Факультет непритязательных вещей
Третий акт проекта «Генеральная репетиция» идёт в Московском музее современного искусства
30/08/2018
Ещё до 16 сентября в ММОМА на Петровке можно посмотреть финальную третью часть масштабного проекта «Генеральная репетиция» (реализованного музеем совместно с фондом V-A-C). Подготовленный Марией Степановой, поэтом, писателем и автором известной книги документальной прозы «Памяти памяти», третий акт выставочного проекта называется «Ничьё». Он посвящён тактильному переживанию истории, чьи герои – шершавые и потёртые поверхности вещей.
Подобно первым актам трилогии «Генеральная репетиция» выставка «Ничьё» инсталлирована как пьеса в двенадцати частях. Каждая часть ювелирным способом показывает возможность существования бытовых и художественных вещей в перспективе человеческого отсутствия.
Филипп Паррено. Моя комната – аквариум. 2016
Когда-то около железнодорожной подмосковной платформы «Марк» была знатная барахолка. Подобная осталась у платформы «Удельная» в Санкт-Петербурге. Это такой разросшийся до целого мира «факультет ненужных вещей». Меня вдохновляет топография подобных развалов. Ближе к центру и входным зонам там продаются вещи дорогие, требующие к себе заботы и уважения. Они хорошей сохранности, эксклюзивного качества. С претензией оформлены киоски и салоны, в которых вещи продаются. Чем дальше от этих зон истеблишмента, тем активнее заявляют о своих правах энтропия, случайность, произвол. Богатые ряды сменяются потемневшими лавками. Те, в свою очередь, развалом на земле, с вещами, рассыпанными на грязных одеялах и скатертях. Самодовольный мейсенский или парадный советский фарфор с галантными маркизами и травестийными пионерами уступает место колченогим инвалидам, ушибленным, покалеченным, без ручек и ножек. Смятые пожелтевшие фотографии давно умерших людей рассыпаны вперемешку с пластмассовыми советскими сувенирами, чебурашками без ушей и кипятильниками со знаком качества… Трэш становится завесой инобытия, исчезновения, распада. Продавцы в этих дальних помоечных зонах не просыхают с самого утра, вовлечены в свой угрюмый медитативный алкопир. Они – стражи ворот инобытия, того «царства мрачного Аида», о котором написано в советской книжке «Легенды и мифы Древней Греции».
Сменная клавиатура пишущей машинки. 1910-е
Вещи здесь уже не стараются прихорошиться и понравиться. Они, как бомжи, молча выставляют напоказ свои травмы, своё достоинство безобразия… Они выпали из круговерти прагматических социальных, эстетических, финансовых отношений и стали «без», то есть «вне» – образа, цели, контекста. Полагаю, что именно с этим сектором далёких зон блошиных рынков, колоний родства не помнящих вещичек работает в своём проекте Мария Степанова.
Каждый из двенадцати залов обозначен только номером. Представленные объекты сопровождаются хорошим литературным скетчем, точной упругой линией обрисовывающим контуры конкретной части либретто. Я позволил себе назвать части-залы разными эпитетами соответственно каждой аннотации и показанным объектам. Первая часть с тремя манишками из коллекции куратора и инсталляцией «Ежегодная лампа» Алигьеро Боэтти – «случайное». «Ничьи» вещи соединяются в факте биографической случайности. Второй раздел – «соответственное». Скульптурные пористые «Хлеба» Андрея Монастырского, вязаный конверт 1930-х годов из кураторского собрания обнаруживают внутреннее родство безотносительно линейной логике сравнений.
Анатолий Осмоловский. Хлеба. 2007
Третья часть – «обоснованное». Она пластически соотносится с четвёртой, условно названной мной – «неинтересное». В обеих комнатах стены завешаны чёрно-белыми фотографиями, представляющими чикагскую выставку 1927 года скульптур модерниста Константина Бранкузи. Фотографии собраны и откомментированы Саймоном Старлингом. Древние снимки выставки сделаны с помощью крупноформатных пластиночных аппаратов Deardorff. Новые снимки найденных скульптур Бранкузи, участвовавших в выставке 1927 года, Старлинг сделал сам. Основное определение получившемуся фоторяду: минус-объект. Модернистские скульптуры выглядят козявочками в рассечённых реечками тонких пространственных рам коридорах с высветленными снежными полями. Культ периферийного зрения поддержан историческими комментариями об истории коллекций скульптур Бранкузи, о технике съёмки и судьбах экспозиционных помещений. То есть зритель встречается с феноменом внимательной рассеянности. Острое наблюдение подробностей позволяет выскользнуть, будто слону из басни Крылова, главному герою действа, скульптурам Бранкузи. В самом деле, уместно повторить за Марией Степановой тезис: «В пространстве, где выбор отменён [и иерархия упразднена – добавим мы], всё рифмуется со всем». Так и обозначаются две проблемные территории жизни ненужных вещей: «обоснованное» и «неинтересное». Они обязывают отвечать за инвестиции внимания в принципе.
