе пражской галереи современного искусства DOX и думал о деньгах. Не о своих, конечно, нечего о них думать, тут и так всё ясно, и не о деньгах вообще, что является мыслью метафизической, философской, а о конкретном участии денег в появлении тех или иных феноменов жизни. Я намеренно использую слово «появление», пытаясь придать процессу возникновения оных феноменов характер органический, чуть ли не онтологический. То есть я не употребляю (в предложном падеже) существительное «создание», что заставило бы объяснять, кто создаёт, по какому плану и всё такое. Нет, лучше почти безличное «появление», ну, как в лесу появляются ящерицы, заводится кустарник и так далее. При этом я понимаю: конечно, все феномены, о которых дальше пойдёт речь, созданы людьми, сконструированы, построены и так далее, но это на каком-то ином уровне, чуть ниже. На самом же деле всё предопределено, как говорил Кришна Арджуне в известной сцене, кому суждено убивать, будет убивать, кому суждено быть убитым, тот будет убит, если галерее современного искусства DOX было суждено возникнуть, она и возникла в том виде, в котором я посещаю её уже лет пять, с большими белыми залами, немного запутанной последовательностью помещений и странными переходами, с отличной террасой на крыше, уставленной почти безобидными произведениями современного же искусства, откуда можно наблюдать небольшой кусочек жизни пражского района Голешовице, странного, неравномерного, перетекающего от типичной чешской мрачности к интернациональному советскому мрачняку и далее – к всеобщей буржуазной тоске, схожей с тем, что испытываешь, гуляя по уцелевшим во время войны улицам Западного Берлина. Боуи понравилось бы сегодня в Голешовицах – но он, увы, умер.
Итак, я сидел и думал о деньгах и их участии в появлении того, что в данный момент меня окружало. А окружало меня кафе галереи, пустое, сделанное вполне мило и современно, как это бывает в местах общего пользования современным искусством, – простор, чистота, дизайн, но на всём некоторая богемная небрежность, что ли. На полках под барной стойкой и возле стен стояли разные старые книжки на чешском и на английском, среди них я заприметил ещё времен «нормализации» издание романа Ильи Эренбурга. Впрочем, преобладала чехословацкая путевая проза, детские книжки и бесчисленные переводы французских романов середины прошлого века вроде Франсуазы Саган (чёрт, я так и не запомнил, как на чешском будет «Bonjour Tristesse»). Английские книги были преимущественно потрёпанными карманными изданиями фантастики и Роальда Даля. Я лениво поискал «Тропик Рака» Генри Миллера, но не нашёл. Почему мне понадобился именно он – чуть позже.
Кафе было как надо, довольно дешёвое, со вполне питким кофе, прекрасной минералкой «Маттони», которая, увы, стала в Чехии редкостью, с набором хипстерских лимонадов и непременным сидром, этой утехой молодых европейских культурных бездельников наших дней. Чем больше в стране всякого рода хороших напитков, тем с большей настойчивостью здесь начинают насаждать сидр, причём самый отвратный. У нас в Британии хотя бы иллюзий меньше – здесь дешёвый сидр в полуторалитровых бутылках дуют алкаши и гопники с гопницами, что, конечно, не мешает делать этот напиток и на ином уровне, неплохой, но не более того. Настоящий же сидр следует искать только во Франции – в Нормандии и Бретани. А здесь, в Чехии, где можно без помех переходить с отличного пива на вполне пристойное белое и обратно, из бедных яблок делают что-то невообразимое, какое-то детского питание, смешанное со спиртом, усладу порочного шестиклассника. Впрочем, Бог с ним. Пиво в кафе тоже, конечно, было, вполне регулярное, пльзеньское, только в бутылках, то есть такое, которое лучше не пить. Но искусство требует жертв, не так ли?
