Жесть, масло, или Нью-Йорк, время
31/05/2017
В Нью-Йорке, в основном здании Метрополитен на Пятой авеню (The Met Fifth Avenue), сейчас выставка City of Memory: William Chappel's Views of Early 19th-Century New York. Уильям Чеппел, William P.Chappel (1801–1878), a tinsmith and amateur painter, «жестянщик и живописец-любитель», изображал нью-йоркские сценки XIX века. 27 работ из фондов Met'а (все предъявлены на сайте). Предположительно работы сделаны в последние годы жизни автора, то есть – в 70-е позапрошлого века. Это, разумеется, познавательно, а также славно – картинки симпатичные, ну, а Нью-Йорк тогда выглядел очень мило. Да что тут пояснять, у нас самих всегда был Бротце.
Hot Corn Seller («Продавец горячей кукурузы» – ещё не попкорна)
Но Меt – не музей истории города, как они мотивируют такую выставку? Ну, в пресс-релизе на сайте именно так: «Город памяти», из фондов выставили; «виды редко документировавшихся бытовых сценок представляют отсвет городской жизни двухсотлетней давности». Но всё же это предъявлено как арт-объект. И не в рамках городоведения, а как самостоятельный художественный проект. Понятно, без бла-бла-бла на тему истории города тут было не обойтись, но в основе явно другое. Например, здесь переворачивание: не так, что автор когда-то сделал вот это, но – это сделанное теперь создало автора. 150 лет назад некто рисовал почти фотографии (все работы примерно 15х23 см), а теперь это уже вполне авторский мир. Получилось, что со временем автор стянул на себя тогдашние смыслы. Когда-то они были общими, обиходными, он жил среди них, но теперь-то он их представитель. Вообще, это хорошие работы.
Fighting a Fire («Борьба с огнем»)
Теперь на картинки, на вещество жизни, предъявленное ими, смотрят отсюда, а за 150 лет добавилось много чувств и смыслов. Это еще плотнее упаковывает работы в отдельный акт искусства. 27 видов Нью-Йорка (непохожего на то, что считается Нью-Йорком) вполне художественны сами по себе, но формируют и новое переживание. Собственно, этим можно было бы и ограничиться, дать ещё пару картинок, ну, и всё. Всё ведь просто и понятно. Но там что-то ещё. Картинки как бы про физиологию нравов как-то ещё работают.
The Lamp Lighter («Фонарщик»)
На сайте под каждой работой есть пояснение: что это там, где конкретно и как это всё было. О фонарщике следующее: «The city slumbers as a lamplighter makes his rounds, ladder and lantern in hand, in one of only three evening scenes in the series. The waxing crescent moon casts soft shadows on lower Broad Street...» Затем сообщается, что «умиротворённость работы противоречит потенциальным опасностям тёмных закоулков. Чтобы воспрепятствовать ночным грабежам, в 1760-х муниципальный совет города установил лампы на китовом жиру». Их-то муниципальные lamplighter'ы и зажигали – до 1820-х, когда появилось газовое освещение. Так что выставка тут включает уже и время в динамике. Сначала было темно, потом – вот эти фонари, потом следующие, ну, а теперь 2017-й и эта выставка. Работает по 25 июня.
Fly Market (ну, Flea, «блошинка»)
Но и это не всё. На Arterritory у меня был блог о проекте канадской художницы Iris Häussler, The Sophie La Rosière Project. Хаусслер часто производит фиктивных арт-персонажей, в этот раз она сделала примерно то же, но чуть усложнив. У неё в Торонто были две синхронные выставки; персонаж снова придуманный, но проект состоял не просто в изобретении автора, Sophie La Rosière, – авангардистки, родившейся в 1867-м в парижском пригороде Nogent-sur-Marne. В одной галерее да – работы Sophie La Rosière, а во второй – уже то, как делался сам проект. Легендирование La Rosière опиралось на общепринятые представления о том, что такое реальность конца XIX века. Разумеется, они тоже были частью проекта. Конечно, любой (реальный ли, выдуманный) персонаж состоит и из своего, вполне материального окружения. Häussler взяла очевидное: Париж, Монпарнас и т.п. Над Парижем эта семантическая сетка висит почти наглядно. Вот и всё: это сетка легко сгустилась в персонажа. Но и тут, на этой жести, всё вполне сгущается, хотя представленный вариант Нью-Йорка не является нормативным.
Old Ferry Stairs («Причал старого парома»)
Bull's Head Tavern («Таверна Бычья голова»)
Baked Pears in Duane Park («Печёные груши в Дуэйн-парке»)
А вот отчасти загадочные парные:
Adult Funeral Procession («Похоронная процессия взрослых»)
Infant Funeral Procession («Детская похоронная процессия»)
Да, стало интересно, почему разновозрастные процессии. По поводу взрослых ничего особо не сказано, там уточнялось место: «Изображено кладбище, расположенное около Стэнтон-стрит и Кристи-стрит. К началу девятнадцатого века переполненные кладбища стали основной проблемой для Нью-Йорка, и в 1804 году совет запретил все похороны к югу от Pump (теперь – Canal Street)». По поводу «детской» было уточнено, что в то время дети часто умирали «от массы болезней, включая туберкулёз, дизентерию, брюшной тиф, дифтерию, пневмонию и жёлтую лихорадку». Пояснено, что через улицу протянута цепь, чтобы заблокировать движение. Ну, и «восемь молодых, одетые в белое женщин сопровождают гроб ребёнка во главе процессии».