Мария Степанова знакомит с идеей проекта в трейлере к третьему акту «Генеральной репетиции»
Следующие два зала наиболее соотносимы для меня с культурой театра. В маленьких нишах за клеенчатыми портьерами выставлены портреты героинь разных эпох. Опять-таки привлекает как раз та атмосфера эпохи, ауратизм, что коконом обволакивает фото, будь то оттепельный портрет Ии Саввиной работы Георгия Петрусова или «Валентина Матвиенко» Владислава Мамышева-Монро… Раздел проблематизирует тему «симпатичного», симпатии встречи между объектом и зрителем на территории музея. Следующая часть с театральным реквизитом и «костюмом Анако» представителя «арте повера» Алигьеро Боэтти вводит «концертные» параметры репрезентации. Вещь-солист со своей выстраданной биографией соревнуется с сочинённым симфонизмом музейно-выставочного контекста презентации.
Фрагмент экспозиции «Генеральная репетиция»
Не пригодившиеся вещи, чьи каталоги собирают и члены итальянского «арте повера», и Аня Жёлудь, актуализируют проблему «невостребованного». Вещь ради неё самой, без цели и прагматики, заявлена в либретто отдельной новеллой, которую можно назвать «самодостаточное». «Тёплое и неряшливое», по мысли куратора, родство скульптур Вадима Сидура и муфты начала XX века определяет образ «стареющего», когда вещи ведут себя как люди: «мягчают, истлевают, становятся прахом». Важно, что в некоторые комнаты введены напечатанные на чёрном перечни предметов творцов большой истории и культуры, например, список вещей, изъятых у Даниила Хармса при аресте 23 августа 1941 года.
Очень важный для меня раздел – «изнаночное». Это картины концептуалистов (Романа Опалки), абстракции Пьеро Мандзони, Марка Камия Шемовича, Герхарда Рихтера, «Маскировка» участника «арте повера» Алигьеро Боэтти. Все они парят в зале так, что видна обратная сторона, изнанка. Содержательная часть её ничуть не менее интересна. На подрамник наклеены этикетки, нанесены галерейные штампы, следы краски и номера. Эта таинственная жизнь вводит в лабораторию рождения скрытых смыслов, когда объект с «интимной», по определению куратора, стороны становится уликой истории как расследования. К тому же и «арте повера», и числа Опалки, и абстракция податливы к обнажению реверса, который поддерживает тему репрезентации периферийного и нелинейного, не нарративного знания.
Луиз Буржуа. Женщина. 2005
Завершающая пара залов вводит в круг идей «бессмертного» и «избирательного». За неуязвимость музейных вещей отвечают «Атлас» Виктора Пивоварова, ковёр «АССА» Тимура Новикова, скульптуры Луиз Буржуа. Им противопоставлены образцы одежды разных времён из собрания куратора. Эпилог – четверостишье Бертольда Брехта в переводе Григория Дашевского:
«В темноте живут вот эти,
На свету живут вон те,
Нам и видно тех, кто в свете,
А не тех, кто в темноте».
Бодлеровский «старьёвщик» рылся в хаосе вещей ради отыскания перлов, бриллиантов. То есть он был заворожён хаосом, но отыскивал в нём крупицы присутствия идеального порядка. Похоже, сегодня хаос предметного мира гипнотизирует своей самодостаточностью, отдалённостью от любых иерархий, плюрализмом значений, а не воспоминаниями о порядке. Тем не менее на примере отличной выставки «Ничьё» можно сделать вывод о созидании нашим интеллектом, чувством и глазом новых микросообществ, структур. Они имеют законы организации внутри себя и раскрывают многообразие мира по принципу щедрот соотнесения всего со всем эпохи метамодерна.
ЧИТАЙТЕ ПО ТЕМЕ: Постпьеса в посттеатре. Рецензия на первый акт «Генеральной репетиции»