Раньше в кафе заправляла настоящая буфетчица старого розлива – немолодая тётка с грубыми чертами лица, с иссиня-чёрными крашеными волосами, хрипловатым грудным голосом, очень неприветливая, как и большинство населения этой страны. Мне нравилась эта социокультурная пропасть между дистиллированными белыми залами с их дезинфицированными от вирусов обычной жизни посетителями и буфетчицей, запростецкой, никакого отношения к искусству, кроме, конечно, искусства жить, не имеющей. Мне здесь мерещился некий толстовский вопрос – в чём я был, конечно же, неправ, банальная ситуация, нечего вопрошать. Хотя нет, скажем, в советских (и после) музеях смотрительницы удивительным образом подходили, соответствовали выставленному искусству – не самим артефактам, конечно, а идее выставить Высокое для просвещения и научения Народа. Смотрительницы были посредниками в этом сложном (и неудавшемся в конце концов) процессе, так что типаж сложился не зря. Здесь же, в DOX'е, несколько лет назад разыгрывался какой-то иной сюжет, смысла которого я не уловил – и теперь не уловлю, так как сегодня в кафе служат соответствующие милые девушки, в кедах Converse, татуированнные, почитывающие в свободное время (а его у них навалом, посетителей почти нет) Жижека-Пыжика, Беньямина-Шменьямина. Напряжение ушло. Всё стало безупречно чистым и прохладным. The zest is gone, как говаривала Анна Каренина.
Всё, что я наблюдал тогда, было сделано деньгами, как и весь наш мир вообще. Заявление не слишком оригинальное, так что тут требуется некоторое пояснение. С одной стороны, понятно, что без денег архитектор не нарисует проект, дизайнер не придумает обстановку, строитель не водрузит один бетонный блок на другой, маляр не покрасит стену, поставщик не поставит сидр (будь он проклят), в галерею не привезут артефакты, не разместят их, куратор не примется сочинять концепцию, в конце концов, без денег даже вот этих девушек не нанять, хотя, как мне кажется, они вполне могли бы работать и забесплатно – можно сколько угодно заниматься своими делами, вай-фай отличный, редкие посетители – люди как бы «интересные» и всё такое. Есть чем спокойно заняться и с кем поговорить.
Так вот, всё это, конечно, приложение денег к конкретному феномену, приложение универсального деноминатора ко вполне определённому делу. Вопрос вот в чём: насколько деньги потеряли при этом свой универсальный всеобщий невидимый характер? Приобрели ли они материальность, вес, вид, душу, в конце концов? Нет, я не сошел с ума, задавая идиотские вопросы. Просто в тот день я посетил в DOX'е выставку под названием «Душа денег» (The Soul of Money, оригинальное чешское название не даю, ибо не могу найти в компьютере соответствующего алфавита, а жаль. Кстати, в предыдущем, в PC, том, что я купил, когда еще жил в Праге, чешский алфавит был, но стоило мне переехать в Лондон и разориться на Mac, как я решил сократить все сопутствующие расходы и ничего сверх нужного не покупаю. Вот как работают деньги в отдельно взятом случае вашего покорного слуги). Выставка сильно разозлила меня, именно поэтому я решил отпыхнуть злость в кафе, попивая холодную «Маттони» со льдом и ломтиком лимона, думая о деньгах. Может быть, я неправ и выставка, наоборот, отличная – просто я ничего не понимаю в деньгах и их репрезентации в качестве того, что имеет душу? Что же, я всегда готов согласиться с тем, что виноват сам. Только надо это самому себе доказать.
В общем, девушка слушала какой-то инди-поп, я пил минералку, смотрел на томину Эренбурга и пытался представить себе душу денег. Это было непросто. Бывает ли у функции душа? А деньги ведь есть лишь функция социальных отношений, ничего больше – думать иначе значит деньги фетишизировать, поступать так, как какие-нибудь карикатурные американские миллиардеры с вонючей сигарой в зубах. Ну, или как непотребный Дональд Трамп. Это они вкладывают в слово «деньги» какой-то специальный смысл. Возвышенный и торжественный. Карикатурные миллиардеры утверждают — даже своим дурацким видом, – что есть вещи не очень важные, есть вещи поважнее и, наконец, есть окончательно важная вещь, и вещь эта деньги. Но я со своим совершенно неабстрактным, нематематическим умом не могу понять, как функция может быть самым важным делом в мире, когда само понятие «функции» предполагает её вторичность? О нет, я ничего не понимаю в этом мире.