По Хаусслер можно сделать вывод, что контексты и факты можно сгустить в человека. Ну, а тут эти контексты сами собой склеиваются с автором. Не так, что он теперь сделался каким-то великим и всякое такое, но тут уже явно больше, чем просто бытописательство. Местный вопрос – а как бы теперь выглядела выставка того же Бротце? Хотя бы в том же масштабе, 27 работ.
Firemen's Washing Day («Субботник», что ли, у пожарных, не стирка же. Ну, допустим, «Регламентная проверка»)
По поводу этой картинки сообщено, что «автор одним махом убил двух зайцев». Во-первых, пожарные конкретно производят регламентную продувку шлангов. Во-вторых, тут публичное состязание: пользуясь поводом, себя демонстрируют две конкурирующие фирмы. Такие дела: «К началу 1800-х пожаротушение профессионализировалось, но компании старались привлечь к себе бригады волонтёров. У каждой компании были и болельщики, обычно пацаны, которые слонялись возле пожарных частей. Chappel изобразил этих фанов в нижнем левом углу». То есть профессионалы не всегда могли справиться с пожаром, им требовалось быстрая помощь горожан. С ними компаниям надо было работать (пиар, да), отчего и такие публичные демонстрации. Всё это происходит на Bowery («скорее всего, неподалёку от Первой и Второй пожарных частей»).
Уже понятно, что авторы выставки ещё и выясняли места, к которым привязаны работы. То есть они именно что установили все эти точки. Ну, а это ещё раз о сгущении времени, они же разместили сгусток 1870-х на карте города.
Где точка – там картинка Чеппела, а слева написано, какая именно. Если плохо видно, то можно загрузить большую карту. Она оказывается чуть ли не главной на выставке. Выставка производит сумму контекст + время + место + и т.п., а карта как бы выдаёт концепт, который это связал. Нормальный кураторский подход, топографическая связность переходит в связность художественную. Собственно, актом искусства является и приведение тогдашнего Нью-Йорка в нынешний. Кто тут автор? Куратор выставки, кто ж ещё. А с чем он работал, с Чеппелом? Скорее, со временем. Medium: время, Чеппел, Нью-Йорк, причём время – основной материал. Время ж тоже материал, пригодный для искусства. То есть искусство можно делать и из времени.
Strawberry Pedlar («Разносчик клубники»)
Тут не совсем непонятно, что именно привешено к палке – кулёчки, наверное. Не по ягоде же. Разносчик перепродаёт то, что купил у фермера на местном рынке. Всё как-то оживает, причём не по внешнему, а внутреннему ощущению. Фигурки начинают шевелиться, у них там свои, вполне понятные дела. Живут они уже. Но вот что в Нью-Йорке тогда знали о Европе и европейской живописи? Потому что следующая картинка – это же практически дельфтская улица Вермеера.
Buttermilk Pedlar («Разносчик пахты»)
Тут не сантименты на тему преемственности прекрасного, а о том, откуда что берётся. Понятно, никакой тут не Вермеер, а переселенцы воспроизводили в Нью-Йорке улицы и дома, которые были у них на прародине. Пояснение: «Кирпичный дом и каретник – в нидерландском стиле… стиль тогда уже выходил из моды». В 1806 Philadelphian высмеял такие дома, заявляя, что они строились затем, чтобы кто-нибудь «мог безопасно прогуляться по стене до конька крыши, а каменщик постарался сделать так, чтобы на каждом шагу ногу не приходилось поднимать выше, чем на десять дюймов. Наверное, они думали, что это мило». То есть в 1806 году этот Philadelphian явно не соотносился с историческим контекстом, какой уж тут Вермеер. William P.Chappel, надо полагать, тоже не соотносил. Как-то оно так, само собой.
The Garbage Cart («Мусоровоз»)
Вообще, как ведёт себя некоторое условное ядро прежних, вполне массовых взаимоотношений? Скажем, европейские 1930-е, как они рассасывались, на какие составляющие расходились, что осталось? Этакое условное европейское, как бы в целом. Но и отдельные истории тоже, разумеется. Венский Fin de siècle: что сохранилось, какие спектральные линии (а сохранились же)? Или остался ли в каком-то варианте вот этот небольшой Нью-Йорк? По крайней мере, в The Met Fifth Avenue – да. Но, наверное, не только там, иначе бы не возникла идея его выставить отдельно (в самом деле, сошло бы для городского музея). И тут как раз не вечные ценности в коробочках, а динамика возникновения и исчезновения неких историй. Связанных даже просто – вот как тут – с ежедневными предметами и действиями первой необходимости.
Tea water pump (Не просто «Водовоз», а именно «Вода для чая», питьевая)
Логично и следующее:
Tea Party («Чаепитие»)
А вот просто по сезону:
Bathing Party («Купальщики»)
Пояснение: «Скорее всего, пловцы остывают на песчаном пляже, известном как Dandy Point, к северу от верфей – там, где Thirteenth Street выходит к East River». По этому поводу в то время часто упоминали шумные группы голых молодых людей, ну, а Chappel проиллюстрировал то, что позже опишет историк: «мужчины в одном месте, женщины в другом, переодевание в кустиках». Похоже, что некоторые пацаны и в самом деле весьма сильно шумели, поскольку в 1803-м совет объявил вне закона «практику плавания или игр возле воды с 06:00 по 20:00 по воскресеньям». Понятно, в прочие дни недели они же работали.