Но ведь самое смешное – то, что левые художники и левые кураторы, которые устроили идеологически выдержанную левую выставку в идеологически выдержанной левой (по умолчанию левой) галерее, думают точно так же, как толстосум в полосатых брюках. Ведь если у денег есть «душа» – и деньги есть самое главное зло в нашем мире, – то эта душа всеобъемлюща? Она универсальна и всеобща? Она есть Абсолютная Душа Мира – и, быть может, этого мира Абсолютный Дух. Я содрогнулся от такой мысли, достал из кошелька монеты, расплатился и решил ещё раз пройтись по выставке. Надо всё-таки понять, кто из нас дурак – я или они. Ну, хорошо, без грубости, кто из нас знает про деньги, а кто нет. Я подозревал с самого начала, что здесь кроется подвох.
Motto, точнее, долгий, слишком долгий слоган выставки в DOX взят из романа Генри Миллера «Тропик Рака». Это одно из ритмических, экстатических миллеровских бормотаний, благодаря которым его литературную генеалогию возводят к Уолту Уитмену – и вообще говорят о свежей американской крови, которая будто бы придала дополнительную энергию западной словесности, уже задыхавшейся тогда от прустовской астмы и кафкианской чахотки. Миллер, конечно, не про кровь, а про сперму и жратву в основном, но он возводит эти две вещи на столь высокий пьедестал, он с такой силой неустанно им поклоняется, что сам начинаешь верить в богов, которых можно было бы назвать Сочный Бифштекс и Сладкий Перепихон. Генри Миллер продолжает мистическую традицию, начатую ещё англичанами Беньяном (не Беньямином! не путайте, о, томные девушки в хипстерских очках с татуировкой на запястье) и Уильямом Блейком. Только те про Бога, а этот про вышеназванных божеств. Но вот что интересно – и Бифштекс, и Перепихон очень несамостоятельны, они как бы куклы, приводимые в движение ловким манипулятором, который всё видит и всё знает. И имя кукловода Деньги – вот Абраксас генримиллеровского мистицизма. У повествователя в его романах в карманах пусто, оттого он алчет всего, прежде всего жратвы (в сопровождении умеренной выпивки) и секса. Второе можно получить и забесплатно – поэтому процесс совокупления у Миллера встречается гораздо чаще, нежели процесс набивания брюха. Отсюда слава Генри Миллера – эротомана и порнографа. На самом деле он просто выбрал более дешёвый, почти бесплатный вариант приложения собственного писательского темперамента.
Так что, когда речь идёт о деньгах, Генри Миллер берет самые возвышенные мистические ноты; один из таких гимнов и можно прочесть на стене выставки про душу денег:
To walk in money through the night crowd, protected by money, lulled by money, dulled by money, the crowd itself a money, the breath money, no least single object anywhere that is not money, money, money
everywhere and still not enough, and then no money
or a little money or less money or more money, but money, always money, and if you have money or you don't have money it is the money that counts and money makes money, but what makes money make money?
ГМ – писатель очень большой, несмотря на обилие сочинённой им чепухи. Точнее, он большой писатель именно благодаря этой чепухе, она ведь такого свойства, настолько густая и энергичная, что в ней не отличишь хорошее от плохого. Проза Миллера просто есть, она существует, предъявлена, и у тебя всегда есть выбор – занырнуть в неё или нет. Что же до соотношения отличных страниц с ерундой, так ведь какая же разница?
В приведённом отрывке самое главное – ритм, монотонный и убедительный, который в конце концов приводит к извержению тавтологичной банальности, что, собственно, Миллер и хочет продемонстрировать. Так фрикции приводят к извержению спермы: что может быть обыденнее и могущественнее одновременно? В этот круг торжествующей повторяющейся банальности Миллером вписаны деньги. Деньги везде, они сколачивают из людей уличную толпу, они движут нами. Они нас отравляют, они нас лелеют, их слишком много и слишком мало, в конце концов, они делают себя сами из себя же, но как? Эх, если понять про последнее, то можно было бы не сочинять ежемесячно тексты на самые разные темы лишь для того, чтобы хоть чуть-чуть подработать.
Любопытно, что для Миллера деньги не совсем универсальны. Они не воздух, которым мы все дышим, они не внутри нас, а вне, пусть и полностью определяют нашу жизнь. Люди сами по себе, деньги сами по себе, они отдельная субстанция, вязкая и жидкая одновременно, всепроникающая, но только дышим мы не ими. В общем, если и считать Генри Миллера в каком-то смысле «писателем-гуманистом», то только в этом – не за одержимость же опредёленного типа отправлениями человеческого тела его так назвали?
Вот у таких денег, у такой субстанции и может быть «душа», как у какого-нибудь желеподобного существа, у невероятного Ктулху голливудских ужастиков. Но это не те деньги неолиберализма, с которыми отважно (как им кажется, отважно) сражаются участники выставки в DOX. Вот я, наконец, до неё и добрался, до самóй выставки.
Её неудача – скажу сразу, это действительно неудачная выставка, неинтересная, скучная – предопределена тем, что кураторы не понимают, что такое деньги. Конечно, как и все мы, они знают, что такое деньги на банковском счету, деньги в кошельке, денежное выражение гонорара, даже нумизматический аспект не стоит забывать, но деньги вообще – нет, это действительно для них тёмный лес. Концепция «Души денег» старомодная и романтическая; деньги берутся здесь как причина всех бедствий и страданий человечества, всего того абсурда, что творится в нашем мире. Собственно, стратегий у кураторов две. Первая – высмеивать этот абсурд, обнажая «пустоту мира денег», вторая – сочувствовать жертвам денег. В первом случае выставляются концептуальные работы и проекты общелевацкой направленности, ничем не отличающиеся от десятков тысяч подобных же вещей, выставленных в больших и малых галереях Европы, Америки и даже части Азии. Во втором случае представлены отличные документальные фотоработы, в которых с невероятной силой (и, на мой вкус, слишком красиво) представлены страдания тех, кого современный капитализм превратил в своих рабов. Дети непальских гор и колумбийских трущоб, шахтёры золотых приисков в Африке, чернокожие проститутки, вынужденные зарабатывать деньги в пригородных лесах Рима, где они раскинули палатки своих кочующих борделей. Да, дешёвая кровать с грязной подушкой, скомканной простынёй и сопутствующим коммерческому сексу мусорком среди прекрасных итальянских растений выглядит посильнее жалкой кровати Трейси Эмин. Её-то никто не заставлял трахаться на этой кровати и усыпать её и пол вокруг окурками, пустыми бутылками, грязными трусиками и использованными презервативами. Затея Эмин намеренно снижает частную жизнь человека, опускает её до уровня груды ненужного хлама, а вот фото несчастных мест загородной римской секс-индустрии, наоборот, возвышает, делает даже прекрасной. Впрочем, и то, и то – абсолютная ложь.
Итак, на выставке в галерее DOX сражаются с капитализмом, утверждая, что обнажают душу денег. В этом заблуждении – причина неудачи всей затеи. Прежде всего, возведение капитализма в ранг универсального принципа современной жизни есть серьезная логическая ошибка левых. Если они против капитализма, а капитализм это жизнь вообще, значит, они против жизни. Если они против жизни, значит они на стороне смерти. Позиция не очень удобная для людей, настаивающих на собственном гуманизме. Более того, абсолютизируя капитализм, делая его лыком в любой строке, благонамеренные леваки ставят себя в неловкое положение: они же должны предложить что-то взамен! И если ты против всего мира и всего нынешнего устройства жизни, то вынь и положь свой тщательно, до деталей разработанный вариант, другой, без проклятого свободного рынка и без омерзительных денег. Но где там... Последний такой вариант был предложен много десятилетий назад, но он никому не понравился, и ничего нового с тех пор не появилось.
Получается, что они (даже «мы», ведь мы с тобой тоже несколько в этом роде, не так ли, дорогой читатель?) просто дети, которым не нравится их детсад, школа, университет. We don't need no education – вот и все дела. Так что можно развлекать себя безобидными шуточками над учителями и отличниками. Вот капитализм в виде фанерного лимузина летит в пропасть, за рулём, впрочем, не Ротшильд и не шофер Ротшильда, а какой-то затюканный Гурвиник (мы же в Чехии, не забудем!). Вот красивая металлическая стальная гильотина, на полированных поверхностях которой отражается зритель и тем самым возникает зловещесть – не ему ли сейчас отрубит башку адская машина капитала? Вот банкноты, увеличенные до размеров приличной картины, куда остроумец-художник вписал какие-то свои словечки и врисовал свои рожицы. Вот цитата из Маркса (кого ещё?) на красивом чёрном фоне. Милое барахло школьной стенгазеты или красного уголка учащихся прогрессивной школы. Не будем, конечно, недооценивать дарований наших подростков. Скажем, проект «Супермаркет мёртвых» просто красивый, безо всяких затей. Вольфганг Шеппе сделал мини-выставку, создав подобие небольшого супермаркета, в котором представлены бумажные и картонные копии самых главных вещей нашего мира – еды, напитков, сигарет, одежды, драгоценностей, оружия. Идею Шеппе почерпнул из китайской народной жизни – или якобы почерпнул, кто этих лукавых концептуалистов разберёт. Мол, в Китае есть такой обычай – люди изготовляют бумажные копии всех ценностей, которыми они владеют и которыми пользуются, – опять-таки, еды, напитков, сигарет, одежды, драгоценностей (с оружием в КНР, думаю, туго) – и потом сжигают их, принося таким образом жертвы богам и предкам, пытаясь их умилостивить, чтобы те послали им побольше оригиналов сжигаемых вещей. «Супермаркет мёртвых» сопровождает видео, на котором «обычный китаец» прямо на улице развёл такой ритуальный костерок. Выглядит красиво. К деньгам всё это не имеет никакого отношения.
Да, а капитализм, который они ругают, он очень старомодный, где-то еще диккенсовских времён (в той части, что про страдания детей «третьего мира»), где-то уорхоловский. Капитализм сегодня иной, природа его непонятна, и прилагательное «свободный» к нынешнему рынку неприменимо. Оттого и видеоряд процесса обнажения «души денег» выглядит – с точки зрения феномена, который именуют «современным искусством», – архаично. Немного Флуксус'а, чуть больше поп- и соц-арта, псевдодокументальный видеоарт с вкраплениями перформанса – всё это примерно как танки времён Саддама Хусейна против дронов и хакеров эпохи гибридных войн.
Плюс пустота. Деньги интересуют всех. Узнать что-то про «душу денег» было бы заманчиво даже бывшей буфетчице галерейного кафе. Но она не пришла. Не пришёл вообще почти никто. Как обычно на выставках левого современного бескомпромиссного антикапиталистического искусства, в залах почти никого нет. Это значит не только, что что-то пошло не так в процессе вскрытия души денег. Это значит, что почти никто и не ожидает такого в подобных местах. Ну, и получается, что да, школьная самодеятельность. Приятная. Культурная. Ненавязчивая. Даже прекрасная, ибо ненужная – ведь нет ничего лучше ненужных вещей. Придя к такому выводу, я успокоился. Не зря же я потратил 48 крон на трамвай (туда-обратно), 35 крон на минералку, не говоря уже о времени, которое, если верить поговорке, есть деньги. Кстати, Генри Миллер с последним бы не согласился. И, кажется, он прав.
Я пишу этот текст в своём лондонском убежище, поглядывая в окошко на город, который просто сделан из денег – и ничего иного. И если у денег есть душа, то она здесь, а за диаграмму её колыханий и перепадов настроений может сойти skyline лондонского Сити, эти торжествующе-нелепые небоскрёбы, чудовищно-прекрасные банковские башни, стеклянные залпы в небо, которые всё равно никогда не достигнут своей цели. Очертание City skyline и есть граница, отделяющая деньги от всего остального в этом мире. Знать об этом утешительно.
P.S. Так как выставка антикапиталистическая и против денег, я намеренно не привожу (за одним исключением) имён художников и кураторов. Ведь каждое упоминание остается в памяти вездесущего гугла. А это стоит денег, не так ли? Если протестовать, то последовательно и до конца.
